Трилогия Мёрдстоуна

10

Он сидел за длинным черным столом. Его ноги, ножки стола, ножки стула, на котором он сидел, и ноги людей в очереди тонули в поволоке испарений сухого льда. За спиной у него на почти невидимых тросах висел его же огромный фотопортрет. По обоим концам стола несли стражу бдительные охранники «Горгоны». Очередь казалась бесконечной: он смутно осознавал людское волнение на тротуаре перед книжным. Ноющей правой рукой Филип подписывал книгу за книгой:

«Спасибо. Страшно рад, что вам понравилось».

«Спасибо, что пришли. Надеюсь, вам понравится».

Очередная книга оказалась значительно тяжелее остальных. Выглядела как все, а ощущалась на сотню страниц длиннее. Где-то внизу туловища Филипа пробежал холодок — и Филип узнал в нем страх.

Очень хотелось узнать, что там на лишних страницах, но Филип не смел взглянуть.

На владельца книги смотреть не хотелось, но пришлось.

Ростом с ребенка, но не ребенок. В зеленой куртке с капюшоном, так что верхняя часть гладкого белого личика скрыта в тени. Два зеленых огонька на месте глаз.

Филип вскрикнул от страха.

Стоявший справа охранник «Горгоны» перепрыгнул через стол, схватил существо в капюшоне и повалил на пол. А когда поднялся, то сжимал в руках пустую куртку. Существо исчезло. Охранник повернулся к Филипу, ворча от досады. У него было лицо огнельта.

Филип рывком сел на кровати. В комнате все еще звенел его крик. Два зеленых глаза наблюдали за ним издалека. В конце концов он понял, что это маленькие огоньки на кондиционере. В мозгу, точно в перезагружающемся компьютере, вспыхивали обрывки бессмысленных воспоминаний, но наконец все выровнялось и возникло изображение темного номера отеля.

Простынка была влажной. Обмочился?

Нет, просто пот. Силы небесные.

Рядом с кроватью мигали красные цифры: 3:24. Серией панических механических движений Филип нашарил выключатель, пересек комнату, открыл дверь, увидел ряд подергивающихся вешалок, сунулся в другую дверь. В ванной автоматически включился резкий свет. Филип вымыл лицо, попил воды из сложенных чашечкой рук, вытерся небывало мягким полотенцем.

— Мне приснился сон, — сказал он вслух.

— Мне никогда не снятся сны.

— На самом деле, со мной этого не происходило.

Человек в зеркале, более или менее похожий на него, сказал:

— С тобой ничего этого не происходит.

Филип, в бороде и костюме Гар-Беллона, обфотографированный со всех сторон и ручной, и фиксированной камерой, был препровожден в Студию оцифровки номер 3. Стеклянная стена отделяла груду техники от зала — помещения примерно вдвое больше бадминтонной площадки, разгороженного лабиринтом синих стенок. Минерва, слегка трясущаяся от никотинового воздержания, вела поверхностную беседу с Джерзи Кармейкмелианом, режиссером игры.

— Филип! — вскричал Джерзи, заметив его. — Добро пожаловать в Мастерскую Мага. Сдается мне, только вы один тут и одеты подобающим образом.

— Ах да, спасибо. — Филип вытащил изо рта прядки бороды. — Я как, ничего? Изображения перекачались?

Джерзи на секунду озадачился.

— Перекачались? А, да. Пара гремлинов случайно заблокировала их в начале, но мы все исправили. Подходите сюда, к столу, посмотрим вместе.

Он провел Филипа с Минервой туда, где двое мужчин и женщина, сидевшие во вращающихся креслах, крутили изображения по нескольким мониторам.

— Хэл? Мы уже импортировали Филипа?

Лысому Хэлу на вид было лет тринадцать.

— Двадцать семь секунд, — сказал он.

— Круто. Тогда как насчет показать ему немножко, что мы с ним собираемся сотворить?

