Холоп-ополченец (1606-1612 гг.) [Книга 1 (1606-1609 гг.)]

XV

Первый вечер и на дороге и в тех деревнях, которые они проезжали, все было так же тихо. Заночевали они в Павшине, на берегу Упы.

Но дальше, на второй день, стало заметно, что жители не спокойны. В деревнях у околиц толпился народ, переговаривались, всматривались в даль, куда ехали Михайла с Невежкой. Кое-где их окликали и предупреждали, чтоб они лучше переждали — не тихо там, впереди. Слышно, бой идет. Телятевский князь с царскими воеводами бьется. Михайла после того только сильней подгонял своего резвого конька, так что Невежка с трудом поспевал за ним.

Около полудня навстречу им показался всадник. Он изо всех сил гнал коня, но сам как-то шатался в седле. Когда он подскакал ближе, Михайла заметил, что правая рука у него болтается и весь рукав пропитан кровью.

— Ты отколь? — окликнул его Михайла.

— С Пчельни. Побили мы их там, сметы нет, — ответил он хвастливо, хоть и слабым голосом. — Ай-яй! — застонал он, приподымая левой рукой правую. — Дьявол долгополый рубнул меня, чуть руку напрочь не отсек, а сам наутек. Я было за им, а конь-то мой как поворотит, да взад. Думаю, до деревни доскачу, бабка там какая травки приложит да пошепчет, кровь-то уймется, я и догоню наших.

— Вот деревня, Брыкино, кажись, держи туда. А далече до Пчельни-то? — спросил Михайла.

— Недалече, вон по-за той рощей сразу увидаете.

Михайла опять погнал лошадь. Как только дорога вошла в рощу, они сразу заслышали какие-то звуки, которых раньше не слышно было. Точно роща стонала и охала. День уже клонился к вечеру, набежали тучи, в роще было сумрачно. Не проехали они и десятка сажен, как Невежка дернул Михайлу за полу и, придерживая лошадь, испуганно зашептал ему:

— Слышь ты, Михалка, нечисто тут, лес-то, может, заговоренный какой. Аль не слышишь? Воет, окликает. Не иначе как лесовик тут озорует. Может, душит кого. Чуешь? Чуешь?

Из леса, в самом деле, неслись какие-то стоны, какое-то неясное бормотанье.

— Погодь ты! — отстранил его Михайла. — Може, и не лесовик вовсе.

Но тут Невежка крикнул:

— Гляди, гляди — ползет чего-то!

И, дернув лошадь, он круто поворотил ее назад.

Михайла, сам перепуганный, изо всех сил всматривался в землю между кустами, где, правда, шевелилось, ползло и стонало что-то большое.

— Эй ты, отзовись! — крикнул Михайла. — Чего ты?..

— Помоги, добрый человек! Помираю. Ай-яй, силушки моей нету.

— Да кто ж тебя? — спросил Михайла.

— Казаки, черти. Вовсе изрубили. Конец мой приходит…

— Царица небесная! Так ты в страженье был! — крикнул Михайла. Невежка так напугал его нечистой силой, что про сраженье он и не вспомнил. — Невежка! — крикнул он, оглядываясь, — Невежка! Какой лесовик! Раненый тут, с бою.

— Не один я тут, — охая говорил стрелец. — Перебили наших, черти окаянные, без числа. Воевод побили. Которые наутек пустились, и они, черти, за ними. Пить больно охота. Вот до леса и дополз. Ой, помираю, помоги, добрый человек!

Михайла оглянулся.

— Где ж я тебе пить-то возьму? Нету у меня. Вот хлебца, коли хошь, есть в кошеле.

Михайла достал мешок и стал развязывать. Сзади к нему робко подъезжал Невежка.

— Ты чего, Михалка? — спросил он. — Аль не лесовик?

— Какой лесовик! Стрельцов наши казаки побили, — со смехом сказал Михайла. — Ишь, приползли в лес. Гляди. Вот и стонут.

Невежка с сомненьем приглядывался к раненому, корчившемуся на земле.

— И то стрелец, — пробормотал он. — А там, гляди, казак будто.

В некотором расстоянии полз, упираясь локтем и коленом, ражий казак с нависшим на лоб чубом.

— Эй, дядя! — окликнул его Михайла. — Конь-то твой где ж? Я б тебя подсадил.

