Голодная бездна Нью-Арка

Глава 38

Джонни молчал до самого Управления.

Он сидел боком, сгорбившись, сунув бледные ладони в подмышки, и молчал. И когда машина остановилась, очнулся не сразу.

— Мне надо с тобой поговорить, — он уставился на Мэйнфорд поверх дурацких своих очочков, которые съехали на самый кончик носа. И Джонни больше не пытался их поправить. — Пожалуйста…

— Хорошо.

Разговаривать не хотелось.

И пить не хотелось, а придется, потому как парень в одиночку пить не станет, гордый и глупый. Отправь его, и вернется в свою нору, закроется там и будет сидеть, зализывая раны, размышляя о том, где и когда ошибся. И как знать, до чего додумается.

Такие вот умники не редко доходят до удивительных глупостей.

— Кохэн…

— Отвезу.

Тельма, сонно прищурившаяся, кивнула. Вот и хорошо… хоть за кем-то присмотрят.

— А… мы куда? — второй раз Джонни очнулся уже в баре, и то Мэйнфорд не мог бы сказать, что выпал тот из собственных мыслей надолго.

— Сюда.

— Зачем?

Глупый вопрос. Зачем ходят в подпольные бары? Чтобы напиться. И Мэйнфорд, усмехнувшись, велел:

— Пей. Полегчает.

А Джонни подчинился.

«Веселая рыбка» было заведением если не древним, то с историей. Возникло оно, поговаривали, вместе с Нью-Арком или немногим позже, и с той поры если и изменялось, то мало. Как-то так получалось, что несмотря на непосредственную близость к Третьему управлению, а может, именно благодаря этой близости, «Веселая рыбка» и жила, и процветала.

Здесь было тихо.

Для бара.

Ни тебе певичек, ни музыкальных автоматов, из развлечений — пара бильярдных столов, давно уже утративших исходную зелень, да колода засаленных карт, которую можно было одолжить у бармена. Поговаривали, что одно время в подвалах и казино имелось, но его сам хозяин закрыл, ибо доставляло оно немалое беспокойство.

В «Рыбку» заглядывали те, кто хотел напиться.

Просто и без изысков.

И местная атмосфера к тому располагала донельзя. Низкие потолки, серые скучные стены с серыми же снимками старого города. Запах табака и алкоголя, который здесь, отдавая дань нынешним веяниям, подавали в пузатых кривобоких чайниках.

«Рыбка» уважала закон. Полиция… у полицейских тоже случаются дрянные дни.

— Пей, — Мэйнфорд поднял чашку. — За упокой души ее…

Джонни выпил одним глотком и поморщился. Не привык к подобному? Местный алкоголь и в лучшие времена имел сомнительное происхождение. Ныне же и вовсе… с другой стороны, что еще ждать от политиканов… восемнадцатая поправка… здоровье населения… ага, так и пошло вверх, это самое здоровье.

Мэйнфорд опрокинул чашку одним махом и зажмурился.

Ядреный.

А из закусок здесь — яичница с беконом и жареный хлеб. Хотя, следовало признать, яичницу готовили отменно. Наловчились за столько-то лет.

— Пей еще и слушай, — лучше было бы, конечно, показать пареньку, что в квартире записали, но техников поблизости не имелось, а пить в Управлении — дело дурное.

Поэтому Мэйнфорд просто перескажет, как сумеет.

Он и говорил.

А Джонни слушал. Ковырял яичницу, которую подали прямо на чугунной сковороде. Та, судя по виду, была ровесницею «Рыбки», заросла снаружи угольною коркой, пропиталась запахом жира и острой приправы, которую местный повар сам делал, а из чего — лучше не спрашивать.

— Значит… значит, она меня не любила, — Джонни ел, вряд ли понимая, что делает. И пил. И не пьянел, и это не было хорошо. — Ну да… вам, наверное, смешно.

— Нет.

