Удав и гадюка

* * *

Утром

Предрассветный туман еще сливался с ночным сумраком, а реку Талвинку уже пересекали последние вороньи всадники и топорщики. Впереди, слева и справа, раскинулись холмы, уходящие в бесконечность, укрытые одеялом из белоснежных цветов. Солраг цвел. Весна растопила даже снега в предгорье, наполнила степные реки силой, отчего те широко разлились по Западному тракту и почти полностью затопили Восточный.

Раздался скрипучий визг, и воины задрали головы. В сумеречном небе парили еще невидимые глазу гарпии.

– Созданья Граго, – прорычал один из воинов. – Ждут трупов.

– Трупы им будут, да не наши! – расхохотался второй. – Их гости покормят!

Филипп восседал верхом. Его доспехи в полутьме казались иссиня-черными, а конь под ним, нетерпеливо бьющий копытом, и вовсе растворялся в ночи. Было доложено, что войско неприятеля поблизости, и чуткий слух старейшины различал далекие окрики строящихся глеофян. Все дожидались рассвета.

Ярл Барден Тихий потянулся в седле, помахал руками, разминаясь, и басовито рыкнул:

– Сколько их, узнал?

Филипп кивнул.

– Доложили, что почти шесть тысяч пехоты, может, чуть больше.

– Ох, знатный бой будет! – прогудел Барден и довольно потер массивными ручищами топор. – У нас-то вольные народы измельчали, боятся лезть ко мне в Филонеллон. Приходится самому наведываться. Жаль, Горрона здесь нет!

– По-моему, он только рад, – ухмыльнулся Филипп. – Герцог Донталь – великий воин… но в жарких спорах.

– Ага, да в постели с бабами! – Ярл расхохотался. – Я звал его к себе…

– А он?

– Отказался! – возмутился ярл Барден сквозь рыже-седую бороду. – Говорю ему, мол, давай пройдемся по восточным нейлам, шороху наведем, баб заберем из нескольких деревень и устроим попойку.

– А Горрон? – поинтересовался Филипп, с трудом пряча улыбку.

– Скучно, говорит. Скучно ему, плуту Донтовскому! – Глаза ярла с обидой вспыхнули, но тут же потухли, и он спокойно добавил: – А я всегда говорил и тебе, и всем твоим предкам, что выходцы из общины Донта – проходимцы, лентяи и жулики! Вот посмотрел бы я на него в бою, а! Да не затащишь черта!

Пока еще безжизненный луч солнца скользнул из-за горизонта. Где-то впереди показался враг, и уже даже обычные всадники стали различать вдалеке фигуры, пусть пока и размытые. Туман стремительно отступал, словно боясь оказаться на поле боя или, наоборот, желая посмотреть на происходящее со стороны.

Тем временем герцог Круа мрачно разглядывал выученных крепких солрагцев, их шеренги и доспехи. Значительная часть конницы, думал опытный военачальник, зайдет эшелонами с фланга, пока другая совершит лобовую атаку. Летучие отряды Белый Ворон использовать не будет. Исход решит один точно выверенный удар! Потом герцог оглядел своих копейщиков и лучников, присланных к нему ленниками Глеофа. Ни выправки, ни умения – сучки древесные! И эти болваны, как и бездумный совет, верят, что шесть тысяч пеших справятся в чистом поле с тремя тысячами злых коней? Что справятся с самим Белым Вороном, о котором Круа любил в детстве слушать сказки? Эх, сражение закончится поражением, страшным и безо всякого шанса на успех.

– Ваша светлость! – К герцогу подъехал его помощник Икор и шепнул: – Юный барон Даршерс Стрикс…

– Дезертировал? – усмехнулся Круа.

– Да!

Это не удивило военачальника. Наемники из Сангары, которых уже с полгода совет кормил обещаниями оплаты, тоже ночью покинули лагерь, когда узнали, что им предстоит сразиться с Белым Вороном, который успел вернуться. Одно это имя, старое как мир, внушало им суеверный ужас. А перед самым рассветом недосчитались и двухсот пятидесяти лучников, которых выставило Йефасское графство.