— Застрелили, черти, коня, — заговорил казак, пытаясь встать, но опять со стоном упал на землю. — Пуля ему в ухо прямо. Так и рухнул, и ногу мне, видать, сломил — не встать.

— А, може, не сломил, може, свернул лишь, — сказал Невежка, соскакивая на землю. — Ну-ка, Михалка, подсоби.

Михайла тоже соскочил с лошади и подошел к казаку.

— Придержи-ка его, — сказал Невежка, — да покрепче смотри. А я за ногу-то потяну. Може, она на место станет.

Михайла стал на колено и плотно обхватил казака.

— Ну, держись теперь, — пробормотал Невежка и изо всех сил потянул подвернутую в колене ногу.

Казак взвыл, в колене что-то хрустнуло, но нога выпрямилась.

— Ну полежи, покуда отойдешь малость, а там, може, и встанешь. Вот погоди, я тебе клюку приспособлю.

Невежка оглянулся, выбрал молодую тонкую осинку, достал из-за пояса нож, срезал ее под корень, быстро обломил верхушку, срезал ветки и положил около казака.

Стрелец затих, следя за леченьем казака. Но теперь и он опять застонал, стараясь привлечь к себе внимание.

— Пи-ить, пи-ить! — стонал он жалобно.

— Вишь, пить просит, — сказал Михайла.

— Так то ж стрелец, — проговорил Невежка. — Так им и надо, дьяволам!

— На, лови, — сказал Михайла и швырнул стрельцу ломоть хлеба. — Ну, Невежка, едем, что ль, живей. Гляди, гляди! — прибавил он. — Да их тут еще набралось.

Действительно, из лесу на дорогу с разных сторон ползли окровавленные, изувеченные люди. Все они стонали, жаловались, умоляли о помощи, завидев здоровых людей на лошадях.

— Стрельцы всё, — сказал Невежка, обращаясь к казаку. — Ишь вы их перекалечили, молодцы!

— Будут помнить! — злорадно пробормотал казак. — Ну-ка, милый человек, помоги-ка, може, встану.

Михайла и Невежка подхватили с двух сторон казака, и Невежка сунул ему в руки палку.

Казак охнул, но расправил ногу и со стоном оперся на нее.

— Спасибо, добрый человек, — сказал он, шагнув. — Гляди-ка! Выправил. Куда мне теперь? Не оставаться ж с ими, — кивнул он на стрельцов.

— Ну, слушай, — сказал Михайла, — мы за вашими следом едем. Хошь я тебя из лесу вывезу? Може, мы там какого конька раздобудем. А нет, так спущу тебя. Добирайся пеший. Мне время нет. Садись пока на круп. Подсоби ему, Невежка.

Михайла вскочил в седло, и казак, с помощью Невежки, взгромоздился позади него на спину лошади.

Кругом неслись стоны, вопли, но Михайла с Невежкой, не обращая на них внимания, поскакали дальше по дороге и скоро выехали из рощи.

На открытом месте было светлее. На западе тучи разорвались, и вившаяся вдоль рощи и поляны речка вся загорелась в лучах заходящего солнца.

До самого берега речки поляна была усеяна трупами и тяжело ранеными.

Лошади храпели и упирались, но Михайла и Невежка изо всех сил настегивали их, чтобы поскорей проехать мрачное поле.

Кое-где валялись и трупы лошадей, но живой лошади, потерявшей седока, не видно было.

— Эх, нет мне удачи! — пробормотал казак, когда они пересекли поле недавней битвы. — Придется, стало быть пешим итти.

Михайла придержал лошадь.

— Ступай, брат, тут село близко. Скажи спасибо, что нога цела. Коня раздобудешь.

Казак слез и, опираясь на палку, побрел, прихрамывая, к видневшейся на берегу речки деревне.

Михайла с Невежкой поскакали дальше. Теперь уж недалеко было Ахлебинино, где они переправлялись через Оку на пути в Тулу.

За четыре дня Ока сильно разлилась, и барка перевоза приставала гораздо дальше в полях. Когда они подъехали, на берегу шумела толпа пеших казаков.

— То со страженья, видать, — сказал Михайла Невежке, подъезжая ближе.

Со стороны села подплывала пустая барка.

Завидев Михайлу с Невежкой, казаки бросились к ним.

— Ишь, мужики на лошадях! — кричали они. — A мы вон, казаки, пешие. Ну-ка мы их! Все хоть пара коньков.

Невежка пытался поворотить коня, но казаки хватали его за повод.

— Да вы что, братцы, аль впрямь воры? — крикнул Михайла, отбиваясь от наседавших на него казаков.

— За вас же, черти, бьемся! — кричали казаки. — А вы, вишь, и конем не поступитесь, дьяволы! Наших-то тоже полегло немало.

— Да стойте вы! — кричал Михайла. — Чай, мы не по своему делу. Из Тулы мы. Нас князь Шаховской к Болотникову с грамотой послал.

— Брешешь! — крикнул старый казак. — Станет князь наш мужика гонцом посылать. Чай, у него казаки есть.

— Да ты гляди, дядя, я грамоту покажу.

Пока Михайла доставал кошель, из толпы казаков выступил один.

— Та я ж их знаю! — крикнул молодой казак с чубом. — Та и того конька видав. Торговал у их в Туле. Они про князя нашого пытали, а конька не дали.

— Ну, колы ты их, Опанас, ведаешь…

— Вон, гляди, грамота, и с печатью, — сказал Михайла, показывая свиток. — Болотникова Иван Исаича князь Шаховской в Тулу зовет. Мы с его войска.

Казаки захохотали.

— Воины тоже! Чай, и пищалей не видали! — кричали они, но уже не пытались стащить Михайлу с седла. — Хай их едуть! На селе, чай, коней богато.

Барка между тем подошла, и Михайла с Невежкой торопливо пробились вперед и въехали на барку.

— А войско-то ваше где ж? — спрашивал Михайла старого казака.

— А кои на конях берегом поскакали с князем Телятевским за стрельцами — из-под Калуги царские войска гнать.

— Вот ловко! — крикнул Михайла. — Ну, коли так, Иван Исаич враз и выступит. Придем в Тулу, а оттуда разом на Москву. А вы как же? — прибавил он, поглядывая на пеших казаков.

— Да и мы тож. Раздобудем тут на селе коней, да и поскачем за князем.

На другом берегу Михайла с Невежкой, не заезжая в село, погнали лошадей в объезд — на дорогу в Калугу. Они торопились. Солнце уже зашло, и наступали сумерки.

— Самая пахота, — сказал, отъехав немного, Невежка, — а их, казаков тех, гляди сколько. Близко сотни. И всем коней нужно. Отберут у мужиков, ведомо. А на чем пахать?

— Чего станешь делать, — проговорил Михайла, — чай, и им за делом кони надобны. Где ж пешим биться?

— Пора-то уж больно работная. Хоть бы до нас доведись. Без лошади как вспашешь?

— Эх ты, Невежка. Да ведь дело-то какое. За волю, чай, бьются!

Невежка промолчал, и они, настегивая лошадей, поскакали к показавшейся вдали Калуге.

— Гляди, Невежка, — сказал немного погодя Михайла, — вон, поди, тут на плетне мы и сидели, Савёлку ждали, а ты чалого моего привел. Вовсе близко теперь. А дозоров-то, гляди, и не видать вовсе.

Они все дружней подгоняли.

Вот уж и ворота городские видны. Открыты, и часовые около ходят. А на стене и не видать никого. Михайла оглянулся.

По дороге от ближней деревни тянулись в густых сумерках возы с разным деревенским товаром — с хлебом, с живностью, с луком, с сухими грибами. Весть о том, что в Калугу можно въехать, быстро разнеслась, и крестьяне, не дожидаясь утра, торопились вывезти на базар остатки зимних запасов.

Город совсем преобразился. В домах горели огни, на улицах, несмотря на позднее время, толпился народ. У всех были веселые, оживленные лица.

На базарной площади была страшная сутолока. Купцы, прятавшие последнее время запасы, волокли всё в лавки, лотошники кричали на все голоса. Городские торговцы торопились сбывать товары, прежде чем навезут свои запасы окрестные крестьяне. Наголодавшиеся жители жадно расхватывали все.

У дома Болотникова толпились и казачьи начальники и крестьянские старосты. На крыльце стоял сам Болотников и что-то говорил им.

Завидев Михайлу, с трудом пробиравшегося на своем коне через толпу, Болотников крикнул:

— Эй, пропустите гонца! Молодец, Михалка! Привез грамоту?