Белая нить
![Белая нить](/uploads/covers/2022-11-14/belaya-nit-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Алена Никитина
- Жанр: Фэнтези
Читать книгу "Белая нить"
— Серьезно? — Невзирая на издевательский посыл, надежда теплым огоньком вспыхнула в груди Эсфирь.
Каладиум в кулак не то кашлянул, не то коротко посмеялся.
— Это игра слов, дитя. Шутка.
— А-а-а. — Эсфирь поникла. Огонек в груди потух стол же скоро, сколь и разгорелся. — Как с яйцами, наверное.
— С какими яйцами? — Дриад вытаращился на нее так, будто она стояла на рогах.
— Огнедышащими.
Трудно сказать, какие думы в тот миг тревожили Каладиума. Но одно было понятно наверняка: он растерялся. Яйца свое дело сделали, дважды сделали. Сначала Эсфирь сбили с толку, а ныне и дриада — самого красивого, страшного и хитрого из встреченных ею.
Нет, ну а что? Природа не поскупилась ему на блага. К чему лукавить?
— Гм-м. — К левому виску он приложил указательный палец, к правому — острие кинжала.
Эсфирь пристально следила за тем, как кончик целиком позолоченного лезвия елозит по смуглой коже, задевая краешек платка. И тут в голове точно взрыв произошел. Предчувствие опасности — настолько сильное, что чудилось почти осязаемым — легло на плечи грузом.
Дуреха! Какая же она дуреха! Вот надо же было затерять в памяти столь приметный кинжал, по вине которого Гера испустила дух! Выходит, Каладиум убил двукровную? Почему? Испугался ее неистовства? Хотел помочь соплеменникам? А не он ли кичился, что защищает одаренных? Не он ли заявлял, что остановит летящее в их сторону оружие своим сердцем?
Нет! Эсфирь с Каладиумом не по пути. Лишь сейчас она поняла, какую глупость совершила бы, поддавшись на сладкие уговоры. Желание выразить его подруге признательность не шло ни в какое сравнение с жаждой жить, отыскать родителей и вернуть память.
— Я не пойду с вами, — Эсфирь вжала голову в плечи. — Пожалуйста, передайте вашей подруге мою благодарность.
Порыв ветра хлестко ударил по черному плащу. Ткань раздулась. Взвихрилась перед Каладиумом крылом, скрывая лицо — всего на миг, после чего на мир воззрело иное создание. Само собой, дриад не перестал быть дриадом. Просто скинул маску напускного добродушия и сейчас походил на хищника, чья добыча отказывалась добровольно лезть в пасть.
— Уверены? — Он шел к Эсфирь и жестко, рвано, шаг за шагом выплевывал слова в такт шороху сапог. — Быть может, вы передумаете, ежели узнаете, что обвал с Морионовых Скал сошел неспроста, м? Эти скалы заколдованы. Их защиту сложно перебить. Сложно, но можно. Чарами.
— Что?! — Эсфирь не хотела повышать голос, но тот ее желаний явно не разделял: уж слишком велико было потрясение. — Хотите сказать, меня завалили? Зачем? Желали убить?
— О, ради Богов, девочка! — шипел Каладиум, прокатывая лезвие по тыльной стороне ладони. — Ну какая же вы тупая! Истинно, вас желали убить. Ужель это вас изумляет? Привыкайте. Лишь заурядных существ не пытаются убить, а двукровные к таким не относятся.
— Кто?!
— Полагаю, Антуриум. Отец Олеандра.
Истомленный разум Эсфирь переваривал услышанное медленно. А когда перемолол, одну его половину растревожили думы, сколько еще раз ее вознамерятся лишить жизни, в то время как другую опутал горячий, клубящийся ядовитыми парами сгусток гнева.
Убийцы! Кругом сплошные убийцы и обманщики!
Она теребила браслет, щелкала застежку туда-сюда. Шорох чужих сапог растаял в воздухе. Ноздри наполнил запах цветов — удушающий, словно неподалеку разбилась склянка с духами. Эсфирь подняла голову. Каладиум стоял на расстоянии двух-трех локтей и не сводил с нее горящего взгляда. Она чувствовала себя мышью, угодившей под чары змеиного властелина.