— Хорошо… я… б-боюсь быть смешным. А тут… она меня не любила, — теперь это было не вопросом, а утверждением. — Она… она п-правда сама ко мне… я бы никогда… она такая красивая… и состоятельная… я только-только в Управление п-пришел. Случайно п-познакомились. Мне казалось, что случайно… она свой платок забыла… такой…

Джонни нарисовал в воздухе что-то квадратное.

— Шелковый… и я д-догнал. Вернул… и н-не знаю, как решился п-пригласить. Она согласилась… мы начали встречаться. А выходит, что ей м-меня… п-просто м-меня…

— Отдали, — подсказал Мэйнфорд.

В голове слегка гудело.

— Д-да… отдали… н-но не п-пойму, зачем?

Этого Мэйнфорд и сам не понимал. Разве что… Джонни был своим в Управлении. И доступ имел ко всем делам, что архивным, что нынешним. Но… слишком сложная интрига. Да и переписывала Синтия отнюдь не полицейские заключения, а опыты Джонни.

— Д-да… — Джонни сам налил себе и выпил, уже не морщась. — Это имеет смысл, если кто-то п-пытается п-повторить работу. Но все раскладки не п-полны… я лишь заметки делал. Они, конечно, интересны, н-но…

— Не настолько.

— Д-да… и если ему нужна моя работа, то п-почему Синтия настаивала, чтобы я ее б-бросил? В этом нет логики.

— Нет.

Второй чайник пошел легче. И в голове наступила если не определенная ясность, то во всяком случае покой.

— Я п-про д-другое хотел п-поговорить, — чем больше Джонни выпивал, тем сильнее заикался, но при том речь его оставалась ясно. — Т-те б-бумаги, которые ты дал… их уб-били.

— Кого?

Мэйнфорду пришлось сделать усилие, сосредоточиться, чтобы вспомнить, какие именно бумаги он давал Джонни.

— Т-тех д-девушек… уб-били… я так д-думаю… п-понимаешь, — Джонни ткнул вилкой в сковороду. — Все дело в п-препаратах! Смотри, п-пыльца… ф-фельмонал и гетбутилан. Н-не сочетаемо! — это Джонни сказал громко и еще кулаком по столу бахнул, верно, для особой выразительность. — Д-допустим, п-пыльца использовалась вместо морфина. М-морфин снял бы боль… аб-борт — б-болезненная п-процедура.

В «Веселой рыбке» не принято было слушать чужие разговоры.

Да и бар был пустым, или казался таковым, но Мэйнфорд все одно поднял завесу молчания.

— Но ф-фельмонал… ф-фельмонал… — Джонни повторил название препарата с явным удовлетворением, радуясь, что язык еще ему подчиняется. — Ф-фельмонал разжижает кровь… гетбутилан — расширяет сосуды… их н-назначают при п-проблемах с сердцем.

Вилка выпала из пальцев дока и исчезла под столом. Джонни попытался было наклониться, но покачнулся и едва не упал.

— Ой, — сказал он. — Г-голова к-кружится… я н-напился, да?

— Да, — охотно подтвердил Мэйнфорд. — Но не отвлекайся. Чего там…

— Гетбутилан… ага… пыльца тоже на сердце действует… оно биться чаще начинает… тук-тук… — Джонни постучал по столу. И снова, но чаще. — Тук-тук-тук… тук-тук-тук… кровь идет-идет… и выходит… п-при аб-борте на поздних сроках всегда существует риск не справиться с кровотечением. П-потому дают другие п-препараты, которые нап-против к-кровь делают густой. А тут… п-представь… у нее и так к-кровотечение… кровь не с-сворачивается… с-сосуды расширены… и с-сердце тук-тук-тук…

Мэйнфорд отнял чашку с виски.

— Погоди, то есть… эту дребедень не могли назначить случайно?

