Тень великого колдуна

— Стать лучшим в империи охотником за чудовищами! Я выслежу логского оборотня и прославлюсь на все Белогорье, как самый…

— Быстрый бегун или изобретатель самого гиджского способа самоубийства.

— Умбра, прекрати! Почему ты всегда все омрачаешь?

— Потому что я тень. Тим, ты понимаешь, что еще слишком молод, чтобы в одиночку управиться с оборотнем?

— Гильгамеш победил своего первого монстра еще в колыбели, а мне уже восемнадцать весен! К тому же я не один, мне помогает учитель. Он один из самых лучших охотников в целом мире, и когда-нибудь я займу его место.

— Лучше найди свое. — Сквозь улыбку проворчала я, потрепав его по макушке. Наставник в корне менял дело. С моей души прямо упал камень, здоровый такой булыжник. — И кто этот упорный, терпеливый и оптимистичный трудяга, который добровольно втянулся в черную кабалу твоего обучения?

— Он… он… ! — От гордости и обожания у Тимхо прямо перехватило дыхание. — Он научил меня драться на мечах, стрелять, метать нож, ставить ловушки…

Да, а помнится, когда-то он говорил с таким же восхищением обо мне…

— … читать следы, готовить магические зелья, различать нежить…

А что ты хотела, Умбра? Сама решила уйти из их судьбы. А теперь, когда нашелся тот, кто заботой и добротой заслужил их любовь, начинаешь злиться. Это глупо.

— … плести поисковые чары, определять направление, рыбачить, строить плот…

Место в человеческом сердце не должно пустовать. Кто-то заполнил эту пустоту за тебя. Интересно знать, кто…

Я отвела взгляд от вдохновлено бормочущего мальчишки, и только теперь заметила высокого мужчину, неподвижно стоящего по пояс в репейнике, опираясь на древко лопаты. Наверняка, это и был тот самый несравненный учитель, сумевший так быстро заграбастать мое место в сердце Тима. Камень, упавший с души, внезапно застрял где-то в горле, перекрыв дыхание.

— … видеть в темноте, прыгать через голову… Умбра? Ты куда? Подожди, давай поговорим!

Но разговаривать я не собиралась, как и останавливаться. * * *

Свеча была зажжена чисто символически, чтобы не оставаться наедине с тьмой.

Или нет, небольшая поправка. Наедине с собой.

Я ожесточенно откидывала в сторону вещи, мешавшие добраться до цели. Самой еще было непонятно, зачем он мне так срочно понадобился. Но одно было точно, если я сей же геш не увижу его, просто помру от разрыва сердца, отзывающегося в груди гудящими толчками. Наконец пальцы нащупали мягкую рифленую кожу перевязи. Наконец то.

С тех пор, я не доставала его ни разу. И теперь по мере того, как клинок выскальзывал из ножен, из прошлого возвращались давно позабытые запахи, звуки, образы, чувства, мысли…

Свежий, наполненный пряным ароматом цветов ветер. Тихий шум волн. Круглая, невероятно огромная луна. Я стою на четвереньках на границе между водой и берегом и таращусь на сапоги охотника, потому что взглянуть ему в лицо нет ни сил ни смелости. Всегда страшно глядеть в лицо смерти…

Меч с нетерпением выскальзывает из ножен. Совершенный, прирожденный убийца, такой же, как его хозяин. Говорят, что с момента посвящения и до конца жизни каждый охотник получает только один меч — символ возмездия и чести. Потерять оружие для клана храмовых убийц, значит признать свою трусость. Дингир-ур может оставить на поле боя друга, может остаться сам, но оружие не оставит никогда… .

Холеное, заточенное лезвие с чувством превосходства поднимается над моей головой. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Уже ничего нельзя изменить. В последний момент я трусливо зажмуриваюсь, стараясь отрешиться от всего происходящего, хотя это еще никому не помогало.

Свист рассекаемого воздуха. Обрывистый хруст где-то совсем близко. Возможно, что как раз в районе моих шейных позвонков.

— Спасибо тебе. — Его низкий голос пробирает до сердца, а смысл слов пронизывает насквозь не хуже металла.

Я не верю своим ушам, поэтому широко распахиваю глаза и…  обмениваюсь ошарашенным взглядом со своим отражением на серебристой полоске клинка, вогнанного в песок перед самым лицом. Какого беса? Поднимаю переполненный безумием и недоумением взор на охотника, вернее то место, где он только что стоял. Там уже никого нет.

До сих пор не понимаю, что это было. Больной бред перегруженного сознания? Сон? Сумасшествие? Но меч охотника-зу лежал на моих ладонях, подтверждая реальность воспоминаний. Что тогда? Пощада, прощение, благодарность… за что? Не верю. Дингир-ур не такой человек, он вообще не человек, и все человеческое ему чуждо. Кроме ненависти. Конечно же, скорее всего это какая-то игра, хитрая комбинация, чтобы заставить меня мучиться и страдать, перед смертью. Подарить мне жизнь, а потом отнять все самое дорогое… начиная с Тимхо…

Из груди вырвался горький стон. Ложь! Все это ложь. Умбра, кому нужны твои страдания? Да если бы он захотел, ты бы в полном объеме получила их еще там, на берегу Нефритового Озера, когда беспомощная и униженная валялась в его ногах. Уж кто-то, а храмовые охотники всегда знали толк в пытках. Ты просто врешь сама себе. Тебе не хочется верить, что Асеер оказался достаточно сильным, чтобы простить, поверить и начать новую жизнь. Потому что у тебя самой этого никак не получается. Не хочешь верить, что Тимхо мог стать самостоятельным и больше не нуждается ни в твоей помощи ни в советах. Потому что все это время жила лишь надеждой, что нужна кому то на этом свете. Ничего, скоро он станет настоящим охотником и будет сотнями крошить таких как ты по лесам и буеракам. Страшно тебе. Поэтому и придумываешь всякую ерунду. Поэтому ты постоянно врешь. Хватит.

— Внученька, у тебя усе в порядке?

Я по-звериному ощерилась, порывисто разворачиваясь на голос.

— Никакая я тебе не внучка! Все это ложь! — Частичная трансформация зажгла в глазах дикое зеленое пламя, пальцы сжались вокруг рукояти меча.

— Та, знаю. — К моему удивлению бабка даже не подумала пугаться или расстраиваться, лишь плотнее укуталась в шерстяной платок, поджав бескровные губы. — У мени сроду не было внучков. Потому как никогда не было детей.

— Боги, но зачем же тогда…  — Пораженно прошептала я себе под нос. Невероятно, но безнадежно глухая перечница без труда уловила мое сбивчивое бормотание.

— Зачем, зачем…  — Прошамкала она, качая головой. — Скучно одной то, да и трудно ужо самой по хозяйству справляться. А на тебе еще пахать и пахать.

Вот дает! У меня вырвался нервный смешок. И я ведь действительно все это время безропотно надрывалась с рассвета до заката, как каторжник в рудниках, при этом мучаясь от чувства вины и искренне считая себя коварной обманщицей, воспользовавшейся доверием наивной беспомощной старушки! Представляю, как она веселилась, когда я пыталась до нее докричаться, повторяя все по три-четыре раза. Кто же знал, что слух у бабули острее, чем у дикой рыси. Полагаю, что и ругательства, которыми я ее костерила, тоже не остались без внимания.

— Мне… выезжать?

Глашира подошла ближе, быстро провела желтым растрескавшимся пальцем по лезвию меча, который я все еще сжимала в руках. Шершавая ладонь на мгновение коснулось моей руки.

— Добрый клинок, добрый. — Довольным голосом похвалила она, и уже на пороге, не оборачиваясь, сухо добавила.