— Запросто, — сказал Хэл, не отрываясь от экрана. Там всплыло три диалоговых окна, и он отправил их в небытие быстрыми щелчками мышки. Экран залился беспримесной синевой. Хэл похлопал по сиденью стула рядом с собой. — Присаживайтесь, маэстро.

Филип подобрал полы своего шаманского одеяния и сел.

— Отлично, — сказал Хэл. — Давайте выведем вас в то, что мы называем вставкой. Фоны к «Темной энтропии» еще в разработке, так что вас пока вытащим в стандартном виде. Вам ничего?

— Совершенно.

Хэл щелкнул мышкой, и экран заполнился иконками.

— Та-а-ак… ага. Вот это сойдет.

Он снова щелкнул, и на экране появилось небо. Сумрачное зеленоватое небо над кругом каменных монолитов. Хэл навел курсор в правый верхний угол сцены.

— Диалог идет через другую матрицу и еще не готов, так что я не могу заставить вас говорить. Но могу временно пропатчить дубль. Ага, поехали.

На месте курсора Хэла в небесах что-то зашевелилось. Из завихрения материализовался крохотный розовато-белый комочек. Одновременно раздался какой-то слабый звук, с пугающей быстротой набравший громкость, так что казалось, разъяренная гремучая змея бьется о цимбал. Комочек увеличивался и разворачивался, словно волосатый геморроидальный узел, извлеченный из канала пространственно-временного континуума. Вызрел он в голову Мёрдстоуна-Гар-Беллона. Губы его беззвучно зашевелились. Лицо нахмурилось. А потом, под реверс исходного звука, голова всосалась обратно в пасмурное ничто, из которого появилась.

— Это вот ваша основная вставка, — сказал Хэл. — Еще мы можем вывести вас на молнии или на чем-нибудь таком. Мы сейчас работаем над одним суперклевым вариантом, там вы возникаете как рябь в чаше с кровью.

— Великолепно, — сказала Минерва и украдкой покосилась на часы.

Филип сидел, таращась на место своего исчезновения, как оглушенный карп.

Ресторан был освещен лишь мерцанием догорающих свечей в фонариках, искусно сделанных из вторсырья. Точки люминисцентной краски на потолке имитировали звездное небо над пустыней. Музыка звучала тягучим волнующим плачем по упущенным эротическим возможностям. На других диванчиках вполголоса переговаривались другие посетители. Кормили там чем-то мягким, вкусным и совершенно неидентифицируемым. Минерва с Филипом ели, откинувшись на расшитые подушки, от которых смутно пахло какими-то прекрасными животными во время гона.

Она потянулась к нему и легонько накрыла ладонью его запястье.

— Все окей? Хорошее место же?

— Хм-м-м?

— Я молодец? Вам тут нравится?

Он проглотил кусочек чего-то, что вполне могло было быть молочным козленком под маринадом, и сфокусировал взгляд на ее плавящихся озерных глазах. Попробовал изобразить улыбку, некогда принадлежавшую Гари Гранту.

— Ну, изрядный путь от Флемуорти.

— Выше похвалы и не придумаешь. Еще? — Минерва подлила ему вина из графина дымчатого стекла со старинной серебряной пробкой. — Миленький, — сказала она, — эти последние пару дней вы справлялись фантастически хорошо. Честно сказать, я потрясена. Вы стали сенсаций. Совершеннейшей, черт возьми, сенсацией.

— Благодаря вам, Минерва.

— Ох, да бросьте, Мёрдстоун. Вся благодарность тут направлена в совершенно другую сторону. Теперь-то я могу признаться, окей? Вначале я даже слегка побаивалась. Нет-нет, в самом деле. Я не первый раз привожу клиентов в Нью-Йорк, и некоторые из них умудрялись феерически облажаться.

— Правда? Кто?

— Когда они все умрут, вы прочтете в моих мемуарах. Нет, что я собиралась сказать — вы справились с этим, со всем этим, как настоящий профессионал. В богатстве и славе — как утка в шабли. И я даже знаю почему. Вы ведь тоже, правда?

— Я тоже?

— Да просто потому, что вам это чертовски нравится, Фил. Проще простого.

