Холоп-ополченец (1606-1612 гг.) [Книга 1 (1606-1609 гг.)]
- Автор: Татьяна Богданович
- Жанр: Историческая проза / Повесть / Литература ХX века (эпоха Социальных революций) / Советские издания / Для старшего школьного возраста 16+
- Дата выхода: 1939
Читать книгу "Холоп-ополченец (1606-1612 гг.) [Книга 1 (1606-1609 гг.)]"
III
Михайла шел и сам себе не верил, что вот сейчас будет он в лагере Дмитрия Иваныча, которого они с Болотниковым так ждали целый год, который клялся Иван Исаичу всем холопам волю дать, как только придет на Москву. Этих вот мужиков избавил же он от кабалы, сделал вольными. Чего ж не берет он Москву и указ о воле не дает, коли у него такое большое войско и весь народ за него.
И правда, по той же дороге, по какой они шли, народу шло и ехало без числа. И подводы с разной кладью — с мешками зерна, с огородиной, с коробьями. Обозы с лесом, возы сена. Одних они перегоняли, другие сами их обгоняли, — видно, к спеху было. Раза два их обогнали небольшие польские отряды. Один из них ехал медленно, и перед ним русские мужики вперемежку с польскими солдатами гнали целый гурт скота — лошадей, коров и овец.
Чем дальше они шли, тем людней и оживленней становилась дорога. Навстречу ехали больше пустые телеги.
— Близко теперя, — сказал мужик, — вон, гляди, влево-то — деревня, не деревня, — то вроде гостиный посад. Купцы со всей земли понаехали, землянки нарыли, палатки пораскинули, всякого товару навезли. Наши девки не утерпели, бегали, — сказывают, что тебе Китай-город! Чего душа просит — шелки кызыльбашские, пуговицы золотные, конский набор разный. А по рядам польские паны ходят, набирают себе невесть чего. Казаки тоже, богатые есть. Уж мы не пускаем девок. Сманивают черти!
Мужик весело захохотал.
— А там, гляди, вон Москва-река вьется, а в нее Всходня падает, там вон царский стан разбит. Я-то там не был. Хоромы, сказывают, у царя Дмитрия Иваныча что на Москве, — с супругой он там живет. Постой-ка, — перебил свой рассказ мужик. — То никак наши встречу едут. Так и есть, они. Вон на первой телеге кум Демьян. Я к ему и сяду. А тебе теперь прямо той же дорогой за народом.
Мужик кивнул Михайле, быстро подбежал к порожнему обозу и на ходу вспрыгнул на переднюю телегу.
Михайла приостановился и с сожалением проводил глазами телеги. Хоть он даже имени своего спутника не успел спросить, а все как-то привык, и ему не по себе стало одному в незнакомом месте, среди множества чужих людей.
Пустят ли еще его в царскую ставку? Ишь, там кругом реки, а отсюда вал выведен и ворота. Всякого, верно, не пускают.
Ворота, правда, были открыты, и в них как раз въезжали возы с лесом.
А справа, по другой дороге, должно быть, от Москвы, виднелись тоже и повозки и кучка пеших. Михайла заторопился. Догнать бы возчиков да с ними разом и войти, будто с ними и шел. Тоже в лаптях все, в тулупах, как и он.
Но не успел Михайла подоспеть к воротам, как оттуда выскакали двое верховых в малиновых кафтанах и с плетями в руках. Они стегали плетьми на обе стороны и кричали:
— Сторонись! Сторонись! Дорогу! Царь-государь на охоту едет.
Сейчас же все бросились к краям дороги. Возчики подхватывали под уздцы лошадей и сворачивали их в поле от дороги. Лошади пятились, путались в постромках, напирали на подводы. Один воз опрокинулся, и бревна покатились в грязь.
Из ворот между тем выехал отряд всадников в белых кафтанах, с голубыми плащами. Из-под седел по бокам лошадей висели лисьи и волчьи шкуры.
— Ляхи, ляхи! — зашептали кругом Михайлы. — Ишь, наряжёные!
Следом за ними в воротах показалась кучка всадников, один нарядней другого. У Михайлы в глазах зарябило от золота, цветных кафтанов, серебряных уборов на статных конях.
Сразу же мужики на краях дороги попадали на колени прямо в грязь с криками:
— Батюшка наш! Государь милостивый! Дмитрий Иваныч батюшка!
