Аннотация: «Неправильно» трактуя произведения в жанре литературы ужаса как философские произведения, ЮДжин Такер стремится обнаружить в них не просто предел мышления, но такую мысль, которая сама была бы пределом, — мысль как предел, как «странную чарующую бездну в сердцевине самого мышления». С этой целью он обращается к обширному кинематографическому и литературному материалу. К японским и южнокорейским фильмам ужасов, зомби-хоррорам и слэшерам, киновариациям Дантова «Ада». К бестиариям Данте и Лотреамона, игре света и тени у Федора Сологуба, черному ужасу и пессимизму Томаса Лиготти, спиральной логике Дзюндзи Ито, натурхоррору Элджернона Блэквуда, экзегетике щупалец вместе с Чайной Мьевилем и Вилемом Флюссером. Но также и к политической философии и апофатической традиции. И, конечно, к Говарду Лавкрафту. Последний выступает у Такера как критик двух базовых концепций ужаса — кантианской (УЖАС = СТРАХ) и хайдеггерианской (УЖАС = СМЕРТЬ). Лавкрафт, согласно Такеру, производит «смещение от сугубо человеческой озабоченности чувствами и страхом смерти к странной нечеловеческой мысли, находящейся за пределами даже мизантропии»: у ужаса больше нет никакой истины, которую следует сообщить человечеству, кроме самого отсутствия истины. Такер удостоверяет это через процедуру черного озарения, в ходе которой «нечеловеческая мысль» на пути своего высвобождения проходит следующие трансформации: нечеловеческое для человека, человек для нечеловеческого, человеческое/не-человеческое как порождения нечеловеческого и, наконец, собственно нечеловеческое как предел без всякого резерва и загадочное откровение о немыслимом. В абсолютной апофатической тьме непостижимости проступает безразличие, обволакивающее любое сущее и являющееся наиболее значимой ставкой проекта «Ужас философии». «Щупальца длиннее ночи» — третий том трилогии «Ужас философии» американского философа и исследователя медиа, биотехнологий и оккультизма Юджина Такера. В этой трилогии ужас и философия предстают в ситуации параллакса — постоянного смещения взгляда между двумя областями, ни одна из которых в обычной ситуации не может быть увидена тогда, когда видится другая. В результате произведения литературы сверхъестественного ужаса рассматриваются как онтологические и космологические построения, а построения философов — как повествования, сообщающие нам нечто о природе ужаса, лежащего «по ту сторону» человеческого.
Книга добавлена: 14-08-2023, 10:13
Содержание
-
Часть I
ЩУПАЛЬЦА ДЛИННЕЕ НОЧИ
- Бескрайний неистовый космос (По, Лавкрафт)
- * * *
- Ужас философии
- О сверхъестественном ужасе (личная история)
- Я не могу верить тому, что вижу; я не могу видеть то, во что верю
-
Часть II
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДЕМОНИЧЕСКОМ
- О преисподней («Ад» Данте)
- Отступление об Аде
- Мертвые тропы, воскресшие тела
- Как вверху, так внизу
- Тела, подверженные порче
- Кому свойственно падать, тому свойственно и восставать
- Некрологии
- Вариации на тему «Ада»
- «Инферно» Дарио Ардженто
- Катастрофическая жизнь (Disastrous Life)
-
Часть III
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ГОТИЧЕСКОМ
- Бестиарий («Песни Мальдорора» Лотреамона)
- Зуб и коготь, плоть и кровь
- Блаженство метаморфозы
- Я ношу труп
- Против литературы, против жизни
- Съеденный заживо или погребенный заживо
- Длинные волосы смерти
- Плавучая бойня
- Расплавленные медиа
-
Часть IV
РАЗМЫШЛЕНИЯ О СТРАННОМ
- Застывшая мысль (Блэквуд, Лавкрафт)
- Логика сверхъестественного
- Ни страх, ни мысль
- Ни жизнь, ни смерть
- Черное озарение
- Похвала теням
- Черная матема
- Натурхоррор
- Экзегетика щупалец
- Мы — нездешние (Лиготти)
- Монастырский ужас
-
Часть V
КАК ЕСЛИ БЫ...
- Как если бы.
- Странствующий философ
- Низложенный
- Фантазмы (III)
- Религиозный ужас
- Некогда живая тень
- Фантазмы (IV)
- Мир становится фантомом
- Призрачное самоубийство
- Аргумент для категорического императива
- Гимн ужасу
- Нечестивая материя
- Qualitas Occulta
- Фантазмы (V)
Странствующий философ
Эпоха Просвещения была ничем иным как претворением теории в практику, философской прогулкой, демонстрацией того, что разум — это не просто абстрактное, интеллектуальное упражнение, не имеющее влияния на «реальный» мир. А Кант любил пешие прогулки. Более того, он ежедневно, без пропусков, совершал пешие прогулки по Кёнигсбергу, где прожил почти всю свою жизнь. Любил ли он это или нет — другой вопрос.
Сталкивался ли семидесятилетний философ, когда он писал этические трактаты, с какими-нибудь неприятными или вызывающими раздражение людьми во время своих прогулок? Если да, то рассматривал ли он такие неудачные встречи как возможность проверить свой «категорический императив»?
Говорили, что кёнигсбергские прачки могли определять точное время, когда пожилой, но бодрый Кант проходил мимо их домов.