Маринка, хозяйка корчмы

Глава 5. Высокие отношения

Сначала я даже дар речи потеряла. А потом ответила спокойно, потому что привыкла к наездам такого рода:

— Во-первых, израсходовала столько, сколько надо. А во-вторых, чего ты всё время ругаешься?

Аллен резко обернулся, смерил меня взглядом, в котором я уловила одновременно удивление и неудовольствие, сказал медленно, цедя каждое слово, как будто они были платными:

— Ты быстро выучила язык, чужестранка. Лучше было, когда ты молчала.

Я задохнулась от возмущения. То есть, молчи, женщина, делай свою работу и вообще? Но ответить обязательно что-то надо. Нельзя оставлять неприкрытое хамство без ответа. И я выдохнула с трудом, потом набрала воздуха в лёгкие и выдала:

— Знаешь что?! Я попала сюда не по своей воле и уж точно не осталась бы у тебя, если бы не твоя дочь! Мне нужно было её искупать, вот дрова и израсходовала, раз уж у вас нет горячей воды из крана! И делать это я буду каждый день, потому что стыд и срам оставлять ребёнка в такой грязи!

— Баня в субботу, и она моется, как все! — Аллен раздул ноздри в ярости. — А ты служанка и не смеешь указывать мне, что и как делать в моём доме! Если бы не Чиби, ты осталась бы в доме разврата, где тебе самое место, если посмотреть на твою одежду!

— В субботу? — я проигнорировала все его обидные слова и ухватилась за первые. — Ребёнка моешь раз в неделю?! Да ты отец года, как я посмотрю! А кормишь, небось, раз в день?! А играешь с ней? Гуляешь? Она у тебя не разговаривает совершенно, ты её врачам показывал? Или лечишь припарками и тумаками?

— Я свою дочь никогда пальцем не тронул, кошачья ты дочь!

Он совершенно разъярился, и я с испугом подумала, что да, было лучше, когда я его не понимала и не могла высказать всё, что у меня на душе. А ведь прибьёт ненароком, и так закончится моя вторая жизнь второй смертью…

Вдохнула. Выдохнула. Сказала с горьким гневом:

— Ты ничего не делаешь для неё! Только кормишь, и то, я уверена, не всегда здоровой едой. С девочкой надо заниматься, надо её развивать всесторонне, надо готовить вкусные и питательные блюда, надо содержать в чистоте! А у неё из игрушек — только цыплята во дворе!

Аллен подошёл вплотную, нет, даже не подошёл, а каким-то образом оказался рядом со мной, совсем близко, так что на меня снова пахнуло его мускусным запахом самца, и угрожающим шёпотом прошипел:

— Замолчи! Я ни за что не вернулся бы за тобой, если бы не Чиби, которая рыдала все слёзы своего существа. Благодари её за это, благодари меня, иначе бы сейчас…

Он осёкся, глядя на комнату, где всё это время сидела Любаша, и, приблизив лицо вплотную к моему, добавил с отвращением — очень тихо:

— Ты человек, ты грязь под моими ногами, тебе права говорить не давали. Поэтому пшла мне обед дала немедленно!

Я отшатнулась. В голове стучал набат: бежать, нафиг, подальше от этого чудовища! Но куда бежать? Я же не в своём мире! Я неизвестно где, одна-одинёшенька, во власти мужика, который ни во что не ставит женский пол… Как мне быть?

Нет, конечно, можно подчиниться… Ради Любаши.

Но разве ж я могу просто так подчиниться?

Вскинув голову, задрала нос, сказала едко:

— Я-то обед дам, но бойся, чтобы там не было крысиного яда!

И скользнула мимо к очагу.

Кашу с тушёнкой я положила ему в тарелку, стукнула ложкой о стол, отломала кусок хлеба и демонстративно ушла в комнату, где на кровати всё ещё сидела Любаша. Одна, маленькая, укутанная в одеялко. Я обняла девочку, чтобы успокоить, и спросила:

— Хочешь, мы сошьём тебе куколку?

Она подняла на меня взгляд, в глазах отразилось полное непонимание. Боже, этот ребёнок никогда даже не видел кукол?

