Терновая цепь

Тесса прятала улыбку. Уилл как будто бы не заметил ничего необычного.

– Все будет хорошо! – бодро воскликнул он. – Вот увидите.

Джеймс кивнул, но лицо у него было озабоченное, и Корделия не смогла заставить себя улыбнуться Уиллу в ответ.

Брат Захария не заходил к Грейс весь день, и она гадала, в чем дело, пока за решеткой не появился Брат Енох с миской. Брат Захария отбыл в Идрис на неопределенный срок, сообщил он.

Грейс огорчило это известие, и она сама удивилась своей реакции. Впрочем, ничего странного, подумала девушка: Брат Захария был самым добрым из Братьев, и к тому же единственным, кто разговаривал с ней как с обычным человеком, а не как с преступницей на допросе.

Но это было далеко не самое удивительное чувство, которое она испытала за день. Грейс сидела на краю железной кровати, держа в руках тетрадь с новыми записями Кристофера, которые ей следовало прочесть. Но никак не могла сосредоточиться. У нее перед глазами стояло лицо Корделии. Она не знала, как девушка отреагирует, услышав правду. Придет в ярость, подобно Джеймсу? Отвернется и уйдет с каменным лицом, как Джесс? Может быть, набросится на соперницу, ударит ее? Грейс была готова и к этому.

Она понимала, что сначала Корделия ей не поверила, потом пришла в ужас. Ее глаза наполнились слезами, когда Грейс говорила: «Джеймс никогда не любил меня. Моя мать его использовала. Он ничего не знал».

Когда рассказ был окончен, Корделия вскочила на ноги и бросилась к выходу – Грейс поняла, что она спешит к Джеймсу. И все же девушка сделала над собой усилие, остановилась, задержалась на несколько секунд. Для того чтобы посмотреть Грейс в глаза. «Я не могу ни простить, ни оправдать того, что ты сделала, – произнесла она. – Но я понимаю, что тебе было нелегко рассказывать мне об этом. И я рада, что ты решилась».

Грейс подумала, что правда заставила Джеймса страдать, а ее брату, наверное, было еще больнее. Но с Корделией все было иначе – Грейс цеплялась за мысль, что, рассказав девушке о браслете, она помогла ей. Она надеялась, что теперь, когда все разъяснилось, Корделия станет счастливее.

«Джеймс тебя любит, – сказала она Корделии. – Он любит тебя так сильно, что эта любовь не может угаснуть, не может ослабеть; ты для него важнее всего на свете. Ведь последние несколько лет Велиал пытался задушить, уничтожить эту любовь, и в конце концов Принц Ада проиграл битву. А Велиал обладает могуществом, масштабы которого нам, смертным, трудно себе даже представить».

Грейс не знала, что сообщать людям хорошие новости так приятно. Ей хотелось бы снова испытать это чувство. Например, если она в следующий раз скажет Кристоферу, что близится прорыв в его экспериментах с огненными сообщениями… Грейс вообразила, как он оживляется, как на губах появляется довольная улыбка, глаза сверкают за стеклами очков…

– Грейси… – Знакомое злобное хихиканье заставило девушку вздрогнуть от ужаса. Она непроизвольно разжала пальцы, и бумаги Кристофера разлетелись по полу. – О, моя дорогая Грейс.

Грейс очень медленно повернула голову; ей показалось, что сердце перестало биться, а кровь в жилах превратилась в лед. Ей не хватало воздуха. Там, за решеткой, стояла ее мать.

Волосы, свисавшие на лицо, окончательно утратили прежний цвет и стали белыми; теперь она походила не на женщину, а на пугало. Рукав грязного платья был заляпан свежей кровью. Татьяна ухмылялась, как акула, и ее рот напоминал кровавую рану.

– Моя маленькая доченька, – прошипела она. – Можно мне войти?

Она взялась за решетку, рванула ее на себя, и дверь распахнулась; Грейс вжалась в изголовье кровати – Татьяна вошла в тесную камеру, где ее дочь до сих пор чувствовала себя в безопасности. Но нет, от матери нигде не скрыться, подумала Грейс. Она говорила Захарии, а Безмолвный Брат ей не поверил.

Татьяна разглядывала Грейс, съежившуюся на кровати.

– Поразительно, – сказала она, – какой ты в конце концов оказалась никчемной. Ты меня разочаровала.

Грейс, как это ни странно, смогла разжать челюсти и ответить.

– Очень хорошо, – зло бросила она. – Тогда оставь меня в покое. Я теперь для тебя бесполезна. Им известно о моем могуществе. Я не могу больше быть твоим орудием…

– Да замолчишь ты или нет, наконец, – негромко произнесла старуха, обернулась и щелкнула пальцами. – Ну, иди же сюда, – обратилась она к какому-то человеку, видимо, ожидавшему в коридоре. – Пора с этим заканчивать.

