Голодная бездна Нью-Арка

Глава 34

Квартиру Джонни снимал в доме настолько приличном, что хозяева его расщедрились и на ковер, и на пару кадок с огромными фикусами. Впрочем, могло статься, что ковром этим они прикрывали слегка выщербленный гранит на ступеньках, а фикусами — трещины. Они, говорят, появлялись в кирпичных постройках лет через десять, знаменуя тем самым своеобразный юбилей существования дома.

— Лифт тут имеется, но он не всегда работает, — Джонни суетился, и от этого Тельма чувствовала себя еще более неуютно, нежели обычно. Она подняла воротник старого пальто, не потому, что в гулком холле сквозило, нет, здесь было почти тепло, но заслоняясь от взглядов.

Кохэн, казалось, смотрел с насмешкой.

Мэйнфорд вовсе не замечал. Как-то слишком уж старательно не замечал… и зачем он привязался? Ладно, дал добро на эту подработку… конечно, мог бы и приказать… третий параграф четвертого пункта.

…о ситуациях неопределенной значимости, кажется, так он звучал.

Нынешняя, если верить рассказам Джонни, как раз подпадала под определение этой самой неопределенной значимости.

То ли была сестра, то ли не было.

То ли произошло похищение, то ли…

…а денег пообещали. Сотку.

Сотка в ее положении много. Вот только усматривалась за этой начальственной добротою попытка откупиться. И Тельма твердила себе, что отныне она, вообще-то, в деньгах не нуждается, но…

…Лис взялся отстаивать ее интересы перед сородичами. Не бесплатно, конечно, так далеко его любезность не распространялась. Зато и вопрос с наследством он сумеет решить быстро. Быстрее любого человека, хотя люди обошлись бы дешевле.

…но эти деньги нельзя трогать. Как объяснить их появление? А вот сотню от Джонни Тельма сможет потратить, что и сделает с превеликим удовольствием.

— Мне надо заходить? — в пятый раз, кажется, поинтересовался Джонни, передавая связку ключей Мэйнфорду. — Или лучше здесь…

— Здесь, — ответил Кохэн. И взяв дока под локоток, сказал. — Ты лучше меня к этой своей… проводи… побеседуем. Вдруг да припомнит старушка еще что-нибудь интересное?

Он увел Джонни, который не подумал возражать.

А Мэйнфорд открыл дверь и отступил, пропуская Тельму вперед. И вновь ни слова, будто… будто он вообще не желает с ней говорить. Почему-то от этого было обидно.

Работа.

Лучшее средство от всех невзгод. И Тельма шагнула в квартиру.

Обыкновенную.

Пожалуй, не слишком большую, хотя явно побольше ее собственной. И комнат здесь несколько, и ванна, надо полагать, такова, что развернуться можно. И с водой перебои, если приключаются, то редко… у них, возможно, и колонки-то нет, а плата за горячую воду включена в арендную.

Роскошь, что и говорить.

Тельма вдохнула запах.

…женские духи… терпкие, стойкие… если верить Джонни, невеста уже вторые сутки здесь не появлялась, но запах держится, и довольно яркий.

Цветочный?

Нет. Что-то более крепкое… такое подошло бы зрелой женщине, а не девушке, которой недавно исполнилось двадцать.

Зависть, Тельма. Банальная зависть. Ты вот не в состоянии позволить себе духи, разве что самые дешевые, которые продают на разлив. Эти моментально выветреются, а если и оставят какой запах — то кетонов и эфиров…

…помимо духов, женского присутствия не ощущалось.

Прихожая. Стойка для обуви. Несколько пар туфель, исключительно мужских. Тапочки, вновь же мужские. Два зонта… черные и строгие. Такие Джонни подходят.

На вешалке — плащ.

В шкафу, куда Тельма не постеснялась заглянуть, пара пальто — осеннее и зимнее с пышным меховым воротником. На Джонни оно, должно быть, забавно смотрелось. Хотя нет. Пальто новое, вот и ценник срезать не стали.

