Сестры из Сен-Круа

Во время службы они пели знакомые гимны, читали вместе со всеми «Отче наш» и слушали проповедь падре, но оба не могли думать ни о чем и ни о ком, кроме друг друга. Они уселись в разных концах палатки, как всегда: Том с солдатами, а Молли с офицерами и сестрами милосердия из лагеря, но оба чувствовали такую близость, словно сидели рядом, рука об руку, ладонь в ладонь. В конце службы, когда толпа прихожан смешалась, Роберт Кингстон подошел к Молли и сказал:

— Вижу, мисс Дэй, ваш жених приехал с фронта.

— Да, падре, — ответила Молли.

— Рад видеть вас в такой отличной форме, Картер, — сказал падре, кивнул Тому и отошел.

Пока остальные разговаривали между собой, Том с Молли отошли в угол. Вначале они держались скованно, разговор выходил неестественным и неловким: им так много нужно было сказать друг другу, что они не знали, с чего начать. Наконец Том сказал:

— Молли, я так рад тебя видеть. Даже не верится, что я и правда здесь. — И Молли почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— И мне не верится, — прошептала она. — Я так боялась, что случится что-нибудь ужасное, и ты не сможешь приехать, — что тебя ранят или убьют после этого письма. Я бы не вынесла этого, Том.

— Ну, ты же видишь — никто меня не убил, нечего понапрасну слезы лить.

Они поговорили еще немного, но палатка начала пустеть, и больше нельзя было там оставаться. Роберт Кингстон наблюдал за ними. Перед уходом они подошли к нему.

— Спокойной ночи, мистер Кингстон, — сказала Молли. — Я иду к себе. До встречи в следующее воскресенье.

— Спокойной ночи, мисс Дэй, — ответил падре. Затем он кивнул Тому и спросил: — Где вы остановились, Картер? В деревне?

— Да, сэр, — ответил Том. — Снял там комнату.

— Что ж, спокойной ночи. — И падре добавил с суховатой улыбкой: — Не сомневаюсь, что вы проводите мисс Дэй через лагерь к воротам монастыря.

— Да, сэр. Конечно, сэр.

Оставшиеся несколько минут они строили планы — как им снова встретиться на следующий день, единственный полный день, который Том проведет здесь в отпуске.

— Я выйду завтра, как только освобожусь, — пообещала Молли. — Нам с Сарой иногда дают пару часов отдыха после обеда, а мы потом дежурим в палатах, когда сестры уходят в церковь. Не знаю точно, когда я смогу выйти, где-то после полудня. Встретимся на дороге к лагерю.

— Тебя отпустят одну? — удивился Том.

Молли покачала головой.

— Нет, но Сара пойдет со мной, я знаю, что пойдет. А если даже нет, я все равно улизну через боковые ворота.

Она отметала все его аргументы и возражения и сказала наконец:

— Том, у нас всего один день. Если мы его упустим, то еще неизвестно сколько месяцев не увидимся.

Тогда он сдался на ее уговоры, и они крепко обнялись и поцеловались с незнакомой им прежде страстью.

— Теперь-то я наверняка приду, — чуть подрагивающим голосом проговорила Молли.

На следующий день все пошло не так, как надеялась Молли. Сестра Элоиза объявила, что в ближайшие дни в госпитале ожидается инспекция и Молли будет нужна ей весь день, чтобы подготовить палату. Мгновение Молли ошеломленно смотрела на нее, а затем просто кивнула и сказала: «Да, сестра». Она приступила к работе на кухне, но мысли ее были далеко: они лихорадочно метались, пока Молли изобретала и отбрасывала все новые и новые планы, которые все-таки позволили бы ей встретиться с Томом. У нее не было никакой возможности передать ему весточку, предупредить о перемене плана, но она знала, что должна повидать его еще раз перед отъездом.

Наконец она решила прибегнуть к своей самой простой идее. Она скажется больной и уйдет в свою комнату. А потом прокрадется вниз и потихоньку выскользнет из монастыря. Все, кроме Сары, будут думать, что она лежит больная у себя в комнате, а Сара ведь никому не скажет? Все утро Молли работала с рассеянным видом, так что это даже отметила вслух сестра Мари-Поль, и наконец сестра Элоиза сказала:

— Молли, что-то не так?

