Тень великого колдуна

Но, видимо, других домов в Серых Ивах не держали. Три последующих попытки обрести стол и кров (стойло и корыто) проходили точно с таким же нездоровым ажиотажем. Как будто заранее репетировали.

Полное уныние застало меня сидящей на краю колодца в обнимку с деревянной кадушкой. Уныние тоже явилось не одно, а в компании трех развеселых мужичков, по нашему с кадушкой примеру, сжимающих друг друга в приятельских объятиях. Троица сделала несколько кругов вокруг колодца, попутно распадаясь на составные части, наконец, собралась в единое целое, синхронно икнула и остановилась прямо передо мной.

— А-а-а! Вот она! — Широкоплечий бородач по центру обличающе ткнул пальцем в кадушку. — Говорили ж вам, ядрена выпь… а вы и н-не верили.

— Кара наши головы покладет, отнюдь пощады вручивши за безочьство! — Непонятно, но жарко поддержал его тощий длинноносый мужчина слева, прожигая кадушку осудительным взглядом. — Мирский мятежь, ослепление уму, началница всякой злобе, бесовска мытница, поборница греху, засада от спасениа. Всем нам им без вины расправа, и стар и ун возраст имевши. Кому вадити?

Я покосилась на «мытницу бесовску» до этой реплики подобных садистских наклонностей не проявлявшую.

Тем временем правый с трудом поднял голову, предъявив для досмотра круглое морщинистое лицо.

— Здраствуй-те, дорогие наши гос-с-пода выпыты… выты… пытыватели! — Щербато улыбнулся он, попытавшись изобразить приседание в церемониальном поклоне, чуть не завалив всю троицу. Я с некоторым отставанием от развития беседы осознала, что обращаются именно ко мне.

— Мы, конечно, дико извиняемся, но может вы все-таки это… не будете нас пытать, а? У нас и народу-то почти нет, развернуться вам н-негде. Хотите, я на колени встану?

— Только если вам так удобнее передвигаться. — Кажется, до меня понемногу стало доходить, из-за чего весь сыр-бор. — Я что похожа на разъездного палача, зачем вас пытать? Я приехала здоровье подправить, отвлечься от столичной суеты. Думала, здесь свежий воздух, природа, простые открытые люди, пиво неразбавленное…

— Да вы что? На отдых?! — Клокочуще расхохотался бородач. — Ядрена выпь! Ну, Вежек, ну волчий сын, всех взбаламутил, понимаешь. Едет, говорит, чиновница от самой эмпиратрицы, будет увсех пытать, огнем жечь, мечом колоть, гнусности непотребные над честными людями творить! Обырытня не отыщет, так на деревенских отыграется… .я же вам говорил, брешет. А ну, мужики, разворачивай! Надыть народ успокоить.

— Извиняйте. — Дедок все-таки умудрился изобразить галантное приседание, и веселая троица короткими перебежками направилась к ближайшему дому.

— Стойте! — Спохватилась я. — У вас в деревне случайно нет одинокой, подслеповатой, слабо слышащей старушки, проживающей где-нибудь на самой дальней окраине?

Бородач обернулся, поверх голов своих друзей, едва достававших ему до плеч, грозно нахмурил высокий, перехваченный кожаным ремешком лоб. Казалось, что ремешок вот-вот не выдержит тяжких мыслительных усилий и лопнет, но складки на лбу великана разгладились так же быстро, как появились. — Так ты к бабке Глашире? Точно, мужики! Она ведь все рассказывала, что ейная внучка в столице чиновницей, а ведь не верил же никто! Так вон за тот холм иди, там через два дома репейное поле будет, через него выйдешь к озерцу там домик деда Богдоя, ежели заплутаешь, справа по берегу, где между стволов сети натянуты и стол накрыт. Под скамьей дед Богдой лежит, у него поинтересуйся. Там дальше дорога идет, потом заброшенный колодец, вот за ним у самого леса халупа твоей бабки и стоит. Да, то-то я гляжу лицо у тебя такое зловредн… знакомое. Нет, только глянь, а!

