Холоп-ополченец (1606-1612 гг.) [Книга 1 (1606-1609 гг.)]

VI

Михайла долго сидел на крыльце перед пустынной улицей.

Ожидавшие в сенях царя разошлись, узнав, что приема больше не будет. Охота еще не собиралась. Должно быть, решил Михайла, государь будет раньше обедать.

Вдруг с другой стороны, не от Москвы, а со Смоленска, раздался лошадиный топот, гиканье, крики, и на улицу выскакал большой поезд на богато разубранных лошадях, в раззолоченных возках.

Передние сани остановились у той избы, куда раньше заезжали польские всадники в голубых плащах, и там сразу же началась суета. Забегали слуги между этой избой и домом Дмитрия Ивановича. Поспешно прошел туда же пан Рожинский.

Михайла встал с крыльца и пошел во двор, в Степкину горницу. Ему хотелось посидеть одному и хорошенько сообразить все, что он узнал с тех пор, как пришел сюда. Иван Исаича больше не было, чтоб его расспросить. Надо было своим умом жить.

Но как только он сел на лавку, облокотился на изголовье и пригрелся, — усталость взяла свое. Ночь-то он почти что не спал. И его сморил сон.

Проснулся он, когда уже смеркалось. Комната была полна каких-то незнакомых людей, должно быть, ляхов.

Они громко говорили между собой и раскладывали какие-то вещи, точно собирались устраиваться надолго.

Один подошел к Михайле, потряс его за плечо и что-то заговорил по-своему, все повторяя: «прентко, прентко». Михайла уже знал, что это значит «скоро». Должно быть, он приказывал Михайле поскорей выбираться. Михайла хотел объяснить, что горница не его, а царского сокольничего, показывал на покрытую клетку, где сидел сокол, хлопал по лавке и говорил как можно громче, чтоб понятней было: «Тут сокольничий живет царя Дмитрия Ивановича». Но поляки только хохотали, показывали ему, чтобы он забирал клетку и скорей уходил.

Наконец Михайла решил сбегать во дворец и предупредить Степку. Он накинул тулуп, схватил шапку и побежал, провожаемый хохотом поляков.

Итти с переднего крыльца он не решился, но он видел, что иногда Степка бегал туда со двора по соседней лесенке, по которой в первую ночь взбежала царицына паненка. Он нерешительно поднялся, вошел и очутился в просторной горнице. В ней никого не было. Он прошел ее и отворил еще какую-то дверь. Там сидело и ходило несколько нарядных паненок. Михайла совсем смутился и хотел было бежать назад, попробовать добраться через парадные сени. Но его уже заметили, и одна из паненок подошла к нему и спросила, должно быть, чего ему тут надо.

— Степу бы мне, — сказал Михайла нерешительно, — сокольничего царского.

— Степа? — повторила паненка. — За́раз, за́раз, пуйде попроше, — и, кивнув Михайле, она побежала куда-то в следующую дверь.

Михайла остался у притолоки, не зная, можно ли ему войти или лучше выйти во двор ждать. Но никто его не гнал, и он решил подождать в горнице.

Через несколько минут дверь опять отворилась, и вслед за паненкой вошел Степка.

— Ты, Михалка? — удивленно спросил он. — Чего это ты?

— Да вишь ты, Степка. Горницу твою забрали.

— Как забрали? Кто?

— Да ляхи. Много их откуда-то понаехало. Так вот которые и к тебе забрались, и с поклажей.

Степка сердито обратился к паненкам и на смешанном полупольском-полурусском языке стал их допрашивать, что это за поляки наехали, и как они смели забрать его горницу?

Паненки переглянулись и заявили, что они тут не виноваты, это великое посольство из Польши от круля Жигмунта приехало. Они не знают, что он царский сокольничий и что его трогать нельзя.

— Ну, так я пойду, — сказал Степка, — поговорю с государем Дмитрием Ивановичем. Как это возможно, чтоб его сокольничего с горницы ляхи прогнали? Пойдем, Михайла, подождешь меня в сенцах около царской горницы.

Михайла, осторожно ступая, точно по льду, пошел следом за Степкой и остановился в маленьких сенцах, где стояло несколько сундуков, а в другом углу висели разные плащи и шубы.

