Майская ночь, или Утопленницы

Двое на пустыре

Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. Мф. 7:2

Двое брели через пустырь к останкам кирпичной стены. Тот, что плелся первым, оступился, ругнулся.

— Слышь, — устало бросил он через плечо. — Ты дорогу-то выбирай! Нарочно, что ли, по колдобинам ведешь?

— Можно подумать, меня ты по тротуарам вел! — хмуро огрызнулся второй, поправляя ремень автомата.

— Да уж во всяком случае не по ямам…

Добрались до развалин.

— Становись давай… — буркнул тот, что с автоматом.

Конвоируемый, осторожно переступая через обломки, подошел вплотную к исклеванной пулями кирпичной кладке, привалился спиной. Отдыхал. Второй полез в карман.

— Может, ну его на фиг, это курево? — без особой надежды в голосе спросил прислонившийся. — В горле уже першит…

— Да положено вроде… — Второй достал пачку сигарет, зажигалку.

— Давай и ты тогда, — предложил первый. — А то что ж я один да один дымлю… как дурак…

Закурили.

— Ну и на хрен тебе это было надо? — молвил в сердцах конвоир.

Притулившийся у стенки затянулся, поморщился.

— Мне! — язвительно передразнил он. — Приказали…

— Приказали ему…

Докурили, огляделись с тоской. Замусоренный пустырь простирался до горизонта. Кроме кирпичной руины, возле которой они остановились, ни строения нигде, ни бугорка. Вместо неба над окрестностями висело тусклое серое ничто.

— Все, хорош! — проворчал стоящий у стены, бросая окурок. — Работай давай…

Второй с отвращением передернул затвор, поднял ствол. Тусклый, словно бы набрякший серым полусветом воздух был разорван длинной оглушительной очередью. Брызнули кирпичные осколки. Грудь стоящего зашевелилась, обращаясь в окровавленные лохмотья, и он повалился мешком на усеянную мусором землю.

Стрелявший, не глядя на убитого, присел на снесенный почти до фундамента простенок, вынул швейцарский нож, откинул пилку, сделал очередную отметку на цевье. Затем открепил магазин и больше по привычке, чем из любопытства, убедился, что тот по-прежнему снаряжен под завязку. Извлек заодно и пачку. В ней опять-таки насчитывалось ровно двенадцать сигарет. Как тогда.

Через некоторое время лежащий шевельнулся. Встал. Обтер грудь, хотя ни рваных дыр, ни крови на ней уже не было. Подошел, сел рядом.

— Больно? — спросил с сочувствием расстрелявший.

— Да нет, нормально, — нехотя отозвался тот. — Так. Пыхнуло, обожгло… Вот первые разы — да. Ты ж тогда к оружию не привык еще… мазал…

Помолчали.

— А я вот чего не пойму, — снова заговорил подсевший. — Расстрелял я тебя там… в той жизни… За это меня здесь теперь… в наказание… Согласен! А ты-то за что маешься? Тоже ведь приятного мало — в человека палить…

— Да как… — Стрелявший покряхтел. — Когда ты в меня там прицелился… страшно было. А потом вдруг такая ненависть… в последний момент. Тебя бы, думаю, самого грохнуть! Рука бы не дрогнула…

Расстрелянный понимающе покивал:

— А-а… предсмертное желание отрабатываешь?

Стрелявший сокрушенно вздохнул:

— Как бы да… наверное…

Снова примолкли.

— Ты зарубки-то хоть делаешь? А то я со счета сбился уже…

— Делаю… — Стрелявший предъявил автомат.

— А как думаешь, долго еще нам тут?

— Не знаю. Наверное, пока места на цевье не останется…

Оба взглянули на цевье. Места на нем было еще предостаточно.

— Короче, как медным котелкам… Слушай! А честно скажи! Ты меня тут как… с удовольствием мочил поначалу?..

— Поначалу? — Стрелявший озадачился. — Н-ну… разве что в первый раз…

Посидели, покачали головами. Вечные тусклые сумерки висели над пустырем.

— Ну что, земляк, на исходный рубеж?

Расстрелянный невесело усмехнулся. Исходным рубежом они именовали условно линию горизонта. А если повернешь назад до того, как стена исчезнет из виду, обязательно затвор заклинит. Два раза проверяли.

— Ладно, пошли…

Оба встали и вновь побрели через пустырь — прочь от одиноко торчащих останков кирпичной стены.

Январь 2017 Волгоград