Через розовые очки

6

Перед отъездом в деревню Лидия Кондратьевна особенно тщательно убрала квартиру, но сколько ты ее не скобли, не мучай мокрой уборкой, стойкий запах лекарств сразу не выветрится. Избалованный экологически чистой жизнью, Фридманов нос сразу уловил этот тяжелый дух, и потому все как‑то болезненно, и как казалось Лидии, брезгливо, морщился.

Поели, кофе попили, закурили… Лидия Кондратьевна с трудом подыскивала тему для разговора, нельзя же все время молчать. Говорить же о главном она остерегалась, потому что чувствовала себя предательницей. Петлица, пачкун, опять высунулся на первый план. Теперь его подвигов от Фридмана не скроешь. А мало ей позора! Про тетку–стукачку она полностью отчиталась, а предательство племянника хотела если не скрыть, то затушевать, провести его как‑то боком. А тут в самый кульминационный момент он, придурок конопатый, опять выскочил, как кукушка из часов.

— Позвони еще раз…

Ах, не так все представлялось, не так. Она ехала к любимому, неся на крыльях ему свободу, и всю дорогу сладко предвкушала встречу — безумное удивление, безумная радость, ну и все такое прочее… А тогда, на деревенской улице, любимый не столько удивился, сколько растерялся. Он даже обнять ее на глазах деревни не посмел, а суетливо повлек на околицу в чужие хоромы, которые стали ему домом.

Поскольку вопрос о Даше не был задан, Лидия Кондратьевна опять ухватилась за наивную надежду, которой грела себя всю дорогу — Даша здесь, в деревне, куда же ей ехать в минуту опасности, как не к отцу. Тогда растерянность Фридмана была вполне объяснима. Он не знает, как представить дочери неожиданную гостью. Но, переступив порог, Лидия Кондратьевна поняла — Даши здесь нет. И опять она смолчала. Любая женщина ее поймет, не смогла она сразу заполнить его сердце дочерью, потому что ей самой не осталось бы там места. А тут Фридман сам, упреждая ее отчет, сказал весело, что получил от Дашки письмо, у девочки все замечательно, она даже мечтает поехать в Крым. Здесь Лидия Кондратьевна на Дашкин счет совсем успокоилась, Крым многое объяснял.

Она позволила себе расслабиться и целиком отдаться собственным заботам. Лидия приехала, чтоб мужа обрести, и обретет. А что жених пуглив и не жарок, так ведь не виделись почти год! Слова и буквы иногда разжигают страсть до неимоверных размеров, но письма — это особый мир, порой он вовсе не зеркален реальному. Если прямо говорить, они очень немолодая пара. Но она была отверста любви… и все ее надежды теперь были на полноценную ночь. А как мечталось‑то? Он обнимет ее так сильно, что легкие не смогут расправиться, чтобы ухватить новую порцию воздуха, и она задохнется, почти задохнется… И когда он зароется лицом в ее волосы, она оттолкнет его слегка и скажет: "Сюрприз…" Нет, лучше не так. Пусть обнимет, зароется лицом в волосы, потом все, как у людей, а когда они блаженно, расслабленно закурят, она вдруг захохочет весело, это непременно — весело, заразительно засмеяться, чтобы он спросил? "Ты что?" И тогда она скажет: "Сюрприз!" и с хохотом, шутовским жестом, эдакое — о–ля–ля! — снимает с головы парик. " Тебя мои волосы волнуют? А у меня пучок на затылке с малую луковичку. Кудрявую каждый полюбит, а ты бери меня полысевшую — нестяжательницу. Главное ведь — душа!" И Фридман тоже расхохочется и станет ее целовать, целовать…

И не посмела. Любовь, конечно, случилась, но все было так добропорядочно, обстоятельно, запрограммировано. Только и посмела, что схулиганничать. Когда закурили, она сказала: " Совсем мы, мой милый, поизносились. Я все хотела у тебя спросить, завел ли ты часы." Фридман всполошился — какие часы, где часы? У Стерна, в романе про Тристрама Шенди, от его имени и ведется рассказ. Действие идет во всю прыть, но герой романа все никак не может родиться. Наконец, с трудом, в плотное полотно текста всунулась тема зачатия. Здесь уже недалеко и до рождения. Зачали родители героя по недомыслию. Они были очень благоразумные люди. Любовь у этой пары случалась по расписанию раз в месяц и совпадала с важным делом — в этот день, тоже по расписанию, заводились часы. А здесь из‑за каких‑то неурядиц в доме про часы и забыли. И вот в момент соития, презрев все законы страсти, супруга вдруг спросила :"А не забыл ли ты, милый, завести часы?" Супруг так перепугался, что соитие кончилось беременностью.

Фридман внимательно выслушал рассказ, развеселился, но через минуту уже сопел в подушку. Где же здесь парик снимать?

Мука ожидания, ее знают все. Вертящийся телефонный диск вводил Фримана в состояние прострации, она боялась, что, в конце концов, он жахнет по телефону чем‑нибудь тяжелым. В наше время всем свойственно одушевлять предметы и делать их, безвинных, носителями зла. В конце концов, Лидия Кондратьевна усадила Фридмана на диван, подушку положила, может, соснет с дороги, поставила на стул пепельницу, включила телевизор, а сама ушла на кухню единоборствовать с телефоном.

Фридман действительно задремал, когда с кухни раздалось громоподобное:

— Я дозвонилась!!

Он вскочил с дивана, не понимая, где находится, ужасно ныло плечо, которое отлежалось от неудобного положения. С кухни доносился Лидин голос:

— Почему не можешь сказать? Что значит — перезвоню. Когда?

Шурик перезвонил как и обещал — через пятнадцать минут. Оказывается, он не хотел говорить из банка, потому что его кабинет прослушивается. А номер мобильника он только что поменял, поэтому чувствует себя в относительно безопасности.

— При чем здесь твой мобильник? Зачем мне надо знать в эту минуту, что ты номер поменял? Где Даша?

— Тетя Лида, мой мобильник — не тема для обсуждения. Вы спросили, я ответил.

С Шуриком говорили по очереди, говорили долго, уточняя каждую деталь, задавая вопросы дельные, а иногда совсем нелепые. Сущность случившегося умещалась в одной фразе: " Я сказал ей, чтобы она немедленно сматывалась с Пригова переулка, потому что там опасно", но Шурик готов был пятьдесять раз повторять одно и то же. Он опять чувствовал себя героем. Кажется, и не сделал ничего значительного, но судьба выдала ему шанс показать себя порядочным человеком, он шансом воспользовался и этим полностью реабилитировал себя не только в собственных глазах, но и в теткиных.

— Насколько я понял, она была в больнице, — орал натужно Шурик. — Нет, напрямую ничего, только намек. Но я понял также, что из больницы ей удалось бежать. С чем лежала? Не знаю. Может, воспаление легких, а может, ветрянка. Не в этом суть. Мир не без добрых людей. Что? Я говорю, не без добрых людей.

— А сейчас‑то где Даша?

— А я почем знаю. Оно и хорошо, что не знаю. Мне не звоните. Если что, я сам позвоню. Да успокойтесь вы! Чует мое сердце, что она в безопасности.

Бледный, мокрый, совершенно обессиленный Фридман с трудом добрался до дивана. Лидия накапала в рюмку валокордин. Он безропотно выпил, крякнул, словно спирт принимал. Взгляд его на мгновение осоловел.

— Ну, рассказывай теперь все. Ты же скрыла от меня главное, верно? Почему твой племянник все время повторял :" Я, теть Лид, теперь перед вами чист"? А камнями тетушкиными ты от меня откупиться хотела, да?

— Клим! Одумайся, что ты говоришь?

— Да ладно, чего там…

И бедная Лидия Кондратьевна поведала обо всем, и про предательство Шурика, и про то, как Дашу бандиты искали.

— И ты все это знала и ничего мне не рассказала. Девочка лежит в больнице, а ты мне пишешь, что все хорошо.

Несправедливо было говорить ей такие слова, но в голосе Фридмана звучала такая кромешная мука, что стыдно было объяснять и оправдываться. И не Лидию корил он в первую очередь, а себя. Подставил ребенка, а сам скрылся в райские кущи.

— Ты что, думаешь, ей там почку вынули? Такие операции делают совсем в других местах. И потом, ты же получил от Даши письмо. На штемпеле — июнь… Она пишет про Крым… — лепетала Лидия Кондратьевна.

— Какая почка! — простонал Фридман.

Не мог же он сознаться Лидии, что сам думал то же самое, и тут же одергивал себя — старый дурак! Только деньги, живые деньги нужны были темным охотникам, деньги, полученные не через призрачный медицинских бизнес, а через шантаж, взятку, грабеж и убийство. Видно мало он в своих деревенских просторах смотрел телевизор, а то бы ему с экрана внятно объяснили современную мораль, да еще бы и по плечу похлопали, мол, так держать, товарищ Фридман, плохо тебе — иди торговать или убивать, третьего не дано.

Лидия прилежно следила за мимикой любимого, все лицевые судороги брала на заметку и все пыталась почувствовать, какое место во Фридмановских мыслях занимает она сама. А он вдруг глянул ей в глаза, отер ладонью мокрый лоб и хмыкнул:

— Тристрам… — имя английского джентельмена прозвучало, как ругательство.

"Ну вот и все", — спокойно подумала Лидия. Он цитатку из господина Стерна никогда не простит. Видно, ей на роду написано, чтоб любовь обходила стороной. Размечталась на старости лет… Но в сумраке этих обидных и горьких мыслей Лидия Кондратьевна твердо решила, что чашу унижений допьет до конца: Фридмана у бандитов откупит и Дашку найдет. И там, Клим Леонидович, живите, как хотите.

— И ты, и я знаем, что сейчас Даша жива и здорова. Так что все твои выпады ни к чему, — в голосе Лидии звучали трезвость и деловитость. — Дело совсем в другом. На вот, посмотри… — она достала из сумки паспорт и протянула его Фридману.

Это был правильных ход. Увидев рядом с фотографией дочери совершенно незнакомую фамилию, Фридман настолько обалдел, что тут же перестал заниматься самоедством и даже простил Лидии "тайные игры за его спиной". Положим, Дашка вышла замуж, но зачем ей менять имя, отчество и день рождения? И фотография какая‑то странная, взгляд чужой, вызывающий. Что же его дочери пришлось пережить, если фотографируясь на документ в темной и безликой лачуге фотоателье, она не смогла придать взгляду нейтрального, доброжелательного выражения.

— Выглядит совсем, как настоящий, — задумчиво сказала Лидия. — Смотри, паспорт выдан восемь лет назад. Как ты думаешь, зачем Даше понадобилась эта ксива?

— Ты считаешь, что это подделка?

— Разумеется. Только зачем она Даше понадобилась — вот вопрос.

— Ты подозреваешь ее в чем‑то плохом? Сознайся.

— Брось, Клим. Я убита, понимаешь? Убита.

— Ну прости… Что‑то я совсем не в себе, сердце стучит, как африканский барабан. Прописка‑то здесь должна быть, — он полистал паспорт — Все на месте — улица, дом номер…

— Да липа все это, — Лидия со злостью вырвала паспорт из его рук и бросила на стол.

— Может и липа, но не исключено, что там живут какие‑то люди и кое‑что знают.