— Можешь оставаться. * * *

С восходом солнца я уже была в сарайчике, в котором бабка обычно проводила утреннюю дойку овец перед тем, как выгнать их на пастбище. Во-первых, было на что поглядеть, потому как бабкин метод дойки отличался изобретательностью и даже изобиловал акробатическими трюками. Первым делом бабка запирала дверь на засов, потом залазила на овцу задом наперед, обхватив ее руками и ногами, и в таком неудобном положении умудрялась как-то пополнять ведерко. И это все со слабым зрением, почти в полной темноте, действуя исключительно на ощупь.

Во-вторых, мне очень хотелось с кем-нибудь поговорить.

— Бабушка Глашира, может вам помочь? — Я долго обдумывала, как начать разговор, рассматривая императорское кольцо, подвешенное к шее на шнурке, чтобы не пугать простой народ без надобности. Решилась подать голос только на третьей овце. Получилось слишком громко и неожиданно, но старушка в очередной раз удивила меня своей выдержкой. Ни вскриков, ни резких движений. Лишь недовольное покачивание головы и ворчливое. — Уж без тебя обойдусь. У меня скотина нежная, чужие руки не признает.

— Понятно. А давно вы в Серых Ивах обосновались?

— Ой, давно, не помню уже. А чаво спрашиваешь?

— Места у вас красивые. — Окончательно загрустила я. Разговор все никак не клеился.

— Красивые. Леса да болота, болота да леса. — Глашира отвлеклась от своего основного занятия, чтобы затянуть узел на косынке. — Говори чаво нужно или проваливай, не мешайси тут.

— Мне бы посоветоваться…

— Ась? Посоветоваться? С выжившей из ума зловредной древней каргой?

— Ну, тот пень мне сильно на нервы действовал…

— Та ладно. — Неожиданно легко отмахнулась старушка. — Так меня половина деревни кличет. Так что давай, спрашивай. Внученька.

— Вам когда-нибудь случалось разочаровываться в жизни?

Бабка надолго замерла, беззвучно шамкая губами, будто не поняла вопроса.

— Ой, святой Ухты, насмешила. Ты хоть знаешь, об чем говоришь то?

Я многозначительно промолчала, позволяя собеседнице самой осмыслить всю глубину моей жизненной трагедии.

— Знаете, порой мы не в силах бороться с обстоятельствами, и если уж судьба кого невзлюбила, то…

— Замуж тебе пора. Вот что. Детишек побольше, и некогда будет разочаровываться то.

— Мне и одной неплохо. — Огрызнулась я, разочаровавшись в качестве бабкиной советоспособности. Гиджская была идея.

— Одной завсегда плохо. — Серьезно сказала бабка. — Ты уж мне поверь. Я ведь раньше точь-в-точь, как ты была. Молодая, красивая, гордая и глупая. Всякое у меня в жизни случалось. Да все не по мне было. Оттого-то одна и осталась, что все по себе мерила.

— А что, нужно мерить по другим?

— Нужно. Потому как, чем больше отдаешь другим, тем своя жизнь полнее делается. А для себя копить, только пустоту настаивать.

— Ерунда. — Убежденно заявила я. — Бескорыстное добро лучше либо вообще не делать, либо продавать подороже. От людей все равно никакой благодарности не дождешься.

— Так тебе любовь нужна или благодарность?

— И то и другое. Хотя, конечно, больше то, чем другое. — Я основательно задумалась. — Кстати, а откуда вы так хорошо разбираетесь в оружии?

— Ась?

— Я спрашиваю, где вы научились разбираться в оружии?

— Не слышу ничаво! Чевой-ты там шепчешь?

Наверное, глухота, как и память, у хозяйки была сугубо избирательная. Догадавшись, что со мной просто не хотят больше разговаривать, я вежливо попрощалась, и отправилась к старосте за обещанной картой.* * *

Старосту я застала на пороге собственного дома. Опухшие веки, и стойкий пивной запах, убедительно говорили о том, что хозяин только-только добрался до родового гнезда. Мой визит пришелся как раз вовремя, потому как сразу за порогом обнаружилась хозяйка со скалкой наизготовку.