— Государь у государыни Марины Юрьевны шаль кызыльбашскую смотрит. Продавать принесли. Я его вызову, а ты здесь подожди.

Степка вышел и неплотно затворил за собой дверь. Михайла сел на сундук дожидаться.

Через несколько минут какая-то дверь хлопнула, и послышались голоса. С того места, где сидел Михайла, вошедших не было видно, но он сразу узнал голоса Дмитрия Ивановича и Степки.

— Выгнали, говоришь? — сердито переспросил царь. — Да как они смеют! Беги, позови ко мне пана Рожинского. Спроси, почему мне не доложили, что посольство приехало. Скорей беги!

Степка побежал бегом, а царь Дмитрий Иванович стал нетерпеливо прохаживаться взад и вперед по горнице. Немного погодя застучали твердые шаги, как будто один только вошел, и раздался резкий голос:

— Ты чего за мной присылаешь? Не мог подождать? Говорил я тебе, что приду, как время будет.

Михайла вздрогнул. «Как с государем говорит этот Рожинский!» подумал он и в ту же минуту услышал раздраженный голос Дмитрия Ивановича:

— Ты что! Забыл, с кем разговариваешь?

— Да сам-то ты знаешь ли, кто ты такой есть! — услышал в ответ Михайла.

Его всего точно варом обдало, в ушах застучало, и он точно сквозь какую-то пелену слышал грубый крик Рожинского:

— Думаешь, королевские послы с тобой разговаривать станут?! Как же! Ты прежде с войском нашим поговори. Знаешь, небось, что ко́ло[7] собралось. С каких пор за тебя кровь проливаем, а от тебя ни гроша жалованья не получали. Не заплатишь за две четверти, кто у тебя служить будет? Наши полки все уйдут. Так и знай! Бражничать да Марине Юрьевне наряды покупать — на это у тебя деньги есть, а войску платить — так и нету! Тоже царь выискался! Этакими царями забор подпирать! Станет круль Жигмунт к тебе послов посылать! Вот погоди, Сапега придет, он с тобой поговорит!

И Рожинский, застучав сапогами, вышел вон и хлопнул дверью.

В соседней горнице настала мертвая тишина. Михайла сидел, не смея перевести дух, точно на него навалилась тяжелая плита.

Он еще ничего не мог сообразить. Чувствовал только, что все перевернулось и ему не за что ухватиться. Он забыл, где он, не думал, что дальше делать, забыл про Степку и сидел на сундуке, точно все тело его налилось свинцом.

Дверь отворилась, и послышались легкие шаги.

— Дмитрий, ты? — раздался молодой, немного резкий голос. — Чего ж не идешь? Будешь шаль брать?

— Не до шалей теперь, — тревожным голосом ответил Дмитрий Иванович. Помолчав, он заговорил опять:

— Слушай, Марина! Рожинский тут был. Кричал на меня, вражий сын! Убил бы его, дьявола! Войском стращает. Платить велит. Сапега из-под Троицы приехал. А грошей нема. Грозит, что разойдутся все. Что теперь делать? Убьют, бисовы дети. Ну, да мы еще поглядим, кто кого? — хвастливо прибавил он.

— Глуп ты, Дмитрий, — прервал его резко сердитый молодой голос. — Что ты без поляков? Голыми руками Шуйского выгонишь, что ли? И чего расходился? Первый раз, что ли, Рожинский на тебя цыкает! Всегда-то ты так. Что мальчишка! То в глаза ему глядишь, то хочешь, чтоб он в ноги тебе кланялся, как заправскому царю. Дурень ты! А только гляди: не прогонишь Шуйского, не станешь царем на Москве, — я с тобой не останусь. Я ведь венчанная царица, не забудь! На меня сам патриарх корону возложил.

— За меня донцы! — крикнул Дмитрий Иванович. — Весь народ московский за меня! Шуйского никто не почитает. Лазутчики доносят: его скинуть сговариваются. Я рать под Москвой соберу и позову тебя. Мне без тебя нельзя в Москву входить. Приедешь?

Наступило молчание.

— Приеду, — прозвучал короткий ответ.

— То-то! — проговорил Дмитрий Иванович, ободрившись. — А то, гляди, коли один я войду и признают меня, потом и не суйся. Не очень-то вас, ляхов, москвичи жалуют. Скажу — развелся. Боярышню за себя возьму.