Неловкие пальцы сломали замок-колечко. Браслет упал на траву. Эсфирь надумала его поднять, как внутрь лавовым потоком хлынули силы. Чудилось, они пульсируют в унисон с сердцем. Расплываются по крови и вспрыскивают доселе неизведанный, но такой упоительный яд неодолимости.
— Оставаться среди холмов опасно, дорогая Эсфирь. — Каладиум выдыхал горячий воздух. — Услышьте же меня! Удача благоволит вам. Но долго ли то продлится? Везение есть сгнившая лестница во мраке. Один неверный шаг — и падение чревато прощанием с жизнью. Дважды, а то и трижды, вы вырвались из лап смерти. Мы вызволили вас из-под завалов. Что до Аспарагуса…
— С ним мне помог Олеандр, — вымолвила Эсфирь. — Рубин поведал, что Аспарагус…
— Ха! — Губы Каладиума вновь скривились в деланной улыбке. Он вздохнул так, словно был разочарован до глубины души. — Не послужи я нашему дражайшему наследнику подспорьем в нелепой лжи, что вы улетели, Аспарагус вовек не оставил бы вас в покое, поверьте.
Хватит! Надоело! Разум Эсфирь помутился. Чары очарования откликнулись на немой призыв. И её окаймило белесое свечение. Она схватила Каладиума за ворот рубахи и притянула к себе. Его брови поползли на лоб. Он перехватил её руки и оскалился. Она разомкнула губы, поцеловала его — и мир перед глазами взорвался красками. Дурманящий запах дриада очаровывал, заигрывал, порождая в уме жажду вкусить больше.
Каладиум прижал её к груди. Дозволил впитать жар плоти. По-хозяйски скользнул ладонью по спине. И перышки на её крыльях встрепенулись, разбрызгивая влагу. В глубине души Эсфирь понимала — что-то нехорошее происходит с телом. Но клокочущие внутри страсти на корню обрубили путные мысли. С неохотой оторвавшись от податливых губ, она снова к ним прильнула.
Правда, со странным чувством — хотелось ощутить их сладость, но при этом еще и разодрать до мяса.
А ливень между тем усиливался, превращал землю в грязевую трясину. Дождевая пелена застилала всё вокруг. Даже свет цветов на курганах — и тот едва сквозь нее пробивался.
Эсфирь отстранилась от Каладиума и замерзшей рукой смахнула с его скул холодные капли.
— Неплохо, — отчеканил он с мальчишеской, почти озорной ухмылкой.
— Обидно, знаешь ли, — проговорила Эсфирь. — Неплохо? Мне казалось, я хорошо целуюсь.
Она сморгнула дождевые капли и погасила чары.
— О, я вовсе не преуменьшаю…
Он осёкся. Туман в его глазах развеялся. Лицо перекрыла маска ледяного равнодушия.
В воздухе повисло напряжение. Казалось, еще чуть-чуть — и он взорвется фонтаном искр.
Каладиум следил за Эсфирь из-под опущенных ресниц. И под его взглядом каждая мысль в ее сознании истончалась и лопалась, как передутый пузырь. Она отвела взор и увидела кинжал, который он до сих пор сжимал в руке. Из размытой позолоты клинка на нее глядели два глаза: левый залился белым, правый — черным. С уголка губ бежала дорожка смоляной слюны. А виски и щеки, угадывавшиеся за опавшими под дождем кудрями, изрисовали вздувшиеся вены.
Сбоку блеснуло зеленым. Под ногами Эсфирь зашелестело. Лодыжки коснулось что-то склизкое. И она шлепнулась наземь, стукнулась рогами о камень. В ушах расползся звон. Небо закрутилось водоворотом. Прежде чем она опомнилась, запястья и грудь овили дрянные сорняки, пришившие тело к земле. И в тот же миг что-то внутри неё сломалось, высвобождая голод убийства.
Эсфирь рассмеялась. Каладиум отшатнулся от нее, как от сундука с проклятыми драгоценностями.
