Белая нить

Снова посмотрел на брата. И вдруг понял, что Глен выглядит, как смертельно-уставшее существо, подступившее к краю обрыва.

Он ведь тоже потерял семью, — подумал Олеандр. И, наверное, Глен не лгал, когда говорил, что дни и ночи его не благоухают покоем. Он и правда будто истончился. До сих пор не примирился с прошлым. Только заковал себя, разбитого на осколки, в напускную броню неприступности.

— Где Эсфирь? — спросил Олеандр.

— Исцеляет отравленных.

Тьфу ты! Еще одна дуреха! Вообще-то, прося о помощи, Олеандр не подразумевал, что Эсфирь надлежит плюнуть на сон и мчаться к захворавшим. Но разве она и здравое мышление совместимы?

Интересно, она хоть немного поспала? Помылась? Или шастает от хижины к хижине, перемазанная в крови?

— Вы вспомнили? — Вопрос дался Глендауэру тяжело, будто он ножом выдрал его изо рта.

— Беседу? — Олеандр снова выдохнул и подхватил чашу. Ее прохлада остужала жар тела и мыслей. — Вспомнил. Но если ты на что-то намекал, я ничего не понял. Будь добр, изъяснись прозрачнее.

— Азалия жива.

Повисла тишина. Олеандр поднес чашу к губам и сделал глоток, смачивая пересохшее горло.

— М-м, — протянул он. — Так вот ты к чему вёл…

— Не сочтите за предвзятость, — журчал Глендауэр, очутившись рядом и уложив ладонь ему на плечо, — но почерк злодеяний отдает суматошностью. Поистине девичьей суматошностью, ежели дозволите. Сынам Льда и Стали не пристало вершить месть столь картинно.

Да. Олеандр и сам приходил к выводу, что Каладиум действует чересчур показушно.

— Почему отец ваш ускользнул от ответа? — Глендауэр, крутанувшись вокруг себя, выступил слева.

И под взглядом его, подернутым морозно-ледяной коркой, Олеандр прошибли пот и дрожь.

— Прежде я думал, — голос дрогнул, — что он просто не захотел рассказывать, как убил сестру. Ну правда! Кому такое пришлось бы по нраву? Разве что отъявленным изуверам. Какой бы Азалия ни уродилась, где бы ни оступилась, для моего отца она — родная кровь.

— Истинно. — Глендауэр щелкнул на него пальцами и сел рядом, упершись локтями в стол. — Азалия приходится владыке Антуриуму сведеницей. Сестрицей, ежели слово то вам на слух привычнее. Сестрицей, кою он оберегал от ярости Стального Шипа, рискуя лишиться приязни его, а то и с жизнью распрощаться…

…Оберегал, а потом убил, — проскочила в сознании Олеандра мысль, поддетая крючком противоречия.

— …Я беседовал с океанидами, — продолжал Глендауэр. — И вызнал, что правителя Антуриума и Азалию отрезало от сражавшихся. Воочию её смерть никто не видел. Отец ваш удостоил взорам выживших лишь изуродованное тело.

— Считаешь, он выдал случайный труп за труп сестры? — Олеандр вскочил и зашагал из угла и угол.

— Вероятно, — Глендауэр кивнул. — Он желал спасти сестру, Малахит. Желал спасти, зная, что она породила вырожденцев. Истинно, он не остановил бой, дозволил хранителям умертвить её детей. Но Азалию он пощадил. Всё сходится. Подписи на судных листах…

…А. — правитель клана дриад.

Претензия на власть по праву рождения. Двукровные отродья, которых Азалия грезила приручить. Причастность к смуте Каладиума, желавшего на ней жениться. Уход Аспарагуса, который тоже питал к ней недвусмысленные чувства. Эсфирь, поведавшая, что у спасительницы золотые глаза.

И еще много-много кусочков, которые Олеандр уже складывал в стрелку, указующую на тётку. Но потом вышвырнул, сочтя их иссохшими зернами, непригодным к проращиванию.

— Проклятие!

Осознание пронеслось по телу разрядами, и живот прилип к спине от накатившей дурноты. Олеандр шлепнулся на подушку. Подтянул колено к груди и уткнулся в него лбом.

— Будьте любезны, — резанул по слуху холодный голос, — отоприте врата в пристанище мёртвых.