С распродажи?

А Джонни при всей его любви к показному, стремиться быть экономным. Там же в шкафу отыскалась пара шляпных коробок, в которых лежали именно шляпы, что характерно, каждая была обернута сухой папиросной бумагой. И мешочки с шариками от моли положили.

Кто?

Джонни. Тельма сама не знала, откуда взялась в ней эта уверенность. Она ведь не была знакома с невестой Джонни, вдруг та хорошая хозяйка?

…гостиная. И вновь очень… безликая? Пожалуй. Комната чиста, просторна, но лишена женского присутствия, и это даже не видно, это скорее ощущается.

— Что ты ищешь? — не выдержал Мэйнфорд.

— Ее личные вещи.

— Зачем?

— Эмоции, — Тельме не хотелось объяснять. — Я могу попытаться снять слепок с прихожей, но он вряд ли будет сильным… или в гостиной. Чтобы все вышло, мне надо настроиться. И лучше через личные вещи, только…

— Их нет.

— Странно, да?

Он кивнул, а взгляд потеплел, и Тельма торопливо отвернулась. Нет уж, никаких романов на работе… даже мыслей о романах на работе.

— Джонни говорил, что она часто здесь появлялась. Зачем?

Кухонька.

Небольшая и довольно уютная. Старая… дерево. Плита. Камни почти разряжены и, судя по виду плиты, пользовались ею нечасто. Стол. Стулья. Посуда недорогая, но тарелки выставлены по размерам.

Этот факт Тельму позабавил, как и кружки с ручками, повернутыми строго влево.

— Он аккуратист.

— Почему ты думаешь, что это он? — Мэйнфорд держался позади. Не слишком близко, чтобы нависать, но и не так далеко, чтобы Тельма вовсе не ощущала его присутствия.

— Не знаю. Так показалось…

На подоконнике — пара горшочков с чахлыми фиалками. Если их и поливали, то давно.

— Она не готовила ужины. Не вязала салфетки для семейного гнездышка. Сомневаюсь, чтобы вышивала… тогда что она здесь делала?

— Читала книги? Занималась? — предположил Мэйнфорд.

Книги здесь имелись.

Подробный анатомический атлас Шульмана, на такой Тельма и сама заглядывалась, но новый он стоил почти сорок талеров, а в лавках букинистических пока не попадался. Атлас Джонни был потрепанным, но чистым. Пометки на полях он и то делал аккуратно, тончайшим карандашом.

И веяло от них — удовлетворением.

Ему нравилась его работа.

Что еще? «Основы физиологии».

«Тонкие материи» Вердена с разворотами.

«Нейрологические аспекты обмена энергии в критических условиях». «Бытовые травмы». «Методы функционального воздействия при полостных операциях первого типа»…

— Думаешь, она это читала? — Тельма вернула на полку очередной труд, не слишком солидную с виду, но наверняка заумную книженцию, посвященную, если она правильно поняла, восстановлению энергетического обмена после донорского вливания.

— Нет, — Мэйнфорд книги поправил. — Я ее видел. Если она и могла что-то читать, то комиксы… в ванной глянь.

Это Тельма и без него догадалась бы сделать.

Ванна сияла чистотой.

Белая сантехника. Красная плитка с черным узором. Коврики на полу тоже черные, стильные весьма. Полочка. И на полочке с полдюжины банок.

А серия не из дешевых. «Альвийский жемчуг»… помнится, мама такой косметикой пользовалась.

Крем для проблемной кожи.

Надо же, а невеста Джонни представлялась Тельме особой идеальной, у такой особы просто-напросто не может быть проблемной кожи. Шампунь для тонких и ослабленных волос… и еще бальзам в пару. Маски. Скраб. Крем вокруг глаз, обещающий замедлить старение.

Тельма перебирала баночки осторожно, не потому, что испытывала стеснение, копаясь в чужих вещах, но из попытки уловить хоть что-то. Благо, полку разместили над умывальником, а хорошая вытяжка давала надежду, что водяные пары в ванной не задерживались.

