Удав и гадюка

* * *

В немом восхищении, на время сменившем собой угрюмость, Юлиан весь день проходил в составе свиты Иллы под алебастровыми куполообразными потолками. От пола вверх тянулись фрески черных ветвей платана. Меж них, будто настоящие, скользили нарисованные красно-золотые ленты, и Юлиан, не веря своим глазам, один раз даже дотронулся до них, проверяя – уж настолько живо они были созданы рукой художника.

Веномансер Дигоро без устали принюхивался, присматривался и вел себя как сторожевой пес. Все предметы, которые попадали в руки Илле, будь то писчие перья или бумаги, он проверял своим чутким носом и только потом передавал хозяину. Не так представлял себе Юлиан настолько уважаемое ремесло, как веномансия. Не думал он, что, столько лет потратив на изучение сложного искусства, его уделом станет водить носом по дорожке перед господином. Дигоро ничего не объяснял и вообще старался не замечать раба, видя в нем претендента на свое место. Но после приказа Иллы, который обратил на это внимание, стал подсказывать.

– Чаще травят бумагу, – бурчал Дигоро с фиолетовыми мешками под глазами. – Яд маскируют под запахом духов. А могут применить и леоблию, она без запаха, но с горьковатым привкусом. Тогда облизываешь кончики пальцев после того, как потрогаешь везде бумагу.

Стоя в канцелярии, он держал в руках письмо из Нор’Эгуса. Для примера он дотронулся до краев желтого листа, не переворачивая послание чернилами вверх, чтобы не видеть текста, потер со всех сторон, а потом обслюнявил пальцы.

– Теперь ты, – передал он бумагу Юлиану, оторвав его от созерцания деловитых воронов, исполняющих обязанности писарей.

– Леоблия имеет запах. Хоть и слабый, невыраженный, но имеет… Так что письмо чисто, – принюхался Юлиан, осторожно держа бумагу пальцами. Он не стал облизывать их, потому что этого никогда не делал Вицеллий гор’Ахаг.

Пока Илла Ралмантон читал другое письмо, из Байвы, Дигоро упер руки в бока.

– Хоть ты и сын Алого Змея, который тебе кое-что рассказал, это не значит, что ты обладаешь крепкими практическими знаниями! Твоя ошибка может стоить жизни нашему хозяину! Поэтому учись у меня без пререканий!

Он помолчал и добавил:

– Ты должен был облизнуть пальцы!

– Я же говорю, что леоблия пахнет водорослями. Она имеет специфический морской запах, который чувствуется при вдыхании полной грудью, в самом конце вдоха.

– Не пахнет она ничем! Это написано крупными буквами даже в трактате «О ядах» мастера Кайеоркана из Багровых лиманов! У Алого Змея просто была старая, ну, или стухшая леоблия, неправильно высушенная. Отсюда и вонь.

– Нет. Отец говорил, что у мастера Кайеоркана нюх был, как у старого пса с забитым носом, и он даже не пытался научиться различать запахи, – с достоинством отозвался Юлиан.

При всей его неприязни к уже почившему учителю он видел в нем единственный авторитет в веномансерском ремесле. Вицеллий был первооткрывателем и находил в себе силы и характер противостоять старым учениям, в отличие от других, которые лишь следовали протоптанными дорожками, боясь даже предположить, что они могут вести в неверном направлении.

Дигоро же прожег его взглядом. И пока он думал, зачем хозяин так близко подпустил сына своего врага, маг Габелий деликатно толкнул его в плечо и шикнул, умоляя успокоиться. В итоге Дигоро попыхтел, попыхтел, как забитый камин, – но вскоре притих.

Все время Илла Ралмантон проводил в назначении встреч, общении под звуковыми щитами один на один с важными чиновниками. Он расхаживал между этажами и башнями, которых было три: Коронный дом, Ратуша и Ученый приют. Иногда Илла заворачивал в специальные спальни, где в полутьме некоторое время лежал и отдыхал. Тут же возникал заботливый лекарь, извлекающий из своей бездонной сумы горькие лекарства и пахучие мази, запах которых маскировался обильным излиянием цитрусового парфюма на парчовые одежды. Посреди дня Илла даже навестил тюрьму – подвалы, где длительное время разговаривал под щитом со слугой Шаджи.

Вечером, когда снегопад стих и Элегиар укрыл тонкий слой снега, Илла Ралмантон покинул дворец и пешком отправился к дому. Лишь хромота да медленный, нетвердый шаг выдавали, что это дается ему с большим трудом. Ну а Юлиан обводил глазами все вокруг, глядя будто насквозь. Слишком много величия он увидел, и оно осело на его плечи. Больше всего ему хотелось улечься на шерстяной матрац, забывшись сном, в котором его будет ждать Вериателюшка. Уже на подходе к особняку он потер запястье о бедро, ощущая браслет, который почти сросся с рукой и порой напоминал о себе неприятным подрагиванием.