Я глянула. Указанное направление было ничем не хуже любого другого. * * *

— Говорю, это я, ваша любимая внучка. — Уже в пятый раз проорала я, уже сильно жалея, что ввязалась в эту сомнительную авантюру. Лучше бы сразу отправилась к старосте.

— Приехала погостить из столицы!

— Вну-у-чка? — Бабка придвинулась вплотную, как будто собиралась меня не разглядывать, а обнюхивать. На вид ей было все триста-четыреста. Некогда голубые глаза побледнели, затянутые бельмами. На подбородке и под носом топорщилась седая щетина.

— Это ты Арискина дочка что ли будишь? Или Горкина?

Болотный гнус завывал все злее, заглушая даже урчание моего живота, не говоря уже про тихие укоры совести.

— Арискина.

— Ась?

— Арискина!

— Как?

— Говорю, Арискина дочка!

— Радость-то какая! — Морщинистое лицо расплылось в счастливой беззубой улыбке. — Я уж и не чаяла. Надолго ли в гости?

— Могу заплатить… у меня деньги есть. — Зачем-то ляпнула я.

— Да ты что! Совсем вы там в своем городе с ума посходили. Места много. Да и на что мне деньги-то? Все свое с огорода. Ну, заходи уже, не стой на пороге. Лошадь свою в овчарне оставь. Удумала тоже «заплачу»! Вот по хозяйству помочь, это другое дело. Умеешь хоть по хозяйству?

— Угу.

— Вот и хорошо, будет мне подмога на старости лет. Пойду пока стол соберу, оголодала, небось, с дороги.

Я тяжко вздохнула, рассматривая сгорбленную хрупкую фигурку, окруженную золотистым свечным ореолом, словно божественным сиянием. Милая старушка. Так и кажется, что она не в дом пошаркала, а отправилась прямым ходом на небеса. Почувствовав грубый толчок в спину, я поспешно оглянулась, встретившись с укоризненным взглядом из-под мокрой черной гривы.

— А что мне еще оставалось делать, на улице под дождем ночевать?

Лошадь ехидно фыркнула и демонстративно отвернулась. * * *

Знала бы она тогда за кого заступается. Четыре дня проведенных в Серых ивах оставили за моей спиной целый ворох покорно выполненных заданий, просьб, указов и просто бессовестных требований. Один бабкин огород я перекапывала три раза, полдня выкорчевывала огромный старый пень, потом вкапывала его обратно (с ним привычнее, и можно присесть, передохнуть), собирала урожай, обновляла забор по всему периметру, латала крышу, выскребала двор до последней травинки, выкапывала яму для перегноя, носила воду, колола дрова, стирала белье, лущила фасоль, перебирала зерно, боролась с муравьями, кормила кур, чистила печку, стригла деревья… и так далее и тому подобное. Но вот сегодня фантазия этой старой горчичницы, превосходящая даже выдумку моего бывшего Хозяина, величайшего колдуна Сайтаса, дала слабину. Я не преминула воспользоваться передышкой, устроившись на чердаке с позаимствованным еще из главной городской библиотеки бестиарием. Кто знает, может, в этом мире мне придется столкнуться с неизвестными ранее существами.

Все-таки мне очень повезло застать Белогорье в период, когда бумага уже изобретена. Разве могла бы я в своем мире так же спокойно листать книгу, положив ее себе на колени? Да шумберское глиняное издание с аналогичным содержанием просто похоронило бы меня заживо.

Но определенные недостатки все же имелись. Точнее, отсутствовали определенные достоинства: ни намека на содержание, нумерацию страниц или алфавитный порядок. Автор просто записывал всю информацию, как попало, по мере посещения вдохновения и новых знаний. В результате этих сомнительных встреч, на свет родился научный труд толщиной в два моих запястья, нареченный «Прилежное описание всех занятных существ больших и малых, составленное рукой ученого мужа, мага, путешественника, придворного советника, кедошима Забиры Ойро».