— С-случайно? — Джонни посмотрел на него с явною обидой. — Н-нет! Т-ты что… это же очевидно! Эт-то не ошибка… он хотел, чтобы они… чтобы не очнулись… и выглядело все, б-будто случайная смерть… т-только не п-понятно, п-почему никто не заметил.

Потому что никто не смотрел.

Очевидно же.

Девица подгулявшая. Нежелательная беременность. Подпольный аборт. И смерть.

Случается.

Случается даже чаще, чем хотелось бы того. И потому дорогой братец ратует за легализацию абортов, как единственный способ… чего-то там, Мэйнфорд читал предвыборные речи. И как-то даже дебаты слушал… зачем тратил время на дебаты?

А хрен его знает.

Главное, что нет ничего криминального в такой смерти… иногда удавалось состряпать дело. Сажали, да… коновалов, которые возомнили себя целителями и утратили чувство меры. Старух-травниц, промышлявших древним способом и в том не видевших беды.

Не на них же грех.

Однажды целый подпольный абортарий накрыли… вполне приличное заведение, да…

Мэйнфорд потряс головой, пытаясь избавиться от алкогольного дурмана. Нет смысла. Снова нет смысла. Кто бы ни промышлял абортами, в его интересах было сохранить жизнь пациентке.

Труп — это всегда проблемы.

Внимание ненужное.

А тут… почему?

Потому что он, Мэйни, тоже нажрался, вот и не сообразит, в чем дело… вертится же что-то такое, этакое… вертится-крутится… как пол «Веселой рыбки». К слову, почему рыбка-то?

Мэйнфорд каждый раз собирался спросить, но забывал.

Да ну на хрен…

…нет, он подумает о бумагах.

…и о тех девушках, которых убили… зачем? Ответ на поверхности, просто Мэйнфорд слишком надрался, чтобы его увидеть. И Джонни надрался тоже, но ему нужно, чтобы глупостей не натворил. Молод еще. Наивен. Верит, что мир справедлив, а значит, с хорошими людьми в нем ничего дурного произойти не может. И Мэйнфорд когда-то верил.

Ложь.

Все ложь.

Истина, она не в вине, а на дне бочки с самогоном. Как осилишь, так и откроется…

— Шеф, такси вызвать? — местный бармен, на редкость удобный своей молчаливостью, умел чувствовать потребности клиентов.

Мэйнфорд посмотрел на Джонни.

Надо же, сморило дока.

Прямо за столиком и сморила, лег, руки вытянул, вцепился пальцами в сковороду, будто отнять ее, болезную, кто-то пытается. И сопит себе. Рот приоткрыт. Слюни пузырятся.

Диво, до чего хорош.

— А…

— Скажите, куда. Доставим в лучшем виде.

Это хорошо… это правильно… и надо бы Кохэну позвонить, чтобы приглядел за доком, а то ж мальчишка… еще протрезвеет раньше времени, полезет выяснять, кто ж его невестушку… а и вправду, кто?

Нет, вопросы потом.

— Доставьте, — Мэйнфорд встал.

Надо же… если он на ногах держится, значит, не так уж и пьян. Или все-таки… в голове пустота. И какое это блаженство. Может, надираться почаще? Глядишь, тогда и сумасшествие отступит… нет, не выйдет. Пьяным он работать не способен.

— Такси…

— Я провожу, — безымянный бармен был вежлив и предупредителен, но при том не было в его предупредительности и толики лакейского подобострастия.

Хороший мужик.

И Кохэн… и вообще, хороших людей на самом деле много. Просто у Мэйнфорда работа такая, что подонки встречаются чаще.

Такси — престарелый Бьюик — ждало у подъезда. И Мэйнфорд, с трудом втиснувшись на заднее его сиденье, с наслаждением вдохнул запах кожи и дыма.

Он назвал адрес.

И лишь очутившись на месте, понял, что приехал вовсе не туда, куда должен был… а с другой стороны, он пьян.

Чудит.

Пьяным это дозволительно.