- Куколка – это маленький человечек, - объяснила я. – Как будто бы твоя дочка будет. Ты будешь её качать, укладывать спать, кормить понарошку…

Любаша наморщила лобик, потом кивнула и снова прижалась ко мне, сама закачалась, закачала меня. Я подхватила игру:

- Да-да, именно так. Ты дашь ей имя, будешь о ней заботиться, как я забочусь о тебе. Я возьму большой кусок ткани, сверну его в виде головки, перевяжу ниточкой, а остальное будет платьем куколки… А потом мы с тобой…

- Мааррииннаа! – раздалось из кухни недовольное. Я закатила глаза и шепнула Любе:

- Твой папа…

Осеклась. Непедагогично жаловаться ребёнку на отца. Даже если он полный кретин. Когда я жила в той, прошлой жизни, мы с мужем старались не ругаться при Таше. Вообще. И если ругались, то голоса не повышали и улыбались, хотя улыбки были больше похожи на оскал. Вот и теперь я выдохнула, загоняя поглубже ненависть к Аллену, и улыбнулась Любаше:

- Он такой нервный, наверное, работа у него такая… Ты посиди, подумай, из чего будем шить куколку, а я сейчас вернусь.

Аллен съел половину тарелки и да, был недоволен. Постучал ложкой по столу и спросил грубо:

- Ты что же, всё мясо туда вбухала?

- Сколько выложил на стол, столько и вбухала, - вежливо ответила.

- Это было мясо на неделю! – рявкнул он.

- Ты бедствуешь? – фыркнула. – Голодаешь? Экономишь? Вот уж не думала! К тому же…

Хотела сказать ему про клиентку, не дождавшуюся заказа, но Аллен не дал мне продолжить, встал с угрожающим видом:

- Ты должна вести хозяйство разумно! На кого такую прорву мяса?

- На тебя. На Любашу. На меня.

- Ты собралась жрать мясо в моём доме?

- А я что, не человек?! – обозлилась вконец. – Может, хватит уже? Мне нельзя есть, нельзя пить, нельзя дышать?

- Именно потому что ты человек, веди себя скромнее! До чего служанки пошли строптивые, мудрость со мной!

Ха! Кто бы говорил о мудрости! Да ещё и с ним! И вообще… Поблагодарил бы, что я нечеловеческими стараниями в совершенно непривычной мне обстановке приготовила ему вкуснейший обед! Говнюк, хамло и неотёсанный болван!

- Знаешь что, - сказала я мстительным тоном, - если тебе не нравится еда, то просто не ешь. Любаша съела полную тарелку, между прочим, так что каша приготовлена была отлично. А ты поголодай немного.

И забрала его тарелку из-под носа. Аллен побагровел, потом побелел и рявкнул, как животное:

- Дура! Не тебе решать! Я тебя проучу, чтобы не думала, что ты тут командуешь!

В руке его непонятно как оказался кнут – наверное, был за поясом. Кнут. Лошадиный. Твою ж мать!

Я отпрянула, поставив тарелку на стол, и прошептала сдавленным голосом:

- Ты… меня… пороть?

Нет, это ни в какие ворота. Мир миром, смерть смертью, а никто и никогда не посмеет меня ударить! Я свободная женщина, я родилась не в этой дикости, а в демократической стране, я выросла со знанием, что у меня есть права, и теперь не стану терпеть никаких попыток отнять эти права!

Рука нащупала за спиной что-то железное. Твёрдое. Длинное. Я покрепче ухватила эту железяку и взмахнула ею:

- Ну давай, попробуй!

Аллен прищурился:

— Ударишь хозяина?

— Какой ты мне хозяин?! — вскинулась я. — Ты человек, у которого я служу! Ты мне должен зарплату платить, а не кнутом пороть!

— Что-о-о? Платить тебе? Может, ещё и в пояс кланяться?! — натурально зарычал Аллен, и я попятилась, крепко сжимая в кулаке тяжёлую железную штуку, которой вроде как принято ворошить дрова в очаге. А всё почему? Потому что у Аллена на лице выросли волосы. И даже не борода, а шерсть какая-то по всему лицу! И нос удлинился, и подбородок исчез, и вся его голова стала похожа на звериную…

Мать моя женщина!

Я брежу…

Или не брежу?

Он животное… Он человек и животное. Он… О господи, он оборотень!

