Запад и Восток

Глава 3

—…В 1808 году мистер Джордж Чарлесс основал Missouri Gazette and Louisiana Advertiser, которую печатал на самом первом печатном прессе, который появился по эту сторону Миссисипи. С тех пор его детище несколько раз меняло свое название, пока не стало «Республиканцем»! — так начал свою речь новый редактор сен-луисской газеты Republican Уильям Хайд. — Первым печатником первой газеты на Западе был мистер Хинкл, и несколько лет спустя он принял под свое мудрое руководство двенадцатилетнего тогда Нэта Пэшелла. Четырнадцать лет спустя мистер Пэшелл был уже партнером, и с тех пор его карьера так или иначе была связана с нашей газетой. У мистера Пэшалла было только то, что можно назвать газетным образованием, университетом ему стала типография, где он впитал огромный объем информации, содержащейся в том, что размещалось на его гранках. Но он был мыслителем. Когда он писал, он знал то, о чем собирался писать, и писал как можно меньше и кратко. В личном поведении он был кротким, как девушка, в мужестве он был храбрым, как лев. Кто угодно мог знать, какое мнение он имеет по разным вопросам. Теперь, когда он покинул нас… — воздав должное предшественнику, мистер Хайд собрался очертить перспективы, которые открывались перед газетой под его собственным руководством, но Дуглас не стал слушать и тихонько прикрыл дверь, оставшись в коридоре.

На собрание газетчиков в Торговой библиотеке он малость опоздал, и нарушать торжественность своим появлением не хотел, да и не любил Дуглас этот официоз.

Вот зачем занимать самый большой зал в городе для этого собрания? Для пущей важности, что ли? Первая сессия Конституционного съезда Миссури в 1861 году собралась именно и проголосовала за то, чтобы остаться в Союзе. Другая конституционная конвенция 1865 года отменила рабство. Да, самое место, если хотите подчеркнуть свою значимость.

В газетных отчетах наверняка напишут, что Большой зал библиотеки был полон и здесь собрался весь цвет города — но на самом деле нет, зал на две тысячи человек не был заполнен и на десятую часть, да и благостная торжественность продержится недолго, скоро комментарии с мест от представителей конкурирующих изданий или политических противников станут громче, а потом и вовсе начнется яростный спор… а влезать в эти дрязги Дугласу не хотелось, он старался сохранять хорошие отношения со всеми — ну, или по крайней мере, не провоцировать недругов. Лучше он потом в толпу затешется, когда журналисты, разбившись на фракции, начнут расползаться для неофициальных посиделок.

А пока он прошелся по помещениям библиотеки, посмотреть, нет ли кого из знакомых, тоже припоздавших на собрание, но никого не нашел. В одной из комнат у шахматного столика стоял долговязый тощий юнец и играл сам с собой. Услышав шаги Дугласа, он с надеждой обернулся.

— Вы кого-то ждете или ищете с кем сыграть?

— Я надеялся встретиться с герром Виллихом, — ответил юнец с довольно сильным акцентом.

— Из Westliche Post? — припомнил Дуглас. — Кажется, он на собрании. Не думаю, что он скоро появится. Сыграем пока партию?

Они сели друг против друга и расставили фигуры. Юнец оказался неожиданно сильным противником — впрочем, Дуглас всегда относился к этой игре легкомысленно и не очень понимал, почему она воспевается как нечто совершенно необходимое для умного человека. Ну да, в ней уйма возможностей и нюансы можно изучать годами — но это же всего лишь игра. Никто ведь не провозглашается гроссмейстером в трик-траке — а ведь это тоже игра, где надо рассчитывать ходы. Но никто пока еще не слыхал про чемпионов по трик-траку, а вот чемпион США по шахматам, даже в Европе признанный сильнейшим игроком мира, живет сейчас в Новом Орлеане, и как говорят, даже шахматами с довоенных времен уже не интересуется. Перегорел интерес как раз к совершеннолетию, а более ничем толковым он не прославился, даже военного из него не получилось, это в войну-то, когда в армию Конфедератов призывали даже двенадцатилетних мальчишек. Что ж он не применил свой незаурядный шахматный ум? По слухам, он вообще-то обращался к генералу Борегару, но тот счел его для армии совершенно непригодным, — как говорят, из-за чрезвычайно эксцентричного поведения…

Дуглас неожиданно для себя получил мат и отвлекся от мыслей о Поле Морфи, ни на что не годном великом шахматисте.

— А мистер Виллих вам зачем? Вы тоже репортер? — спросил Дуглас своего удачливого соперника.

— Хотелось бы, но нет, — ответил юнец. — Иногда приношу ему новости из нашего Deutsche Gesellschaft. Статьи пока не получаются. Но не теряю надежды.

— Вы давно приехали в Штаты?

— Два года назад.

— И где с той поры работали?

— О, где только не работал! — юнец не очень весело ухмыльнулся. — Мне как-то не везет с работой. Я вообще-то мечтал быть военным… В австрийскую армию не взяли, попробовал завербоваться в Иностранный Легион… французам тогда нужны были солдаты для Мексики… тоже не взяли. Зрение, — пояснил он, поправляя очки. — Англичанам для службы в Индии тоже не подошел. Но в Гамбурге вербовали солдат для Соединенных Штатов, так что таки повоевать получилось. Первый нью-йоркский кавалерийский полк, — сказал он с гордостью.

— О, Кавалерия Линкольна, как же, знаю, славный полк, — откликнулся Дуглас.

— Вот теперь немножко изучаю право, немножко играю в шахматы, немножко пишу заметки для нашей немецкой газеты.

— Здесь в Сен-Луисе много немцев, — кивнул Дуглас, — иногда я тут чувствую себя иностранцем. — Он протянул руку: — Моя фамилия Маклауд.

— Вы тот Маклауд, что писал о коррупции в комиссии по делам индейцев? — юнец встал и почтительно пожал руку. — Очень хорошая статья. Тут ее многие ругали. Моя фамилия Пулитцер, — представился он.