Хозяин Севера

Глава 11

Глава 11

За окном идёт мелкий снег, а кажется, что дождь... северный, злой дождь, который смывает со всего вокруг меня волшебную краску, обнажая страшный, дикий мир.

Я теперь не люблю север.

Мне кажется, что весенний поздний снег, раскинувшийся внизу, вокруг дома, и покрывающий собой все, кроме серых брусчатых дорожек — этот страшный грязный снег на самом деле мой саван, которым меня сковали по рукам и ногам, прежде чем запустить холод в мою душу.

Вечный злой холод.

Я слышу, как в замке поворачивается ключ — и я нехотя поворачиваюсь на звук, прекрасно зная и без этого движения, кого я сейчас там увижу.

Германа.

Он стоит в дверях, одетый только в джинсы и серую футболку. Герман не признает ни курток, ни даже рубашек с длинным рукавом и продолжает всюду ходить без обуви — он ведёт себя так, будто обувка ему вообще не нужна.

Сейчас, появившись в дверном проёме, Герман не открываясь впивается в меня взглядом — и какой-то странной силой заставляет меня смотреть на него в ответ — так, что ни отвернуться, ни опустить глаза у меня не получается.

Лишь когда он сам изволит немного расслабиться, расслабляюсь и я, моментально замечая, что Герман появился в комнате с подносом, на котором находится несколько глубоких тарелок с дымящейся едой.

— Ты ничего не поела во время завтрака, — недовольно произносит мужчина, поставив поднос на прикроватный столик. — Наташ, надо есть.

Я молча смотрю на него, ничего не произнося в ответ.

— Надо. — С нажимом повторяет Герман.

И остается в опасной близости от меня.

В течение ещё несколько мучительно долгих минут, во время которых он наклоняется ко мне все ближе и ближе — мне все-таки приходится выдавить из себя пару хриплых звуков.

— Да? — я склоняю голову на бок и делаю вид, что внимательно рассматриваю своего похитителя. Он ведь этого так хочет... На самом деле, мне плевать на него.

Мне плевать, что этот мужчина внешне кажется современным гладиатором с денежными возможностями древних цезарей; плевать, что каждый, кого мы встречаем на своем пути, приветствуют его низким поклоном, и со слезами на глазах; плевать, что он ходит босиком по промерзлой земле, по снегу — и как-то не заболевает... скорее всего, гены монстра-оборотня дают о себе знать.

А мне плевать на всё это.

Плевать... плевать... плевать...

— Наташа, — тяжело вздыхает Герман. И снова повторяет свою короткую фразу. — Надо поесть.

Он говорит это с таким обеспокоенным тоном, что мне хочется смеяться. Тяжело ему — ага. Так тяжело... это ведь его притащили в чужой дом, закрыли в одной из комнат — и объявили своей собственностью.

Это ведь ему не оставили шансов на то, чтобы вернуться назад — в свою прошлую жизнь.

Хотя... именно Герман как раз в свою прошлую жизнь и вернулся.

Это мне не повезло.

Я зажмуриваюсь, стараясь забыть всё это.

Нашу дурацкую прогулку с Марианной в лесу. Чудовище. Снег. Боль.

Затерянный домик в заповеднике.

И тот разговор, который открыл мне всю правду на то, что на самом деле происходило вокруг меня всё это время.

Господи, какой же дурой я была всё это время! Я ведь на самом деле считала, что нашла близкую подругу... я на самом деле думала, что мы подружились с Марианной.

Переживала за неё, просила Германа добраться до того места в лесу...

Сейчас мне хочется посмеяться над собой — даже нет, мне хочется ржать, как ржут гиены — противным, тонким смехом, потому что только такого смеха и достойна моя провинциальная наивность.

Я доверяла им.

А ещё больше, чем посмеяться надо собственной доверчивостью, мне хочется забыть то унижение, которое ждало меня вчера в лесном домике после длинного разговора с Сергеем Владимировичем и Марианной — когда мы с Германом остались одни.

Я тогда из последних сил пыталась договориться с ним, чтобы он отпустил меня.

Это было стыдно вспоминать.

Нет, сначала я просто начала осторожно объяснять мужчине, что мне хочется домой — мне нужно домой, потому что я уже не выдерживаю здесь.

На самом деле, домик, где я очнулась, был довольно уютным, и если бы я там оказалась при других обстоятельствах, я бы с удовольствием провела в нем несколько дней или даже недель... но после всего, через что мне пришлось пройти, я просто хотела вернуться в город.

Но на все мои объяснения, на все мои просьбы, Герман неизменно отвечал, что нам не стоит торопиться, что в моем состоянии мне лучше оставаться рядом с ним — все от этого только выиграют.

Я не хотела слышать про этих «всех» — я просто хотела уехать из этого домика, из этого леса — уехать незамедлительно!

Помню, как я начала от бессилия плакать, выворачиваясь каждый раз, когда Герман пытался меня обнять... все это закончилось истерикой — и честно говоря, я этому сама нисколько не удивилась.

Удивительно было другое — что я так долго продержалась без слез и истерики.

А вот Герману моё состояние пришлось не по вкусу. Выждав полчаса, он начал раздражаться, и все чаще походил, чтобы схватить меня за подмышки и, приподняв до своего уровня, уткнуться мне в то самое место, куда укусил монстр — между шеей и плечом.

Когда это случилось в очередной раз, моё терпение лопнуло, и я со всей дури ударила его коленкой между ног — за что меня тут же бросили на кровать.

Точнее, самого броска я не помню — помню только как я приземлилась спиной на матрас, и от удара из моих легких как будто выбили весь воздух, а ещё я не успела вздохнуть по-новой, так как сверху на меня опустилось что-то тяжелое и очень злое... по крайней мере, так чувствовалось. Благо, это злое хоть опустилось на собственные локти, которые располагались по обе стороны от моей головы — иначе бы оно меня попросту раздавило.

Когда я встретилась взглядом с опустившимся на меня громадиной, это оказался монстр... но с серыми глазами Германа.

Мы долго — очень долго молча смотрели друг на друга, после чего Герман рыкнул и соскочил с кровати.

Он, кажется, на пару минут вышел из спальни, громко хлопнув дверью — мне показалось, что не прошло больше времени, максимум только эти пару минут, потому что я даже не успела поменять позу на кровати, не успела сделать и несколько вздохов, когда он вернулся обратно.

— Не смей меня больше провоцировать, — пролаял он, наклонившись ко мне. — Я и так едва удерживаюсь, чтобы не взять тебя силой, а тут ещё твоё сопротивление... мой зверь ещё не понимает.

Он довольно ощутимо схватил меня за руку и сдернул с кровати, как будто я была тряпичной куклой.

— Пока поживём в поместье, — произнес он скорее для себя, чем для меня.

А меня... меня закутали в одеяло и не тратя больше на меня никаких слов, как куль с освежеванным оленем, вынесли из дома и погрузили в какой-то крутой внедорожник.

Затем мы куда-то ехали. Машину шатало, подбрасывало на ухабах, а я лежала, спеленутая в одеяло, оставаясь в руках своего мучителя всё время нашего пути.

Сам путь я не запомнила — запомнила я только восхищенные вздохи водителя и мужчину, который сидел рядом с ним на переднем сидении: они оба радовались как сумасшедшие возвращению Альфы.

Пассажир при этом быстро рассказывал Герману последние новости — судя по всему, всё, что произошло за год его отсутствия. Кажется, его звали Пётр... но я мало вдавалась в суть разговора, потому что чем дольше мы ехали, тем больший ужас меня охватывал.

Мне казалось, что ещё чуть-чуть — и со мной произойдет что-то ужасное... ну, то есть, более ужасное, чем это было в лесу.