Куда я попала?

Поджилки затряслись. Я никогда не понимала, где они находятся, а теперь почувствовала их: вот они, тут, под лёгкими, в животе. И трясутся вполне натурально, сжимают нутро… Я в опасности, он меня сейчас сожрёт!

— Ты жалкая человечишка, ты просто рабыня у ног оборотня, моли о прощении, пока я не разозлился окончательно!

О прощении? Да щас, два раза!

— А ну не подходи, а то как съезжу по морде! — крикнула грозно, вскинув железяку. Даже взмахнула ею, чтобы напугать. Ясен пень, я бы ничего не смогла сделать взрослому мужику, но вдруг он отступит?

Аллен отступил. Приложил ладонь ко лбу, потом к сердцу и забормотал:

— Да откуда ж ты взялась на мою голову…

— Из леса, — брякнула я, покрепче сжав своё оружие. Аллен покрутил головой, хотел что-то сказать, но промолчал. Швырнул кнут в угол и сел за стол. Буркнул:

— Тарелку дай.

Первая победа одержана, ура!

Теперь мягко будем продавливать вежливость. Ни от кого ещё не убавилось от добавления в разговор слов «спасибо» и «пожалуйста»! Вот и от Аллена не убавится. Но не сразу, не сейчас. Чуть попозже.

И вообще, кто знает, что мне уготовлено в этом мире? Может быть, таинственный Эло из колодца ещё куда-нибудь меня забросит…

При этой мысли я замерла. Нет, не надо меня никуда забрасывать! Как же тут Любаша без меня? И я, главное, как я буду без Любаши?

Но здесь, с оборотнями, призраками и говорящими животными? Да я с ума сойду. Если ещё не сошла. Скорее всего, уже, и никакой психиатр мне не поможет. Придётся выживать в моих глюках.

Со двора донеслось протяжное мычание коровы, и я снова замерла. Аллен поднял голову и спросил:

— Ты не подоила корову?!

— Я не умею, — с достоинством ответила ему, но, похоже, его этот ответ не удовлетворил. Аллен снова разъярился, бросил ложку и крикнул:

— Так иди учись, дура! Нешто корова будет стоять недоена, пока я расторопную служанку не найду?

— Так научи, — фыркнула я, подобрав ложку и положив её в лохань с водой, где я замочила грязную посуду с плесневелыми остатками еды. — А то только требуешь, а не спросил даже: умею, не умею, делала ли когда-нибудь…

Он встал, отодвинув лавку так, что её ножки жалобно скрипнули по дощатому полу, и схватил меня за руку:

— Пошли, никчёмная, покажу, но только один раз.

Я хотела было оскорбиться на никчёмную, но не стала. Бог с ним, пусть корчит из себя хозяина жизни. Во-всяком случае, сегодня мне не придётся доить корову, а до завтра ещё дожить надо.

Аллен двинулся к выходу, но я оглянулась на комнату:

- А как же Люба? Она одна останется!

- Моя дочь умеет сидеть одна, когда надо. Я не могу таскать её каждый раз за собой.

И снова потащил меня на крыльцо. Мне только и оставалось, что покачать головой в бессильном порыве вернуться за девочкой. Но пришлось пересечь двор и войти вслед за Алленом в коровник, коим оказался самый большой сарай. Кроме коровы – огромной чёрно-белой зверюги с длинными рогами и маленькими злыми глазками – там стояла распряжённая лошадь и жевала сено. Но она только безучастно покосилась на нас и набрала ещё сухой травы в рот.

Аллен подхватил у входа большую деревянную бадью, потемневшую от влаги. Из пустой бадьи на меня пахнуло молоком – чуть подкисшим, но ещё сладким. Точным движением хозяин поставил ведро под раздутое вымя, и корова снова протяжно замычала, дёргая длинным хвостом. На конце хвоста была кисточка, и я удивилась. Никогда не думала, что у коровы хвост с кисточкой!

А потом перевела взгляд на вымя. Четыре длинных пятнистых соска. Толстенькие… Как их доить-то? У меня руки отвалятся…

Аллен буркнул:

- Ближе подходи, смотреть будешь.

Я опасливо глянула на корову, и она повернула голову, качнув рогами, вытянула шею ко мне и сказала угрожающе: