Через розовые очки

— Значит, верующая, — вздохнула Даша.

Еще помолчали. Элла Викентьевна прикурила вторую сигарету от первой, затянулась с сиплым кашлем, потом с силой дунула на пролетающий пух бодяка.

— О чем ты думаешь?

— О чем? Трудно сказать словами. Я думаю о том, что моя жизнь вышла за рамки моего существования. Это понятно. Жизнь как‑то расширилась и поток этот пошел заполнять пустые ниши, о которых я даже не подозревала.

— Ты знаешь, я о том же думаю. То есть о незаполненных нишах. Значит, матушка твоя — Измайлова Ксения Петровна. Это мы точно теперь установили. А дедушка? Что ты о нем знаешь.

— Он на войне погиб в сорок четвертом. Теперь бабушку надо?

— Теперь надо бабушку.

— Зачем вам моя бабушка, Элла Викентьевна? Она умерла через пять лет после смерти мамы. От рака.

— Бабушка была москвичка?

— Да, а дедушка из Твери…

— Вот я сейчас докурю, ты домечтаешь, и мы с тобой пойдем в библиотеку. Здесь наверняка есть хороший читальный зал. И, конечно, в этом зале есть Брокгауз и Эфрон. В таких городках всегда есть старые энциклопедии.

— Вы мне хотите дворянскую родню найти? У меня же отец Фридман.

— Да хоть король Хусейн! В Москве уже четыре тысячи человек или около того доказали свое дворянское происхождение. А традиция передается не только по прямой. По закону Екатерины, поскольку брак есть " честное учреждение", дворянка, выходя замуж за недворянина дворянства своего не теряет, но не может передать его мужу и детям. Но у нас сейчас в дворянском собрании много допусков. Брак твоей матушки может быть и не очень хорош для крови Рюриковичей, но если ты будешь дорожить дворянской традицией…

— Да с чего вы взяли, что я вообще имею отношение к русскому дворянству?

— О! Измайловы — очень известная фамилия. Ее носило несколько дворянских родов, там были и военоначальники, и писатели, и ученые. Я эту фамилию только краешком задела, подробно не вникала, но как текст увижу, сразу вспомню. Ну очень хочется в библиотеку!

Даша привалилась к круглому плечу собеседницы.

— Элла, голубушка, вы не обидитесь, если я с вами не поеду? Поезжайте без меня, а? Я в Котьме поживу. Пойду к бабушке Шуре. Она меня пустит на постой. Я уговорю. И обещаю обязательно сходить в библиотеку. Ну что вы на меня так смотрите? Я сделаю все выписки по семейству Измайловых. И если вам очень хочется, я согласна быть дворянкой. Вы не обиделись, Элла Викентьевна?

Она не обиделась. Более того, ей уже казалось, что она сама хотела предложить девочке задержаться в Котьме. Лучшего места для отдохновения и восстановления душевных сил, чем сад на Ручьевой улице трудно было сыскать на всем белом свете.

— Хорошо. Я тебя оставляю. Живи спокойно и жди моей телеграммы. А теперь — пойдем на вокзал. Может быть, удастся что‑нибудь придумать

Долгое изучение расписания железнодорожного и автобусного, а также дельные советы аборигенов помогли Элле уже через час тронуться в сторону Москвы. Путь ее начинался автобусом, который как раз поспевал к узкоколейке, а паровозик уже довозил до главной магистрали, по которой курсировала московская электричка.

— За сумкой в гостиницу не пойду. Там только плащ да зубная щетка. Привезешь, — говорила Элла Викентьевна тем быстрым деловым тоном, каким разговаривают люди на вокзалах перед отъездом. — И еще скажи, кому первому звонить? Петлице? Или в Пригов переулок? Может быть, Соткиным?

— Пока никому не звоните. И помните — это опасно. Но если уж вам так приспичло… позвоните Антону. Я его телефон тоже записала. Позвоните и все ему расскажите — как вы умеете. Толково и просто.

Автобус был, что называется, видавшим виды, полинявший, трудовой, заляпанный грязью, крестьянский конь. Народу было мало, "обилечивали в салоне". Мотор фыркнул, потом затарахтел отчаянно и рванулся вперед. Пока объезжали площадь, Элла Викентьевна истово смотрела на Дашу. Ей хотелось взглядом передать свою надежду, и уверить девочку, что все обойдется, только не надо бояться, жить лучше без страха. Губы ее беззвучно шептали: "Я позвоню, позвоню"…