— Ну, я… свои приятные моменты тут есть, ничего не скажу.

Минерва всматривалась в его лицо, словно разгадывая какую-то медленно проясняющуюся тайну, а потом серьезно кивнула и опустила взгляд в бокал, не в силах больше смотреть Филипу в глаза.

— Да, есть. И, кажется, настал момент сделать некоторое… признание. Сказать то, что я хочу вам сказать уже не первый день. Но у нас с вами было не так-то много времени на личное, правда?

Она посмотрела на него — и, кажется, залилась румянцем, хотя при тусклом свете понять было трудно. Однако Филипа будоражило несоответствие между ее застенчивым скромным выражением и томно раскинутыми по дивану руками и ногами.

— Не так-то много, — попытался согласиться он, но внезапно сжавшееся горло сократило ответ до сухого всхлипа. Филип отпил вина из трясущегося бокала.

— Когда я в тот первый раз дочитала рукопись «Темной энтропии», — неуверенно начала Минерва, — то, как я уже не раз говорила, была потрясена. Поражена. Словно бы под окном вдруг птицы запели. — Она улыбнулась. — Правда, дело было в пять утра. Но вы же понимаете. И подумала я — окей? — вот что: я совершенно не знаю этого человека. Вы же понимаете, о чем я, да?

— Кажется, да.

— Потому что я с самого начала знала, что у вас выйдет что-то грандиозное. И знаете что? Это меня пугало.

— Боже. В самом деле?

— Да. Я же знала, что все это, — легкий жест Минервы давал понять, что глобальный успех ее клиента и этот интимный момент — одно и то же, — неизбежно. И всерьез сомневалась, готовы ли вы к этому. Я думала о вашем серьезном отношении к жизни. Добровольном вашем затворничестве в деревне. Замкнутости. Порядочности. Представляла вас смятым и раздавленным под грузом мирового признания. Но я ошибалась. Смертельно ошибалась. И вот теперь думаю снова — я совершенно не знаю этого человека. Вы — череда сплошных загадок, Филип Мёрдстоун, одна за другой. И я понятия не имею, как с вами быть.

Это признание глубоко растрогало его. Он потянулся было к ее плечу, но она отпрянула.

— Нет. Не прикасайтесь ко мне. Пока не надо. Я должна сказать что-то еще. В прежней жизни, — она нахмурилась, силясь вспомнить поточнее, — я сказала вам что-то вроде: «Напишите мне книгу, на которой я могу заработать тонну денег, а потом снова сочиняйте про умственно отсталых мальчиков». Помните?

— Гм, да, кажется, припоминаю. Я взял «мексиканское ассорти». И…

— Окей. Ну и вот, так и вышло. Мы заработали горы денег, как я и предлагала. И теперь настал момент — окей — освободить вас от обещания. Как эти, как там их, Просперо с Ариэлем. Теперь мы можем считать, дело сделано. Сильно подозреваю, передышки между всякими интервью и прочим вы проводили, сочиняя новый роман про мальчика с ОКР или чем-то в том же роде. Расскажите же мне.

Минерва выжидательно подалась к нему. От движения ее декольте стало еще откровеннее; жемчужинка на подвеске скрылась в мягкой ложбинке между грудей.

Филип ухитрился замаскировать стон вожделения под задумчивое хмыканье.

— Ну, — сказал он. — Не то чтобы. Ну то есть. Я пока не думал. Нет.

— Не верю.

— Поверьте.

— Теперь, скорее всего, я бы могла это кому-нибудь продать.

— Не в том дело. У меня ничего нет.

— Давайте погодим до утра. Тогда и скажете. Возможно, утром вы будете чувствовать себя совершенно иначе.

— Наверняка буду. Но по другим причинам.

Минерва запустила руку в гриву распущенных волос и чуть приподняла их. Посоветовалась с астрологическим потолком ресторана.

— Что ж, — произнесла она наконец, — спасибо. Я понимаю, сколько вам стоило это сказать. И уважаю вас за это. — Она прикусила влажную нижнюю губу. — Итак, — сказала она.