– Об императоре позаботились?

– Он отказался возвращаться.

– Что значит отказался?! – рявкнул надрывно военачальник. – За шкирку мальчишку и к переправе! Этот бой уже проигран!

Гневные речи герцога Круа утонули в звуках рога. Он сплюнул на землю и надел на подшлемник шлем, бросая взгляд через плечо, где на холме в окружении охраны должен быть юный император. Однако его там не оказалось. При всей нелюбви к правителям Конн де Круа чувствовал себя обязанным печься о здоровье наследника, но сейчас было не до него.

– Три шеренги! Всем поднять копья! – закричал он и увидел, как его приказ волной проходит по войску благодаря мерифиям. Затем захлопнул забрало собственного шлема.

Последние конные солрагцы выстроились для боя. Слышалось нервное ржание лошадей. Лязг оружия о щиты. Шумное дыхание. Вокруг двух бессмертных, Филиппа и Бардена, бились тысячи испуганных сердец, а в воздухе, еще по-весеннему свежем, витали тревога и смерть. Сверху продолжали истошно вопить гарпии, хлопая кожистыми крыльями под самыми облаками.

Филипп вздохнул, опять коснулся было рога, чтобы начать бой, как вдруг увидел ярко-красное пятно, которое бросилось от восточных холмов к его войску. Он вгляделся. На белоснежном жеребце во весь опор мчался ребенок в развевающейся алой мантии! Одной рукой, на которой крутилась громоздкая корона, он держался за поводья, а другой с явным трудом махал золотым флагом, символом мира и переговоров в Глеофе.

Кто-то схватился за лук, но Филипп грозно рявкнул в его сторону. Все притихли. Юный всадник был безоружен, а его еще мягкие вихры развевались на ветру, обнажая миру детское и невинное лицо.

– Твою мать! – заорал Круа, увидев скачущего к врагам юного императора. – Что он творит?!

– Что нам делать? – завопил один из мерифиев.

– Ничего! Позовите переговорщика! Стоять! Не сметь нападать, пока Его Величество рядом с врагами!

Между тем жеребец с лоснящимися боками донес своего юного всадника. Тот сполз с седла, однако в последний момент запутался в стремени и рухнул к ногам молчаливого графа Тастемара. Алая мантия вместе с мехом снежного барса нырнула в лужи, сделалась коричневой, однако ребенок лишь фыркнул и отстегнул ее, окончательно втоптав в грязь. Весь в кружевах и кольцах, бледный, тонкий, он стоял и качался, а затем надел корону, которая сразу же съехала набок, и гордо произнес:

– Белый Ворон, приветствую! Я единственный сын императора Авгусса Второго, Кристиан Третий!

Филипп, ничего не понимая, спрыгнул с коня и оглядел ребенка, одни перстни на котором стоили, как четверть армии Глеофа, затем перевел взгляд на застывшее войско врага. Его зоркие глаза различили посиневшее от ужаса лицо военачальника в распахнутом шлеме. Да, вероятно, это и впрямь император…

– Что тебе нужно, мальчик? – спросил он, скинув шлем на изгиб локтя.

– Переговоры. Только ты и я!

Барден Тихий хохотнул.

– А ты не боишься, малец, что король Солрага тебя скушает? – произнес он с гоготом и оглядел щуплого и будто недокормленного ребенка, белое лицо которого давно не видело солнца.

– А я не с тобой разговариваю!

С этими словами Кристиан, тут же позабыв о ярле, помахал своему военачальнику вдалеке и показательно воткнул в мокрую землю золотой флаг.

Теперь настала очередь смеяться Филиппу, наблюдавшему вытянувшееся лицо Бардена. Оценив по достоинству мужество мальчика, он опустил руку ему на плечо и повел к реке, сквозь войско. Там, на берегу, быстро возвели походную палатку, и, с улыбкой пропустив юного императора внутрь, граф последовал за ним. Слуги торопливо внесли раскладные стулья, стол, достали из обоза зачем-то вино и кубки и, перенеся все это в палатку, – исчезли. Охрана отогнала от шатра всех любопытных.