Чтобы растянуть удовольствие, Эсфирь подступала к добыче крадучись. Ползла на четвереньках и скалилась. Каладиум стоял неподвижно. Тем большим было удивление Эсфирь, когда она прыгнула, а он проехался под ее животом в низком выпаде и сильным ударом всадил в крыло кинжал.
Она вскрикнула. Щеку оросили капли крови — во второе крыло врезался нож с зазубринами.
— Стало быть, боец из вас скверный. — Голос Каладиума звучал глухо и отстраненно. — Прискорбно, но поправимо.
Сердце Эсфирь угомонилось. Застучало тихо и размеренно. Она замерла. Она слышала, за пригорками кое-кто притаился, и ждала, пока эти кое-кто подойдут ближе.
Дождалась. Темнота у холма зашевелилась, словно скомкавшись и очертившись знакомыми изгибами чадящих тел.
Один, второй, третий. Сгорбленные и едва различимые хины выползали на тусклый свет, будто только что рожденные самой ночью.
— Ты окружен! — прилетел издали возглас, глубокий и надрывный, но приглушенный шумом дождя.
— Ах ты ж, хиновы потроха! — проорал Каладиум. — Аспарагус, чтоб тебя!.. Какого…
— Глаза разуй, полудурок!
Аспарагус! Упоминание ненавистного имени отдалось в деснах зудом. Эсфирь обернулась.
Хины наступали со всех сторон, окружали Каладиума. Глухо заклацали зубастые черепа. Вспыхнули и разгорелись на крючковатых когтях чары. Под яростный топот дождя звери кинулись на него друг за другом. Он метнул в землю зеленоватую вспышку и закружился, уворачиваясь от угольных сгустков — с десяток просвистели над головой, четыре-пять лизнули плащ и штаны. Двум хинам он позволил приблизиться, а потом швырнул в них выхваченные из-за пояса лезвия и сжался в комок, пропустил над макушкой черный сгусток.
Пара хинов упали, как подкошенные, омыли траву черной кровью. А третьему прыгнувшему Каладиум распорол живот выскочившими из наруча шпорами-лезвиями.
Эсфирь не ведала, сколько времени минуло с начала сражения. Но чувствовала: еще немного, и её душевной болью можно будет без огнива воспламенять свечи, а гневом сравнивать с землей горы. Хинов! Ее друзей-хинов вырезали прямо на ее глазах, а она отползла к холму и сидела сложа рога, потому что никак не могла вытянуть из крыла ножик с зазубринами!
Валуны, на которых возлежали крылья, омывали ручьи крови. Но как она ни долбила по рукояти-шипу, как не раскачивала туда-сюда, лезвие накрепко въелось в крыло.
Она моргнула раз: Каладиум перескочил через обездвиженные тела. Два: почва содрогнулась, из нее с грохотом выпорхнули корни. Три: несколько хинов попадали, опутанные корнями.
Щелкнула застежка ремня. И уши заложило от хлестка. Скрученный мотком кнут развернулся, взвился над головой Каладиума. Тотчас из-за кургана на поле сражения вылетел другой дриад верхом на скакуне. Левую половину его лица перекрывала до боли знакомая древесная маска.
— Убери хлыст — не поможет! — взревел он и направил зверя в гущу драки.
Каладиум и не подумал исполнять приказ. Кнут со свистом рассек воздух. С гулким шлепком овил ногу хина. Тот рыкнул, подался вперед. Но удавка не дозволила сделать и шага. Дриад рванул хлыст на себя, и зверь шлепнулся спиной в лужу.
Хины подняли вой. Затопали. Завертели мордами. Вре́зались когтями в почву и понеслись кто куда, испуская с боков удушающий дым и расплескивая слякоть.
Эсфирь увидела, как к Аспарагусу черными тучами летят чары хинов. Как он прижимается к спине скакуна, ускользая от ударов, а затем хватает его пятками, рвет поводья в сторону чащи целящихся лап. Часть хинов кинулась врассыпную. Он промчался мимо них на полном скаку. Вырвал мыски сапог из стремян и сошел на землю в кувырке.