Батареи Магнусхольма

Буква «А»! Поднятый вверх большой палец при сжатом кулаке!

Именно это дважды показала Красницкая — но очень уж быстро. Но были еще растопыренные пальцы. Лабрюйер повторит то, что видел, и его большие пальцы составили вместе с указательными букву «М».

— «АМА»… — произнес он.

— Ну, «АМА», а дальше что? Вроде так было? — Росомаха коснулся указательным уголка своего рта.

— Это «Г».

— «АМАГ». Тарабарщина… А с чего она вообще взяла, будто ты знаешь эту «немую азбуку»?

— «АМАГ», — повторил Лабрюйер. — Потом она подняла левую руку, кончиками пальцев — к ноздрям.

— Так? — Росомаха воспроизвел жест.

— Это же «Н»! — воскликнул Лабрюйер и ткнул себя пальцем в ухо. — Потом — «У»!

— «АМАГНУ»?

— Получается, что так. И потом… кажется… она убрала палец от уха и сделала так?

— Так, — Росомаха обнял большим и указательным воображаемый стакан. — «АМАГНУС»? Магнусхольм, что ли? А почему «А» вначале? Это ведь не могла быть ошибка.

— Чем вы занимаетесь, господа? — спросил завершивший телефонные переговоры Хорь.

— Расшифровываем сигнал, — сказал Росомаха. — Получилось «АМАГНУС». Есть такое слово в природе?

— Это нужно в латинском учебнике смотреть, — ответил Хорь. — Леопард, вы напали на верный след. В Австро-Венгрии есть военно-голубиная почта, а кавалерийские части имеют передвижные голубятни. Но там это целые дома на колесах. У нас такое тоже завели, но чертовы австрияки, похоже, нас обогнали.

— Чертов прогресс! — воскликнул Росомаха. — Ведь у нас все было не хуже! И журнал даже имелся — «Вестник голубиного спорта». А как понадеялись на все эти провода и азбуку Морзе!.. Рано голубя в отставку отправили! И мы с Барсуком хороши, старые дураки. Как только стало ясно, что враг окопался в цирке, нужно было в первую очередь о голубях подумать…

— «А» — значит «аларм»! — воскликнул Лабрюйер.

— Вы о чем? — не сразу сообразил Хорь.

— «Аларм — Магнусхольм», вот что означал сигнал.

— Ну и что?

— Не знаю. Она хотела что-то сказать про Магнусхольм.

— И что бы это могло быть?

— Понятия не имею! — Лабрюйер вдруг разозлился.

— «Тревога на Магнусхольме», — расшифровал Росомаха. — Она хотела сообщить тебе, Леопард, именно тебе, что там какая-то тревога?

— Мы уже висим у них на плечах, и она хочет купить себе жизнь и свободу! Обычная хитрость, понимаешь? Обычная хитрость! Она делает намек — а потом просит за него платы! Ты что, с осведомителями дела никогда не имел? Когда мелкое ворье прижмут, оно начитает торговаться и выдавать крупные фигуры! — Лабрюйер вдруг ощутил, что его бьет дрожь. — Так и тут аккурат то же самое!

— Но отчего таким дурацким способом?

— Господа, ступайте со своими разговорами в какой-нибудь чулан! — приказал Хорь.

— Она могла приготовить и бросить записку, прислать рассыльного с запиской! — не унимался Росомаха. — Тут что-то не то!

— Тут театральное представление! Или цирковое представление! Десяти минут не прошло, как она шла по улице с мужем чуть ли не в обнимку! Голубки чертовы! — Лабрюйер понимал, что нужно прекратить этот разговор, но уже не мог — злоба им владела, оседлала его, и эта злоба отпустила поводья…

— Она сняла пальто и шляпу, отдала мужу и вбежала сюда? — Росомаха, оказывается, был въедлив, как концентрированная кислота. — А он здесь появился уже с пустыми руками?

Лабрюйер ничего не хотел знать и понимать.

Ему было стыдно — за того себя, которого словно на ниточке потащили за придуманной и фальшивой Иоанной д’Арк.

Он посмотрел налево, направо, ничего спасительного для себя не обнаружил и выскочил на улицу, хлопнув дверью.

— Умишком тронулся! — сердито сказал Хорь и ушел в лабораторию.

— Не цепляйся к нему. С ним неладно, — ответил Росомаха. — Если Горностай уже здесь, надо с ним потолковать…

И он поспешил следом за Хорем.

Лабрюйер не знал, что ровно через две минуты после его побега в фотографическое заведение ворвалась Ольга Ливанова в криво застегнутом пальто и съехавшей набок шляпке.

— Мне нужен хозяин фотографии, — по-русски заявила она.

— Он вышел ненадолго, — дипломатично ответил Ян. — Садитесь, обождите, пожалуйста.

— Он нужен мне срочно!

— Сейчас я позову фрейлен Менгель, она вполне может его заменить…

— Нет, мне нужен именно он!

Ян все же заглянул в лабораторию.

Хорь вышел в салон и узнал Ольгу.

— Ольга Александровна, что случилось?

— Вы меня знаете?

— Как не знать. Садитесь… Вы бежали? Ян, налей воды…

— Мне нужен сам господин Лабрюйер.

Хорь внимательно посмотрел на Ливанову.

— Вы попали в беду? Вас опять преследуют?

— Нет, не я! Я ей говорила, что это добром не кончится…

— Кому?

— Наташе… Наталье Красницкой, если угодно!

Хорь уставился на Ливанову круглыми глазами.

— Вон оно что! Ольга Александровна, пойдем, тут вас могут увидеть с улицы. И говорите со мной так, как хотели говорить с господином Лабрюйером. Я не знаю, когда он вернется, а сейчас, похоже, каждая минута дорога.

— Да! Но я вас не знаю.

— Пройдите сюда, — Хорь пропустил ее в узкую дверь, что вела во внутренние помещения фотографии, и сразу же, как эта дверь затворилась, стащил с головы вороной парик.

— Может быть, вы узнаете меня, — сказал он. — Помните ту ночь, когда на вас напали? Помните, как вас вырвали из рук убийцы в подворотне? Посмотрите на меня внимательно… Помните, я вас отпихнул и по-русски приказал: бегите? Ну? Вспомнили?..