Маша без медведя-2

Баграр развернулся навстречу энергетическому удару со скоростью, которую сложно было ожидать от такой туши. Медвежьи глазки загорелись яростью и тут же...

– Мужики, я их вижу!!!

Когти его засветились алым и сделали движение, прорезающее в пространстве нечто вроде двери. Баграр оскалился и вылетел на палубу вантийского боевого крейсера, приближающегося за маскирующей его гигантской волной.

Я никогда раньше не видела приёмного отца в боевой форме, и теперь я понимала, почему. Не детское это зрелище. Светящиеся когти удлинились почти до состояния сабель. Медведь врубился в готовый к высадке строй десантников, словно боевой миксер. От вида тел, распадающихся на пласты, меня замутило даже во сне.

Со всех сторон в него летело всё, что только можно – выстрелы, огонь, магические заряды... По-моему, он всё ввалил в поражающий потенциал. Шкура горела, это точно.

Баграр пробился к палубной надстройке, полоснул когтями, вскрыв её, словно картонную упаковку. Находящиеся внутри офицеры ударили разом. Но он успел поймать главную цель – боевого магистра, сосредоточенного на управлении гигантской водяной стеной – и вонзить ему в грудь собранные копьём когти. А потом раскрыть их звездой...

Я распахнула глаза в тишине спальни, и долго мне казалось, что моё сердце стучит громче дыхания спящих воспитанниц.

К чему он был, этот сон? Были ли это мои страхи, или моё сознание попало в складку реальности и получило возможность наблюдать настоящие события?

Хуже всего, что это видение (если это было именно видение) не давало ответа на вопрос: остался ли Баграр жив?

Все мои тревоги всплыли с новой силой, чувство неуверенности не давало мне покоя, а мысли всё чаще возвращались к восстановлению риталидового ожерелья, как единственной и самой мощной имеющейся у меня защиты. Эту тему мы с Марусей обсуждали несколько раз и пришли к заключению, что иного выхода, кроме как выйти в город и оценить обстановку на месте, не имеется. Кроме того, каким бы шатким ни было наше положение сейчас, оно всё же стабильнее, чем когда мы будем, условно говоря, в бегах.

Камни требовались строго определённой формы. Дело в том, что эту оправу Баграр тщательнейшим образом рассчитывал именно под меня, вся её геометрия подчинялась сложным законам маноаккумуляции, и менять её, гнуть или что-либо подобное я бы ни за что не позволила. Значит, нужен был хороший ювелир, с пониманием. А это выход в город, надолго.

Вариант с наведением подвижного морока мы дружно отвергли – допустим, Маруся сможет поддерживать иллюзию занимающейся меня. А что, если я не успею вернуться за четыре часа или кто-то из воспитательниц начнёт задавать «мне» вопросы? Маруся рискует запаниковать и попасть в поле зрения следящей аппаратуры, а это нам вовсе не нужно. Поэтому мы вернулись к простому и надёжному решению – симуляции приступов слабости.

Восьмое января 1964 года, вторник.

Итак, для выхода в город я сказалась больной. Удобная штука, между прочим! Сразу после завтрака Маруся проводила меня в изолятор, где я «настоятельно попросила» меня не беспокоить, после чего смастерила из одеяла своё спящее «отражение», проверила оправу, накинула максимально густую «тень» с противофазной сетью магомаскировки (этот фокус давался мне всё легче и легче, практически уже по мановению пальцев) и пошла через ближнюю к лазарету лестницу. Перед выходом на улицу я укуталась в согревающий кокон – это было куда проще, чем пробираться в гардеробную, тайком утаскивать тёплые вещи – а потом же надо их на место возвращать, да ещё переживать, чтоб никто не обнаружил отсутствия – а это опять запоминать, что, где и как намаскировала и намагичила! В общем, я решила обойтись так.

День для прогулок стоял не самый благоприятный. С предыдущего вечера шёл снег. И не просто снег – пурга, швыряющая снежную крупу жёсткими порывами ветра. С другой стороны, у меня была надежда, что в такую дурную погоду следящие за нами шпионы будут не столь усердны как всегда.

Степаныч мёл дорожки, подняв широкий воротник своего овчинного тулупа так, что он закрыл уши целиком. Толку от его усилий было мало – летящая вдоль земли позёмка тут же заметала неровности и углы вдоль тротуаров и у крыльца. Степаныч ворчал на погоду и поворачивался к ветру спиной.

Я пошла, стараясь наступать на выметенные островки, чтобы не оставлять следов – в сторону парка, туда, где за оградой виднелась остановка трамвая.

Кусок газона, сугроб на котором превратился под ветром в некое подобие шершавой доски, отделял меня от ограды. Пройдёшь по такому – следы останутся, сто процентов. Ладно, в любом случае, я не собиралась протискиваться между прутьями. Подумав, что сетку-леталку расправлять и складывать будет дольше, чем, собственно, сам полёт, я воспользовалась старым приёмом: сформировала из воздуха твёрдую площадку, переместилась на ней через забор, а там развеяла, чтобы никто из добропорядочных граждан не запнулся о феноменально затвердевший воздух.

Из-за угла, позванивая, вывернул трамвай. С противоположной стороны улицы, размахивая руками, бежала бабулька, укутанная в серый пуховый платок поверх пальто. Водитель трамвая остановился, поджидая её, и я спокойно вошла в открывшиеся двери. По салону прохаживалась специальная женщина с перекинутой на грудь сумкой, продавала билеты. Основной моей целью стало не попасться ей под ноги, пока она туда-сюда курсировала.

Трамвай покатил, позванивая колокольчиком. Я с любопытством глазела по сторонам.