Михайла тоже упал на колени и во все глаза глядел на выезжавших из ворот всадников.
«Который же, который?» Он искал среди них такого, как он думал, молодого, ласкового, с бородой. А бородатого как раз ни одного и не было, хоть все были, видно, и вовсе не молодые, в летах больше. Один в средине, в золотом кафтане нараспах и красной камчатной однорядке, кланялся на обе стороны и что-то весело говорил тем, кто ехал рядом.
«Этот, стало быть, государь-батюшка», мелькнуло у Михайлы. «Скобленый, точно лях», невольно подумалось ему.
Но в эту минуту он нечаянно взглянул на всадника, ехавшего следом за царем в белом парчевом кафтане. На поднятой руке у того сидела большая белая птица в колпачке. Такой Михайла никогда раньше не видал. Всадник случайно повернул голову, и Михайла так и обмер, забыв и про царя и про птицу.
— Степка! — не удержавшись, крикнул он.
Парень слегка вздрогнул, взглянул на Михайлу, но сейчас же отвернулся.
«Он, он! — твердил про себя Михайла. — Глаза-то как есть Марфушины».
— Сокольничий царский, — проговорил чей-то голос в толпе.
Но разглядеть хорошенько парня Михайле не удалось. Из ворот выехал отряд казаков в красных шароварах и, нагоняя царя, еще дальше расталкивал толпу.
Михайла поднялся, хотел пробраться вперед, чтоб не потерять из вида сокольничего. Но казаки не давали, выезжая вперед и окружая кучку верховых с царем посредине.
В воротах показалась кучка всадников.
Наперерез царскому поезду с московской дороги бегом бежала толпа, которую еще раньше приметил Михайла. Повозки приостановились. Бежавшие махали шапками и кричали наперебой:
— Батюшка наш! Государь прирожонный! К тебе мы, милостивец! Вели слово молвить!
Царь приостановил свою лошадь и, обернувшись к казакам, крикнул:
— Пропустите-ка! Что за люди? Откудова?
Кучка всадников, окружавших царя, остановилась.
— С Москвы мы, государь милостивый! От Васьки, ворога твоего, сбежали! Тебе послужить хотим! Мастеровые люди! Послушай ты нас, батюшка наш!
Один из всадников рядом с царем что-то сказал ему и тронул свою лошадь. Царь обернулся к московским людям и крикнул им:
— Не время тотчас! На охоту я еду! Потом приходите!.. А то и вовсе не приходите! — сердито крикнул он, еще раз обернувшись. — Зря лишь время ведете!
— Батюшка наш, послушай, Христом-богом молим! Подьячий с нами. Время не утерять бы…
Но окружавшая царя кучка всадников уже вся тронула лошадей и увлекла за собой царя. Он на скаку повернулся и погрозил кому-то арапником. Казаки скакали по обе стороны. За ними из ворот выезжали охотники, с рогами, с пищалями, со сворами собак, и рысью нагоняли царя. В несколько минут царский поезд был уже далеко.
В толпе послышались недовольные голоса:
— Ляхи-то государю воли не дают!
— Этот-то, что с государем ехал, — главный у них, Рожинский прозывается.
— А чего осердился государь?
Москвичи, понурив головы, стояли на месте.
— Чого ж стоите! — подошел к ним долгоусый казак в высокой шапке. — Идите в ставку, к царским хоромам.
— А може, тут погодить, как ворочаться будет государь? — сказал один.
Казак махнул рукой и проговорил, хитро прищурясь:
— Не дадуть ляхи! Все одно.
— Сказывали у нас, будто митрополит Филарет тут у вас, — проговорил один из москвичей. — Может, к ему податься?
— Який мытрополит? — заговорил тот же казак. — Патриарх он у нас, великий патриарх! Государь его вот как почитает! Ну, и ляхи, — прибавил он, помолчав, — ничего не скажу, тож с почетом до него. Хоромы дуже велики у нёго, не хуже государевых.
Москвичи переглянулись.
— Что ж, може, и впрямь до патриарха податься? Он государю поговорит.
— Ну, пийдемо, проведу я вас, — предложил казак.
Михайла в пол-уха слушал разговор москвичей с казаком. На уме у него было другое. Все вспоминался царский сокольничий. Неужто Степка? Как он сюда попал? Может, всех их там в полон забрали да сюда привезли? Вдруг и Марфуша тут?
