Белая нить

Передача полномочий

Аспарагус покинул поселение.

Ныне он неподвижно стоял у дерева, завернувшись в плащ. Сердце, поначалу отплясывавшее в груди танец, замедляло стук с каждым вздохом. Он видел крупицы пыльцы, гоняемые по лепесткам дыханием ветра. Чувствовал холод ножен, торчавших из-за пояса. Слышал, как опоенный зноем воздух колышет нити паутины, наигрывая на них тихую мелодию. Шум древесных крон, птичья трель — лес напевал столь ладную песнь, что в ней легко различались подложные ноты, одной из коих явился треск, словно кто-то ступил на тонкий лед.

Сын Дуги́! Аспарагус устремил взор к источнику чуждого слуху звука. Досадуя на затянувшееся ожидание, накрыл пальцами эфес меча. Прищурился. Во тьме сгустившихся лозняков проскользнула мерцающая тень, окантованная морозной коркой. За спиной снова послышался хруст. Из-за дерева впереди выступил юноша. Вернее, жалкое его подобие, фантом, сотканный из морозного воздуха.

Он шёл нарочито прямо, будто вместо позвоночника ему вживили металлический стержень. Его локоть едва уловимо согнулся. Из дутого рукава рубахи в ладонь упал поддельный стилет.

В животе Аспарагуса шевельнулся мимолетный росток страха, но рот исказила кривая усмешка. Его дурили. И уловка носила знакомый почерк владыки Дуги́ — его былого мастера. Аспарагус улыбнулся, ожидая удара со спины от реального океанида. Он сделал ложный выпад влево, не перенося вес на согнутую в колене ногу, чтобы в нужный миг ринуться вправо. Стилет-обманка сорвался с руки фантома. Распоров воздух, оружие просвистело над плечом и растаяло.

На ум Аспарагусу пришла мысль: «Игла!» Неспроста ведь сыну Дуги́ даровали это прозвище. Стоило выводу укорениться, воздух потревожил другой звук. Казалось, кто-то резко выдохнул.

И Аспарагус припал к земле, пропуская над головой едва заметную иглу, которая с тихим хрустом вонзилась в дерево.

— Благой ночи, сын Дуги́, — произнес он, крутанувшись в приседе. — Быть может, покажетесь?

Ответом был трепет листвы. Потому Аспарагус поспешил подняться и спрятать клинок в ножнах.

— Долго я вас искал, — дополнил он. — Наши умыслы схожи, веруете? Мы оба желаем, чтобы сердца дорогих нам существ бились.

— Господин Аспарагус? — тихо, но чётко произнес звонкий голос. — Благой ночи. Окажите милость, пролейте на выказанные слова каплю смысла. Ежели позволите, воды принесли меня в Барклей, ведомые дурным предчаянием, иссекающим душу мою вот уже кою ночь кряду.

У Аспарагуса вырвался смешок. Давненько он не общался с океанидами, ох давненько. Он вытащил из дерева иголку. На её кончике запеклась рыжая капля отравы, навлекавшей краткосрочный сон. Яд сей называли «беглым забвением». В больших количествах он мог и умертвить.

— Подплывая к лесу, я узрел следы бойни, — продолжил сын Дуги́. — Отыскал на берегу саблю Дэлмара и…

— Вы испугались за брата, — перебил его Аспарагус и откинул иголку в траву. — Не трудитесь пояснять — намерения ваши прозрачны. — Он вздохнул и добавил: — По всей видимости, мне придётся покинуть Барклей. И я хотел бы, чтобы вы приглядели за сыном Антуриума.

На просеке воцарилась тишина. Воздух насытился пагубной сыростью, будто над лесом взметнулась волна, гораздая поглотить все живое. Чуть поодаль во мраке ночи сверкнул беловатый свет. Сперва едва заметный, он разгорался все ярче и перемещался, подобно блуждающему огню, пока его хозяин, перескакивая с ветки на ветку, спускался с дерева.

Наконец, давление воды исчезло. Перед взором Аспарагуса появился океанид— высокий и поджарый, бледнолицый, со стянутыми на макушке в хвост белыми волосами, лоснившимися серебром. Ныне сын Дуги́ уже мало походил на того сутуловатого паренька, прежде нараспев читавшего дриадам стихи.

— Полагаю, вопросы мои останутся без ответа? — Его голос иссох, как выкинутый на солнцепек прут.

— Лесу угрожают выродки, за спинами коих стоит Каладиум, — отозвался Аспарагус. — Наследника клана дважды пытались убить. Достаточно?

— Малахиту грозит опасность, — вымолвил сын Дуги́, пряча в карман портков тонкую древесную трубку. — Вы желаете, чтобы я приглядел за ним. А перед тем, стало быть, вы намерены отправить меня к праотцам? Как-то не вяжется.

Бровь Аспарагуса в недоумении изогнулась. Он опустил глаза и понял, что рука до того крепко стискивает меч, что на ладони впору отпечататься бледному пятну от рукояти-шипа.

Треклятые океаниды! Всё-то они подмечают!

— Вы мертвы?

— Отнюдь.

— Тогда ваше предположение ложно, — Аспарагус поправил маску и откинулся на дерево. — Хранители вас не узнали. Я и сам сомневался до последнего.

— Коли ведаете, я не услаждал взор красотами Барклей довольно давно, — прошептал сын Дуги́, сведя руки за спиной. — Посему речам вашим и не подвластно заронить во мне семя изумления. Сказать по совести, иной раз я и сам с трудом припоминаю себя прежнего.

— Снимете повязку?

Сын Дуги́ не ответил, но и не отказал. Цокнув языком, он коснулся круглого лоскута ткани, прикрывавшего левый глаз. Нашлепка соскользнула, упала на исчерченную шрамами ладонь, и разноцветные глаза — синий и белый — сверкнули во тьме, два вертикальных зрачка сузились.

Ярость прокралась в душу Аспарагуса обезумевшим зверем. Он привык держать чувства в узде, не давать им воли. На его лице не дрогнул мускул, дыхание осталось ровным. Лишь орошенное ядом гнева сердце пустилось вскачь, погоняемое хлыстом оживших воспоминаний.

Ведь он глядел на океанида, кой перевернул жизнь Антуриума вверх дном и разрушил его семью.

Сын Дуги́ вздохнул. И вздох его напоминал плеск водной глади, растревоженной взмахом крыльев.

— Думаю, — устало произнес он, — о былых злоключения моих вам поведал правитель Антуриум?

— А вы не думайте, — возвестил Аспарагус, чувствуя, как доспехи напускного умиротворения трещат по швам. — Лучше скажите, скольких лет владыке Дуги́ стоило вылепить воина из поэта?

— О! — Голос океанида сохранял ровность, как натянутая веревка, невзирая на груз, подвязанный к ее середине. — Поверьте, история сия ваш слух не усладит. Ко всему прочему станет весьма затяжной и путаной. Не сочтите за неуважение, но внушительную ее часть я млел в пьяном исступлении.

— И выжили.

— Научился убивать.

Какое-то время Аспарагус глядел на редкую морось, подкошенную ветром. Глядел и молчал, ибо сердце полнилось тревогой, а разум одолевал вопрос о здравости замысленного действа.

Сомнения почти стерлись — в Барклей грядет борьба за власть. Недаром же на судных листах подпись красуется: А. — правитель клана дриад.

Из-под завалов Эсфирь вызволила дриада с золотыми глазами. И Аспарагус знал эту дриаду. Хорошо знал. Она — корень всех зол. Он хотел встретиться с ней. Хотел хотя бы попытаться воззвать её к разуму.

— Ступайте, сын Дуги́. — Оттолкнувшись от дерева, Аспарагус дернул щекой и устремился к Морионовым скалам, куда и держал путь до намеченной остановки. — Оберегайте наследника. И вот еще что: ежели мы с вами выживем и снова встретимся, отвесьте мне пинка, чтобы больше в моей голове не зарождались столь отчаянные побуждения. Ныне я рискую жизнью.

Он не успел пройти и тридцати шагов, как в спину дохнула морозная свежесть, раздувшая взмокшие волосы.

— Верю, поступаете вы мудро и верно, — произнес сын Дуги́. — Пусть удача благоволит вам. В конце концов, жизнь — это всего-навсего дорога к погибели.

На миг ветер усилился. Аспарагус обернулся. Но вместо океанида узрел на тропе островок подтаявшей изморози.