Молли храбро улыбнулась и сказала:

— Нет, ничего, сестра, я только… — Она замялась, словно ей неловко было говорить о таких вещах, а затем тихо сказала: — У меня месячные, и в этот раз что-то очень уж сильно болит.

Сестра Элоиза удивилась такому признанию, но не видела причин сомневаться в словах Молли и спросила только:

— Но работать вы все-таки можете?

Молли выдавила из себя еще одну храбрую улыбку:

— Конечно, сестра, только в полдень ненадолго прилягу.

— И на обед не пойдете? — спросила сестра Элоиза.

— Нет, сестра, — не могу есть, как бы не стошнило. Вот полежу немного, и все пройдет.

Молли сама удивилась тому, как легко ей далась эта ложь.

— Ступайте, — сказала монахиня, — уже почти полдень, и я пошлю Сару, чтобы принесла вам чего-нибудь поесть. — Она протянула Молли аспирин. — Это поможет, — сказала она. — К завтрашнему дню вы поправитесь, hein? Не вставайте с постели. До завтра.

Дальше все оказалось на удивление легко. Молли поднялась к себе в комнату и взяла шляпку и пальто. Она нацарапала записку для Сары, надеясь, что никто другой не зайдет проверить, как у нее дела. «Придется рискнуть», — подумала она, кладя записку на Сарину подушку.

Дорогая Сара,

я должна снова увидеть Тома. Я сказала сестре Э., что у меня месячные и мне нездоровится. Меня не ждут в палате до завтра. Пожалуйста, прикрой меня. Я вернусь до темноты. Другого случая у нас не будет.

Молли

Когда она спускалась по лестнице, зазвонил колокол, созывающий монахинь к обеду. Когда все сестры ушли в трапезную, Молли отважилась выйти через парадную дверь. Она решила, что это безопаснее, чем переходить двор, где ее могли увидеть из окна какой-нибудь палаты. Она закрыла за собой тяжелую дверь и обошла кругом монастырскую ограду. Том терпеливо сидел на упавшем дереве у дороги. Он вскочил на ноги, увидев ее.

— Молли! — воскликнул он. — Я не ждал тебя так рано.

— Скорее, Том. Отойдем подальше.

Она взяла его за руку и торопливо потянула с холма в рощу, где деревья могли скрыть их от наблюдательных глаз, глядящих из окон монастыря. Оказавшись наконец вне опасности, они остановились, и Том сжал Молли в объятиях.

— Как ты сумела вырваться? — спросил он после поцелуя. — И где Сара?

— Ее сегодня не отпустили, — объяснила Молли. — Я сказалась больной и должна сейчас лежать в постели у себя в комнате.

— Но тебя же хватятся.

— Надеюсь, никто не хватится, кроме Сары. — ответила Молли и храбро добавила: — А хватятся так хватятся. Тогда уже поздно будет. Но в деревне нам показываться нельзя.

— Здесь тоже нельзя оставаться, — сказал Том. — Ребята из лагеря часто ходят этим путем в деревню.

Молли на мгновение задумалась, а затем сказала:

— Пойдем гулять вдоль реки. Там-то, наверное, никого нет.

Она повела его через поля, в обход деревни, и наконец они вышли на ту самую тропу, по которой Молли так часто гуляла с Сарой в первые дни в монастыре.

Все утро светило солнце, но теперь в небе начали собираться тучи, ветер все сильнее трепал ветви склоненных ив, и гладь реки подернулась рябью. Том с Молли ничего не замечали. Они сидели под навесом из кроны дерева, ели вдвоем хлеб и сыр, которые Том купил в деревне, и разговаривали. Сначала не о войне, а о себе и о своем совместном будущем: о том, какой дом построят, какие у них будут дети, как они все вместе заживут настоящей семьей. О чудесном мире, который наступит, когда эта бойня наконец прекратится и все страдания вместе с ней. Но мысль об этом времени, когда придет конец их госпитальной и окопной жизни, с неизбежностью вернула их в настоящее.