Грейс была потрясена: в камеру вошел Безмолвный Брат. Она не видела его прежде, даже среди тех, кто допрашивал ее в зале Говорящих Звезд. Он был высоким и костлявым, его руны напоминали шрамы, а нити, которыми были зашиты глаза и рот, были так туго натянуты, что, казалось, вот-вот лопнут. Подол его белого одеяния был перепачкан пеплом.

«Помогите мне, – мысленно взмолилась Грейс. – Эта женщина – ваша узница. Уведите ее отсюда».

Но если Безмолвный Брат ее и услышал, он никак не отреагировал. Он неподвижно стоял на пороге, а Татьяна приблизилась к дочери.

– Я столько сделала для тебя, Грейс, – сказала она. – Я приняла тебя в свою семью после того, как ты лишилась родителей, когда ты никому на свете не была нужна. И благодаря мне ты получила уникальный дар, который позволил бы тебе достичь в этой жизни всего, чего только может желать человек. Теперь я, к собственному стыду, поняла, что совершила серьезную ошибку. И я намерена исправить ее.

Грейс выпрямилась.

– Я – твоя дочь, – произнесла она, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я не бездушный инструмент. У меня есть чувства и мысли. У меня есть мои собственные стремления, цели в жизни.

Татьяна хмыкнула.

– О, иллюзии юности. Да, у всех нас они когда-то были, моя дорогая. А потом начинается реальная жизнь, и от наших прежних представлений о мире остаются лишь жалкие обломки.

– И поэтому ты связалась с Принцем Ада? – усмехнулась Грейс.

– Ты обязана этому Принцу всем, что у тебя есть, – выплюнула мать. – Могуществом, которое ты выбросила на ветер. Положением в лондонском обществе, которого ты тоже лишилась по собственной вине. Ты недостойна даров, которыми тебя осыпали, – взвизгнула Татьяна. – Напрасно я потратила на тебя столько сил и времени.

– Очень жаль, что ты потратила на меня время, – ответила Грейс. – Лучше бы нам никогда не встречаться. Я бы выросла в каком-нибудь Институте, и пусть мои опекуны не любили бы меня, но они бы не сотворили со мной того, что сделала ты.

– Того, что сделала я? – возмущенно повторила Татьяна. – Дала тебе возможности, о которых без меня тебе оставалось только мечтать? Способность подчинить себе любого мужчину, получить все, что тебе угодно, всего лишь указав пальцем? Почему ты не такая, как Джесс? Он в глубине души предан мне и нашему роду. Он догадался, что эта маленькая ведьма Эрондейл – внучка нашего благодетеля, втерся к ней в доверие, навел ее на мысль воскресить его…

– Ты так о нем думаешь? – После стольких лет мать Грейс, оказалось, все еще могла ее удивить. – Боже мой. Ты совершенно не понимаешь Джесса.

– Только послушай себя. Она взывает к Богу, – презрительно бросила Татьяна. – Богу ты не нужна, девчонка. Небеса тебе не помогут. А сейчас ты узнаешь, что бывает с теми, кто пренебрегает благосклонностью представителей Ада.

Грейс взглянула в лицо Безмолвному Брату, который так и стоял рядом с Татьяной, словно статуя. Она не утратила своего могущества, хотя ей казалось, что прошло уже много лет с тех пор, как она пользовалась им в последний раз. Она не хотела применять его сейчас, но у нее не было выбора.

– Я приказываю тебе арестовать мою мать, – громко произнесла она, и среди каменных стен раскатилось эхо. – Я приказываю тебе увести ее отсюда, запереть ее в камере…

Безмолвный Брат не пошевелился, а Татьяна загоготала.

– Грейс, какая же ты дурочка. Твое могущество действует только на мужчин, а перед тобой не мужчина. И даже не Безмолвный Брат.

«Даже не Безмолвный Брат? Что это значит?»

– Внезапно он тебе понадобился, а? Дар, от которого ты с таким презрением только что отказывалась, – шипела Татьяна. – Только уже поздно. Я окончательно убедилась в том, что ты недостойна его. – Она повернулась к Безмолвному Брату, который не был Безмолвным Братом. – Забери у нее могущество. Сейчас же.

Глаза Безмолвного Брата открылись. Не так, как у людей – затрещали нити, которыми они были зашиты, мелькнули черные обрывки. Из образовавшихся дыр хлынул страшный бледно-зеленый свет, слепящий, жгучий, как кислота.

Он двинулся к Грейс. В мгновение ока он очутился рядом, навис над ней, и ее оглушил какой-то шум. Ей показалось, что у нее сейчас лопнет голова. Это напоминало мысленные переговоры Безмолвных Братьев, но совсем не походило на человеческую речь – какой-то рев, скрежет, царапанье, как будто кто-то изнутри выскабливал ей череп вилкой.

Грейс закричала. Она кричала и кричала. Но никто не пришел.