Бегло просмотрев первый раздел «О бестиях земных, небесных и морских, бездумных, обычных и редких, полезных и вредоносных», я обнаружила поразительное сходство фауны двух миров. Отличались только названия и некоторые частные характеристики. Только обычная зоология меня интересовала мало, поэтому я также быстро пролистала второй раздел «О созданиях мудрых, первородных и наивысших, наделенных языком и всяческими благодетелями, к сути бестиария не относящихся, но приведенных исключительно для сравнения и примера», сосредоточившись на третьем под кратким названием «О монстрах», оставленном без дополнений и комментариев (не иначе как по причине их полной нецензурности). Я устроилась поудобнее, цапнула одно из схороненных под соломой яблок, и принялась за чтение.

Через многочисленные щели и дыры чердачной стены обильно проникал солнечный свет, и отлично просматривался колодец с приуроченной к нему скамьей, обычно использовавшейся бабкой для полуденной медитации. Мой подозрительный взгляд застукал хозяйку на месте преступления за вдумчивым созерцанием опустевшего, безукоризненно чистого огорода. Судя по тому, что время перевалило через обед, а новых поручений все нет, у старой карги творческий кризис. Еще бы! Любой нормальный человек давно бы окочурился, а мне все нипочем.

Что-то подсказывает мне, что автор трактата лично бывал в Серых Ивах…

— Внученька!

Я поперхнулась яблоком, подскочила на месте, зацепившись воротником за какую-то ерунду, и распорола любимую теплую рубаху до середины спины. Ну вот, единственное приличное одеяние безнадежно испорчено. Но принимать достойный вид все же рановато. Я с дурашливым гиканьем сиганула из чердачного окна спиной назад, два раза крутанулась в воздухе, на ходу стягивая с веревки один из сушившихся там халатов, и, легко приземлившись напротив застывшей с открытым ртом бабки, выскочила за калитку. Быстрее, пока меня не привлекли к возведению фортификационных сооружений против нашествия муравьев или прокладыванию дренажного канала от бабкиного сортира до столицы ближайшей вражеской державы.

Халату следовало возблагодарить меня за спасение от участи половой тряпки, которая была для него единственной перспективой. Он оказался вылинявшим почти добела, протертым во всех возможных местах, а в дополнение ко всему широким и длинным, как саван. Зато в этом облачении я не бросалась в глаза — так одевались добрая половина ивовцев и все огородные пугала. Неспешно прогуливаясь по деревенским улочкам, я попутно набрасывала в голове схематический план населенного пункта. В общей сложности получалось около трех десятков дворов, разбросанных, как попало. Условно Серые Ивы можно было разделить на северную, южную и западную части, где жилище старосты исполняло роль центрирующего элемента. Любопытно, что мнения ивовцев в отношении меня тоже растроились. Одни были настроены дружелюбно, искренне принимая меня за родную внучку бабки Глаширы. Другие враждебно, по той же причине. Третьи упорно настаивали, что я трусливая соплюха, сбежавшая из Городца, чтобы отсидеться в глуши, только бы не попадаться на клыки оборотню. Нетрудно было предположить, что причина такого неординарного подхода к моей личности скрывается где-то под резным козырьком дома Сашия.

Двери мне открыла красивая дородная женщина. Красоту немного портил грязный платок, завязанный кривым узлом на макушке, и просто невероятно поганило склочное выражение лица.

Нет, мужа нет, не было, и не будет потому, как, во-первых, какой же это муж, если в самый разгар дня от работы отлынивает, а во-вторых, она этого гада все одно домой сегодня не пустит. Но ежели по недоразумению Саший еще кому-то на этом свете нужен, то его можно наверняка найти либо в луже за корчмой, либо около амбара дядьки Шповника. Там Пацек опять на воровстве попался, так, поди, уже все бездельники собрались.