Просто только сейчас, оказавшись в машине, спеленутой по рукам и ногам, до меня дошло... что меня сейчас окружают не люди, а нелюди. Все до одного нелюди.

Может быть, только у Германа одного и была какая-то неправильная форма, но и остальные людьми не являлись.

Моё тело пронзила холодная дрожь.

Я смотрела куда-то в одну точку перед собой, а на самом деле впервые за сутки вглядывалась внутрь себя — и слушала, слушала тот ужас, который звенел в моем мозгу.

Оборотни на самом деле существуют. Это не сказки, не выдумки братьев Гримм, не народные побасенки — это целое сообщество или даже целая раса, которая тайно существует рядом с нами.

Я вспомнила и прокручивала в голове всё, что говорила Марианна — каждое слово, что я запомнила, каждое её откровение... Она не могла врать круглосуточно, значит, кое-что из того, что она говорила должно было оказаться правдой.

А она любила повторять, что они хищники... что любят охотиться.

Что если оборотни любят охотиться на людей???

Я стиснула зубы так, что у меня заболели челюсти.

Мне не хотелось верить, что со мной может случиться что-то дурное... в том смысле, куда уж ещё дурней? Да и вряд ли бы Герман стал утруждать себя моим лечением, если бы мне предстояло стать одной из будущих жертв их охоты. Хотя... что я могла знать о мотивации оборотней. Мне ещё совсем недавно казалось, что Василиса Игнатьевна и Марианна меня чуть ли не спасли, а они просто готовили меня для Германа.

Меня снова затрясло... точнее, я не сразу поняла, что это трясёт машину, лишь когда Герман поменял положение и попросил меня не волноваться — мол, сейчас дорога станет лучше, до меня дошло, что это не я.

Хотя легче мне от этого не стало.

Я лежала на его руках и готовилась к худшему.

Правда, не знаю почему, но несмотря на то, что рот мне никто кляпом не закрывал, я не орала... То ли потому, что понимала всю бесперспективность этого шага, то ли боялась лишиться ещё и этой маленькой свободы — свободно дышать.

Мне было дико страшно, что это ужасное время в машине окажется моими последними минутами на земле.

Но оказалось...

… оказалось, что меня привезли в огромный, роскошный дом — и даже перенесли порог на руках как молодую жену.

Особенно сильно радовались несколько пожилых женщин, следивших за нами на удалении.

Они мало того, что аплодировали, так ещё и желали нам с Германом побыстрее обзавестись детками.

Как раз в этот момент я вспомнила монстра, который врезался в моё тело на холодном снегу — и подумала о последствиях.

Если Герман и был этим монстром... то мы совместимы?

От одной только этой мысли меня тут же вырвало прямо на одеяло, в которое я была закутана.

Вырвало меня от страха и стресса, но тетушки ещё больше заохали — радостно вереща, что, может быть, их Луна уже...

К счастью, в этот момент Герман на них гаркнул — после чего внёс меня по лестнице на второй этаж в одну из комнат.

Где и оставил.

В этой большой и вроде бы даже теплой спальне я и провела остаток дня.

К счастью, провела его я в одиночестве.

Правда, ко мне несколько раз заходили какие-то запуганные девушки — с едой, одеждой, женскими журналами (как будто я могла в этом состоянии читать)... последняя девушка жестами продемонстрировала, что одна из дверей комнаты, где я находилась, ведёт в ванную комнату, а ещё одна — во вторую серую спальню... куда мне почему-то совсем не хотелось заглядывать.

В душе я, правда, отказывать себе не стала. И хотя когда меня рвало, я запачкала только лишь одеяло и Германа (за один день я успела два раза его пометить. Ха!); несмотря на то, что что сама я оставалась чистой, мне всё равно захотелось постоять под душем, чтобы смыть с себя пусть и не внешнюю, а внутреннюю грязь.