Старший брат царя. Книги 3 и 4

С последними словами он рванулся к шкурам на задней стенке, резанул сверху. Шкуры упали. Из-за них бросились на Клима два белых охранника. Клим, крикнув: «Не стрелять, Гуля!», рубанул ближайшему руку, тот уронил саблю, рубаха его порозовела. У второго выбил саблю и оттеснил обоих в угол. Оттуда вооружённые охранники успели сделать всего шаг, теперь поспешно отступили.

— Нет, — торжествовал Клим, — сабли на пол, быстро! А ты, — он легонько кольнул одного из стариков, — собери и понесёшь со мной. Ну, вот и всё, вояки! Ильми, прикажи, чтоб тебе вывели коня. Можешь взять себе спутника. — Клим взглянул на скитского главу и удивился: тот улыбался, видимо, окончательно взял себя в руки.

— Ещё не всё, Одноглаз! Как тебя называть? Клим или...

— Называй Климом! — повысил голос Клим.

— Ладно. Так вот, Клим, сын Акима, я ещё силу имею. Смотри.

Он отстранил руку Гульки с пистолем от своей головы со словами:

— Опусти, дурачок! А то кого пристрелишь ненароком.

Гулька послушно опустил пистоль, хотя на лице — выражение гневного протеста. Клим рванулся на помощь, но Ильми остановил его:

— Погоди! Ты тоже послушай меня: ты не поднимешь саблю, она тяжела для тебя! Верно?

Клим побледнел: колдовство поразило и его — сабля стала двухпудовой тяжести, он еле удерживал её. Все присутствующие замерли в разных позах. Ильми вышел на середину избы, поднял поваленную скамью и сел на неё лицом к Климу, который из последних сил боролся с саблей, обоими руками всё ж поднял её и замахнулся на колдуна, тот в самый последний момент отскочил. Сабля, плохо управляемая из-за тяжести, рубанула скамью и застряла. Ильми спокойно продолжал:

— Силён, вой Клим! Ты — первый, кто не застыл по моему желанию! И я — побеждён! Войне конец! — Все вдруг оживились. Клим, легко выдернул застрявшую и полегчавшую саблю и разминочно помахал ею. Гулька с удивлением рассматривал руку и палец, который не мог нажать на спусковой крючок. А Ильми развёл руками: — И вот — я побеждён, но не тобой, Клим, а вот твоим юношей! Как? Мои стражники освободили, он вырвался от них и не за тебя спрятался, а перед тобой встал, готовый защитить тебя своей грудью! Вот это стремянной! Береги его... Тут Ильми поднял руки ладонями вперёд и прошептал: — Тщ-щ-щ! Сын ищет меня. Я тут, Онни! — Он повернулся лицом к двери и смотрел в потолок над дверью. Стал говорить по-фински: — Да да! Я слышу тебя... Нет, сын мой... Я не смогу мстить! Он сильнее меня! Прости... Да... Его защищает бог богов... Слышу и понял тебя... Я скажу ему... Прощай!

В начале разговора колдуна с сыном Клим понял это как лицедейство и обвёл взглядом присутствующих: все стояли не шевелясь, потупив глаза, иные даже прикрыв глаза ладонью. Он поднял глаза туда, куда смотрел Ильми, и оторопел: в углу между потолком и стеной тлел и переливался бледным светом круг, напоминающий полную луну. На этом круге высвечивались черты говорящего человеческого лица. Это было так необычно и страшно, что Клим перекрестился и тоже опустил глаза, как и другие. Поведение присутствующих говорило о том, что видение возникало не впервые.

Разговор окончен. Ильми стоял с минуту, закрыв лицо руками. Потом медленно повернулся и опустил руки.

— Онни прощает! За него я хотел отомстить, бросить тебя в подвал, но за тебя боги — ты опередил меня. Я мирюсь с тобой, никто пальцем не тронет тебя! Ты боялся моей мести и желал, чтоб я ехал с тобой. Однако ты не знаешь меня. Мне не обязательно нападать, драться, биться. Я могу заставить твоего коня заупрямиться и свалиться с обрыва — ты сломаешь себе шею. Но теперь этого не случится, я сказал: «Мир»! Моё слово крепко! Не веришь, я поеду с тобой. Мне веришь?

— Верю! — Клим отбросил саблю. Взял у Гульки пистоль и сунул его за пояс. Гулька, с ужасом глядя на него, застонал:

— Клим Акимыч, он — врал! Он погубит!

— Спокойно, Гуля! Я — держу слово. Думаю, и он сдержит.

Ильми торжествующе подхватил:

— Всё верно, юноша. Ты бы не поверил мне, я не доверял бы твоим словам. А он поверил, я — ему. Мы ждали тебя. Год тому принесли нам твою мурмолку... Она многое поведала нам. Говоришь: тебя звать Климом. Ладно. Плохое и хорошее замешено в одной бадье. Ты стараешься вычерпать только хорошее, доброе. Но попадает и плохое. Да простят тебя боги! — Ильми простёр руки над Климом, стоявшем посреди избы. Ты будешь жить долго, стрелы и сабли минуют тебя. Около тебя многие погибнут, но гораздо больше ты спасёшь от гибели. Пусть тебе сопутствует удача! Иди с миром! Как издревле положено — провожу тебя за порог. А вы, — обратился он к своим скитским, — герои! Забирайте ваши никчёмные ножи и убирайтесь!

Клим вышел первым, за ним Гулька. Показавшийся в дверном проёме Ильми, помахал обоими руками и скрылся. А тут, на воле, тишина и покой. Вайся сладко спал на хвое, подложив под голову суму перемётную. Кони съели заданный корм и теперь дремали, изредка взмахивая торбами. Рядом на корточках сидел белый привратник и ножичком точил палочку. При выходе гостей из дома он поспешно забил палочку в землю и, увидев Ильми, вскочил.

...Вели коней под уздцы по тропке. Молчание нарушил Гулька: — Клим Акимыч, ведь над этим чёртовым скитом — ни одной птицы!

Только теперь понял Клим, чего не хватало здесь. Около человека всегда вьются птицы, не доверяют, боятся, но далеко не улетают. В любой деревне встретишь ворон, галок, грачей. Их гнёзда на деревьях вокруг деревни. А голубей, воробьёв — счёта нет. А вот тут у скита и далеко вокруг — ни одной птахи! Ни воркования, ни птичьего гомона. Мёртвая тишина! К чему бы это?

Дальше ехали молча. Бурчал ручей, цокали копыта, гремели камешки... Вайся, надо полагать, привык, чтобы спутники, вырвавшиеся из скита, обменивались впечатлениями, а тут — молчат. И, несмотря на свою замкнутость, он всё ж спросил:

— Бог? Колдун?

— Человек, — в тон его вопросов ответил Гулька.

Ночевали они у Вайси в полном молчании. На обратном пути, оставшись вдвоём, они безрезультатно попытались разобраться, что же произошло в скиту.