Майская ночь, или Утопленницы

* * *

Шайку собрал поменее, конечно, Стенькиной, но человек семьдесят пять набралось бы. И посылает он своих ребят в Синбирск — проведать, как там евойный братец Ванька поживает.

Разузнали все дела, вернулись, сказывают: хорошо живет Ванька. Суда разбивает, лоцманов в воду кидает.

— Ну, это он незаконно[9], — сказал Афонька. — Пусть бы он деньги и добро брал, а лоцманов в воду кидать незачем.

Написал ему письмо: «Ожидай меня в гости!»

Ванька отвечает: «Милости прошу, незнакомый человек!»

(Не знал, значит, что брат.)

Приехал Афонька в Синбирск, а Ванька его не признает — взашей прогнать хотел. И произошла промеж них война. Крепко упорствовали, много народу извели. Убежал Ванька в Рязанскую губернию, а Афонька сам стал баржи разбивать, только уже лоцманов в воду не кидал. За это его в Синбирске шибко любили. Даже надпись на стенке написали. Стенку-то снесли давно, а надпись так, говорят, и осталась — ночами проступает.

И получает он от Ваньки письмо: «Эх, братец, не признал я тебя тогда и войну упорную сделал. Я теперь третий месяц в несчастье: в тюрьме сижу».

Жаль тому стало родного брата, поехал он в Рязань. А народ его за отца принял, потому как с лица Афанасий был — писаный глазок Стенька. Шум поднялся, гвалт:

— Держи, лови! Энто тот самый, что архиереев с колокольни бросал!

Только ведь и Афонька-то был не прост: прошел тихо сквозь народ и выпустил братца из крепости.

— Бросим все это дело, — говорит ему Ванька. — Будет, брат, погрешили, пора на покаяние!

— Нет, — отвечает Афонька, — я до смерти свои дела не брошу!

А не долго ему озоровать осталось: нагрянуло войско, поймали Афоньку в лесу. Решил его суд сквозь тысячный строй три раза провести. Забили Афоньку до смерти, а Иван пустился в моленье и покаялся в девяносто семи людских душах.

Вот оно как бывает-то…