…раздражение. Эта квартира ее злила своей убогостью. А Джонни-дурачок верил, что нашел приличное жилище. Обыкновенный клоповник, где и консъержа-то нет, не говоря уже об иной прислуге. Синтии приходится убирать самой.

И это отвратительно сказывается на руках.

Но мама не поймет, если Синтия бросит перспективного жениха. В конце концов, ей уже двадцать пять. Критический возраст.

— А она лгала, — Тельма вернула баночку на полку. — Ей было двадцать пять уже.

— И что?

Для него пару лет не имеют значения. Тем более, что сам он малефик, ему не понять страхов стареющей женщины, лишенной дара. А Тельма понимала.

Чувствовала.

Слабо, потому что чувства все-таки были смазаны водой, но среди баночек отыскался роскошный же черепаховый гребень. Это хорошо. Женщины, расчесывая волосы, думают о многом.

…например о том, что ненавидят зеркала. Особенно вот это, конкретное, которое цинично подчеркивало, что за прошедший день Синтия не помолодела. Напротив, в уголках глаз появились характерного вида складочки. И линия подбородка стала мягче, того и гляди поплывет. А Джонни не замечает.

Он ничего не замечает, даже когда Синтия просит посмотреть. Смеется только, мол, ей слишком рано думать о радикальных переменах. И он против искусственной накачки силой… это вредно для собственных каналов Синтии, можно подумать, когда-нибудь у нее откроется дар.

Несправедливо!

…и волос седой появился. Она выдернула его, как выдергивала и прочие, но Синтия знала: еще день или два и возникнут новые. Матушка утверждает, что к тридцати уже была седа. И участь эта же ждет Синтию. Надо смириться и подыскать хорошую краску.

Краской проблему не исправить!

Ах, если бы Джонни не был так упрям… что держит его в Третьем округе? Его охотно возьмут даже в «Пылающее сердце», а оно славится своими геронтологами. И семьям сотрудников положена хорошая скидка… да и не в скидке дело, но в очереди. Желающих омолодиться много, и Синтия… Синтия, даже если соберет нужную сумму, окажется в числе последних.

А он упрямится.

Думает, будут вечность ждать… и Теодора начинает это упрямство раздражать. Он, Теодор, думает, будто Синтия плохо старается… а она…

…ее тошнит от Джонни. От его заумных бесед, которые, как он полагает, ей интересны… от необходимости писать… Джонни думает, что Синтия желает ему помочь, потому и конспектирует его опыты… приносит свои блокнотики, исписанные нервным неровным почерком. Он раз от раза становится хуже. А Синтия принимает их с улыбкой и благодарностью.

Мол, счастлива помочь… ради светлого будущего.

…она ничего не понимает. Каналы какие-то… стабилизация… потоки разноуровневые… схемы, их приходится перечерчивать особенно тщательно. А вместо благодарности что?

Тео, кажется, уверился, что Синтия всецело в его власти… кинул ей награду… перспективного дурачка… и матушка тоже счастлива. Все зациклились на этой его перспективности. Новое слово в медицине… да когда оно еще сказано будет? Годы пройдут, если не десятилетия.

Синтия состариться успеет.

Тео обещал, что поможет, но не спешит… мол, рано пока… а потом вдруг станет поздно.

Раздражение накатывало волнами.

И Тельма видела в зеркале не себя, но молодую женщину со злым лицом. Его портили отнюдь не морщины, которых Тельма в упор не видела, а поджатые губы. И складки на лбу меж сведенными бровями. Взгляд, полный плохо скрытой ненависти, причем ненависти иррациональной.

Этот взгляд приковывал.

И мешал сосредоточиться на обрывках мыслей.

…зря она позволила себя уговорит. Но Тео так хорошо все расписал… перспективный паренек, неизбалованный вниманием. Он долго не мог поверить, что Синтия в него влюблена.