— Ха-ха-ха! — раздался сердитый смех. — А я скажу: развода не даю… Ну, не дури! Сказала — приеду, коли одолеешь Шуйского, и приеду. А пока прощай!

Застучали быстрые шаги и хлопнула дверь.

Опять воцарилось молчание.

Михайла и головы не поднимал. Ужас сковал его. Что же это? Как же Болотников говорил…

Вдруг дверь резко распахнулась, чуть не придавив Михайлу к углу, и в сени вышел Дмитрий Иванович.

Не заметив его, Дмитрий Иванович скинул парчевой кафтан, натянул крытую темным сукном шубку, сверху накинул темный плащ с капюшоном, надел шапку, раскрыл дверь на крыльцо, которой раньше Михайла не заметил, и быстро сбежал по лестнице.

Михайла встал, приотворил ту же дверь и тихонько выглянул наружу. Темная фигура быстро пересекла двор и вышла за ворота.

Михайла плотно закрыл дверь и сел на сундук.

Через несколько минут в соседнюю горницу опять кто-то вошел и, пройдя ее, заглянул в сени.

— Михайла, ты? — спросил Степка. — А где ж государь? Он к Марине Юрьевне не приходил. Он мне велел гнать в три шеи полячишек этих. Идем!

— Погоди, Степка, — заговорил Михайла срывающимся голосом. — Сядь тут. Сказать мне тебе надо.

— Чего тебе? — нетерпеливо ответил Степка. — Ране тех прогоним.

— Говорю, сядь! — настойчиво повторил Михайла.

Степка удивленно посмотрел на Михайлу, но спорить не стал. Он сел и еще раз поглядел на него.

Михайла молчал. Не так легко было сказать, что случилось. А надо было.

— Степка. — начал он наконец, — Дмитрия Иваныча нет тут боле.

— Как нет? Что ты брешешь. Тут же он тотчас с Рожинским говорил, — тот-то меня и не пустил в горницу, — а там с царицей, с Мариной Юрьевной…

— То так, — подтвердил Михайла. — А там… Видишь кафтан? — прервал он сам себя.

Степка с удивлением приподнялся и кивнул.

— Ну, скинул он его, — продолжал Михайла, — надел суконную шубу, плащ да в ту дверь и ушел.

— А что сказал?

— Не видал он меня. Крадучись он. Не вернется он боле. Так он Марине Юрьевне сказал. Велел, как под Москвой войско соберет, к нему приезжать.

— А мне за собой, что ли, велел?

Михайла отрицательно покачал головой.

— Стало быть, при Марине Юрьевне я ноне буду.

Михайла с сожалением посмотрел на Степку. Не понял он, что случилось. Думает, вперед уехал государь, а там царица за ним поедет. Не сумел он, Михайла, объяснить.

— Погоди, Степка, — заговорил он опять, увидев, что Степка хочет итти в горницы. — Ты, гляди, Рожинскому не сказывай, что государь ушел.

— Стану я с тем ляхом говорить! Ишь, нос дерет, что гетман. Со мной, небось, сам царь разговаривает.

— Да он и с царем как говорил, послушал бы ты, — перебил Михайла. — Ругался, прямо сказать! Он Дмитрия Иваныча за царя и не почитает, — прибавил Михайла, понизив голос.

— Как — за царя не почитает! — вскрикнул Степка. — А кто ж он, как не царь? Да ты чего ж молчишь? Царь же он! Ивана Васильевича Грозного сын. Только что Шуйский его с трона согнал, как он первый раз с Польши приходил.

Степка растерянно смотрел на Михайлу.

— И я так полагал, — проговорил Михайла. И вдруг ему вспомнилось, как Марина Юрьевна сказала: «Я ведь венчанная царица, не забудь!» Точно ее только венчали, а его нет. Неужто не тот он Дмитрий Иваныч?

— Ну! — дернул его за рукав Степка. — Чего ж замолчал? А ноне как полагаешь?

— Ох, не знаю я, Степка. А только — неладное у вас тут творится.

Степка стоял перед Михайлой, как потерянный. Он весь стал белый, а руки и ноги у него начали дрожать.