«К патриарху мне не по что, — подумал он. — К царским хоромам пойду. Там дождусь. Он-то, Степка, ведомо, с царем приедет».
— А царские хоромы где? — спросил он того же казака.
Казак удивленно поглядел на Михайлу, но сразу же лицо его расплылось, и он вскрикнул:
— Михайла? Це ж ты!
Тут только Михайла посмотрел прямо на казака.
— Гаврилыч! — радостно крикнул он.
Сразу на сердце у него полегчало. Все-таки знакомый человек.
— Ты до царя, до Мытрий Иваныча?
Михайла кивнул. Ему почему-то не захотелось спрашивать про Степку. Лучше сам узнает.
— Я ось их до патриарха провожу та за́раз до тебе. А царски палаты, вон де воны. Иды прямо… Та я за́раз…
Гаврилыч кивнул Михайле и зашагал впереди кучки москвичей. За пешими подъехали и повозки. Одна четверкой гусем.
— Большой боярин, Трубецкой, сказывают, — заговорили в толпе. — Много их тоже с Москвы едет.
Михайла не стал ждать Гаврилыча. Пройдя через ворота, он быстро зашагал в том направлении, куда тот показывал. Он очутился на деревенской улице, где стояли такие же избы, как в любой деревне, только над воротами или у крылец часто повешены были разноцветные флаги.
Но вот на площади Михайла увидел просторные двухсветные палаты, сложенные из свежих бревен, с широким крыльцом, убранным коврами и знаменами. Не иначе, как царские палаты.
Михайла отошел к сторонке и сел на бревнышке, решив дожидаться тут царя.
Вокруг сновали разные люди, нарядные все, в сапогах, одни с усами, другие скобленые, а с бородами почти что и не было. Бабенки, тоже разнаряженные, бегали взад и вперед, стрекотали чего-то, не понять чего.
Михайла так задумался, что и не заметил, как впереди него, тоже на бревнышке, сели какие-то двое с бородами, в темных кафтанах, вроде приказных. Они о чем-то тихо говорили, оглядываясь по сторонам. Михайлу они, должно быть, не заметили:
— Правда твоя, Семеныч, — донеслось до Михайлы. — Пожалуй, что зря мы сюда прибегли. Не одолеть ему Ваську. Ишь поляки-то как с им!
— Где там! — подхватил другой. — С тем-то, с прежним Дмитрием, он и не схож вовсе, только что скобленый.
«Неужто про царя они, бродяги! — с сердцем подумал Михайла. — Сидели бы на Москве, приказные строки, чем государя-батюшку порочить».
У Михайлы даже сердце сжалось, так ему вдруг жалко стало государя Дмитрия Иваныча. Прирожонный государь милостивый, видать. Холопам волю сулит. А тут, гляди-ка, ляхи его забижают, да и свои, московские, веры не дают!
Михайла решил про себя, — как только он Степку разыщет и поговорит с ним, так он тотчас Гаврилыча расспросит обо всем: много ль у Дмитрия Иваныча казаков и мужицкая рать велика ли?
Уже смеркаться начинало, когда вдали послышались звуки охотничьего рога и конский топот.
Около хоро́м поднялась суета. Забегали челядинцы, распахнулась дверь, и на крыльцо вышли бородатые, в длинных кафтанах и горлатных шапках.
«Бояре наши», даже с каким-то удовольствием подумал Михайла, хотя с тех пор, как он прожил год с Болотниковым, он сильно не взлюбил бояр и только о том и думал, как бы их всех извести, чтобы всем холопам вольными стать. Но уж тут так ему досадно было, что около Дмитрия Иваныча одни ляхи, что он и боярам обрадовался за то, что они русские.
Отряд голубых поляков проскакал куда-то дальше, а царь со своими приближенными подъехал к крыльцу. Сокольничий был тут же.
Михайла встал и подошел поближе.
Царь соскочил с коня и пошел на крыльцо. Сокольничий тоже соскочил на землю и, не оглянувшись на лошадь, повернул к воротам. Слуга, державший за повод царского коня, взял и его коня и повел во двор.
Царь, поднявшись на крыльцо, оглянулся и, найдя глазами сокольничего, крикнул: