Белая нить

Не веря своему счастью, Олеандр просто смотрел в черные глаза, балансируя на кромке век, словно на краю кристально-чистого водоема. Боясь спугнуть Эсфирь неосторожным жестом, он не шевелился, жадно наблюдая за пушистыми ресницами, ложившимися на веки.

— И поцелую, — прошептала она, и сердце его пустилось вскачь, в голову ударила кровь.

Она уселась ему на бедра, обхватила коленями — тонкая и звонкая, с горящим лицом и рассыпанными по плечам кудряшками. Опираясь на подлокотник кресла, наклонилась к его лицу и запечатлела на лбу поцелуй. Казалось бы, кроткое касание, а Олеандра повело. Он согнул ноги в коленях, заставляя Эсфирь приблизиться. Мазнул пальцами по её оголенной спине, обнял.

Эсфирь вцепилась в ворот его туники, прижалась к груди. Она не сопротивлялась, потому он вовлек её в настоящий поцелуй, поглощая прерывистый выдох. Добрался до зашейных подвязок кофтёнки, за которой проглядывались очертания груди. Снова впился затуманенным взором в глаза и углядел два залитых белым ока без зрачков. В уголках её век подрагивала смоляная влага. Собираясь в капли, она неспешно стекала, испещряла щеки Эсфирь грязными разводами.

Олеандр открыл рот, но тут же захлопнул, не ведая, что сказать. Почему она плачет?

— Ты такой поломанный в душе. — Она повела плечами. — Эту боль я не могу стереть. Но боль в теле…

О чем она говорила? Что имела в виду? Олеандр не мог ни пошевелиться, ни отвести от неё взгляд. Он замер, как зачарованный, уже не нуждаясь в пояснениях. Одна горячая ладонь опустилась ему на грудь, другая прижалась к затылку. Мгновение — и тела их охватил кокон белесого пламени. Мерцающие огненные языки перетекали на листья Олеандра, растворялись в них.

— Потерпи. — Голос Эсфирь огрубел, отдавая сталью. — Прости, но без боли нет исцеления.

— Что?..

Ежели ответ и прозвучал, Олеандр его не услышал. Кокон потемнел, сделавшись практически черным. А потом грудь и затылок прошила острая боль от недавних ранений и ударов. Он вскрикнул. Спина выгнулась бы, но цепкие пальцы прижали его к креслу, не дозволяя вырваться.

— Перестань!

— Терпи!

Она накрыла его ладонь своей, но он порывисто выдернул руку. Внутри что-то сломалось. Заставило прозреть и осознать, что он покачивается в губительной колыбели, убаюкивается в такт свершаемым ошибкам. Каким-то чудом удалось вскинуть ладони. Он нашел с десяток причин не свершать замысленного — просто достучаться до Эсфирь, высказаться тверже.

Но поздно. Олеандр с силой оттолкнул её, вскочил и влепил себе пощечину. Помогло. Кокон потух — мир перед глазами перестал расплываться цветными пятнами.

Боги! Ну разве может существо пасть еще ниже? В столь мрачную пропасть, где удел разделить ложе с девушкой — желаннее всех сокровищ мира. Где переступить запретную черту легче, чем сорвать бутон. Где единственно-весомым препятствием слывет боль, а выходом — грубость.

Эсфирь так и восседала на полу. Тихо всхлипывала и растирала костяшками пальцев ушибленный висок. Ничего уже не осталось от того призрачного сияния, которое её окутывало. Свет испарился. Ее кожа утратила лоск. Глаза обозначились черной радужкой и потускнели.

— Ты злой! — вскрикнула она, вперив в Олеандра гневный взгляд.

Он моргнул.

— Кто злой? Я?!

— Ты!

— Почему это?

— А потому!

— Почему?

— Потому!

— Вот ведь заладила! — Он пнул огрызок лозы. — Сама ко мне полезла, а теперь жалуешься!

— Я хотела помочь! — возразила Эсфирь. — И у меня получилось! Может, хоть посмотришь?

Понимание подкралось медленно, но ударило с размаху. Он тронул затылок — и ничего не ощутил. Отогнул ворот туники и узрел чистую кожу. Молоточный стук в висках больше не норовил разломить череп. Порез на груди исчез, будто стертая с начищенного сапога грязь.

— Ранку на шее я тоже залечила, — добавила Эсфирь, разглаживая погнутые перья на крыле.

— Невероятно! — Олеандра коснулся повязки, за которой скрывались следы от когтей хина.

Ткань ухнулась на пол. И он провел ладонью по шее — пальцы беспрепятственно проскользили к ключицам.

Потрясающе! Но как?

— Ты целитель! — вскрикнул он и умолк. Отец учил его не выносить в мир очевидные очевидности. — Невероятно!

Мирт как в воду глядел. Сам о том не ведая, Олеандр укрыл в хижине божественного лекаря. Подумать только! Узнай он об умениях Эсфирь раньше, она затянула бы порез Рубина и…

В голове будто колокола прозвонили.

— Рубин!

Олеандр метнулся к ложу. И ужас разлился по венам пламенными волнами. Страх сковал плоть, не давая продохнуть — клочок плаща с морионовой пылью сполз с носа Рубина к уху. Его пальцы ощущались холоднее льда и испускали слабый дым, как от жженых листьев.

— Нет-нет-нет! — запричитал Олеандр, схватившись за шевелюру и чуть не выдрав клок. — Так не пойдет, Рубин, слышишь? Ты не посмеешь! Ты не можешь умереть, просто не можешь!

С клыков приятеля стекала слюна. Чешуя на предплечьях стремительно бледнела, теряя рыжину.

— Нет, Рубин, нет! — Олеандр тряс его за плечи. — Дыши! Ты обязан дышать, понимаешь? Ради Яшмы и Цитрина! Ради Сапфира! Ради меня, чтоб тебя хины отымели, падла ты ядовитая!

Рубин дернулся, чудилось, приходя в себя. Но следом хрипло выдохнул и оцепенел. Его грудь больше не вздымалась от размеренного дыхания. Сердце еще раз толкнуло кровь и застыло.