— Готовится большое наступление, — сказал Том. — Все об этом говорят, прямо в воздухе что-то такое витает. Говорят, оно положит конец войне. Выбьем немцев из окопов и погоним обратно в Германию.

— Когда? — воскликнула Молли. — Когда будет это наступление?

Том пожал плечами:

— Не знаю. Никто не знает, но уже вот-вот. Нам не давали отдыхать, даже когда сменяли нас на фронте. Мы маршировали, таскали оружие, рыли траншеи и упражнялись, упражнялись — все время, пока стояли на квартирах, ну, и обычные всякие дела тоже делали.

— Упражнялись? Как упражнялись? — спросила Молли.

— Кое-кого из нашей роты учили обращаться с пулеметом Льюиса, — ответил Том. — Специальные курсы — как чистить, как ухаживать. Как починить, если заело. Они легкие, эти Льюисы, один человек может и таскать, и стрелять, если надо. А у нас были упражнения с винтовкой и штыком. Людей туда-сюда перебрасывают, новые траншеи роют, дороги строят утопленные в землю, чтобы незаметно что-то провозить вдоль линии фронта. Ну, и старые дороги надо все время ремонтировать. Этим-то мы по большей части и заняты на передовой. Весь день джерри нас обстреливают, а ночью нужно устранять повреждения. Самые старые траншеи, бывает, просто обваливаются. — Том примолк на мгновение, вспомнив о трех зловонных трупах, обнаруженных в обвалившейся стене последней траншеи, которую они с товарищами ремонтировали.

«О боже!» — вскричал Тони Кук, отскочив назад, когда что-то похожее на вонючий мешок с мусором рухнуло к его ногам. Только по полуразложившейся руке с болтающейся кистью, все еще торчащей из зловонного куля, они поняли, что нашли. Заделав стену траншеи, они похоронили и это тело, и два других, лежавших рядом.

«Молли об этом рассказывать ни к чему», — подумал Том и резко тряхнул головой, отгоняя от себя видение почерневшей руки, маячившее перед глазами.

— Проволоку впереди тоже нужно заново натягивать, — сказал он. — Она должна быть в порядке — на случай, если джерри зашлют диверсантов. Вот мы и выходим, как стемнеет, ищем дыры и заделываем.

— А немцы что, сидят и смотрят? — спросила Молли.

Том покачал головой.

— Не-а. Они делают то же самое — пытаются исправить то, что разбили наши артиллеристы. Вспыхивает сигнальная ракета, все замирают, снайперы стараются снять кого-нибудь, а потом, когда опять стемнеет, все снова берутся за дело.

— И все это — для того большого наступления? — слабым голосом спросила Молли.

— Оно уже вот-вот начнется, — сказал Том. — Людей отовсюду присылают.

Яростный поток ливня вернул их в сегодняшний день, и Том взглянул на небо — серое, низко нависшее под тяжестью дождя.

— Промокнем мы с тобой, — сказал он. — Придется идти назад или, по крайней мере, найти какое-нибудь укрытие.

— Я знаю самое подходящее место, — воскликнула Молли. Она ни за что не хотела возвращаться в монастырь: услышав от Тома о наступлении, а значит, о неизбежном кровопролитии, Молли приняла решение. Она подняла Тома на ноги и повела его по тропинке. Пригнув головы под ветром и проливным дождем, они пробрались к старому каменному, сараю, где Молли с Сарой осенью устраивали пикники. Смеясь, они юркнули в дверь и рухнули на остатки сена, все еще хранившегося там. Молли сняла пальто и положила на сено, а затем Том обнял ее, и они легли рядом, тесно прижавшись и остро чувствуя близость друг друга. Том поцеловал Молли, она поцеловала его в ответ, и тогда Том снял с нее шляпку и стал вынимать шпильки из ее волос. Волосы упали ей на плечи, обрамляя лицо, и Том приподнялся на локте, чтобы лучше разглядеть ее, свою Молли, с ее сияющими глазами и нежными губами. Он еще не успел оторвать от нее взгляда, как она вновь потянулась к нему, пригнула его голову так, чтобы дотянуться губами до его губ, и он почувствовал, как ее руки распахивают на нем гимнастерку, ныряют под рубашку, касаются кожи.