Сокровища ханской ставки

Глава вторая. Природные гады Российской империи

Перрон на здешней станции был не только нечистым, но и невысоким, так, что сходя из поезда, можно было легко подвернуть, а при большом желании даже и сломать ногу. Эти неожиданные опасности на совершенно ровном месте ясно указывали на то, что путники наши прибыли в провинцию – и не так, чтобы просто глубокую, а поистине глубочайшую. Здание вокзала, хоть и двухэтажное, но деревянное, с облупившейся зеленой краской и покосившимися окнами только подтверждало это ощущение. Немногочисленные пассажиры, высыпавшие на перрон, быстро рассеялись по окрестностям, и у Загорского возникло чувство какой-то зияющей пустоты. При близком знакомстве с этой пустотой легко было бы впасть в уныние. На счастье, они с Ганцзалином оказались на станции не одни, а вместе с их новой знакомой, очаровательной Варварой Евлампиевной Котик.

– С приездом, – сказала та, почему-то лукаво улыбаясь. – Наши пенаты, удаленные от культуры и цивилизации, могут показаться вам запустелыми и печальными, но это не соответствует действительности. При ближайшем рассмотрении тут происходит много чего любопытного. Здешний предводитель дворянства мсье Кривошапкин регулярно устраивает тут балы и концерты. У нас даже есть свой синематографический театр, который содержит помещик Портнягин. В прошлом году он пятнадцать раз показал фильму «Донские казаки». Вы любите синематограф, ваше превосходительство?

– Признаться, не очень, – рассеянно отвечал Нестор Васильевич, блуждая взглядом по скудному станционному пейзажу. – Как мне кажется, искусство это пустое, плоское и во всех смыслах глухонемое. Не говоря уже о том, что никакой синематограф не может сравниться с книгой.

Варвара Евлампиевна покачала головой: господин Загорский ошибается, за синематографом будущее. Но он, кажется, кого-то ищет? Действительный статский советник отвечал, что нужно найти извозчика, который довез бы их с помощником до Розумихина.

– Извозчиков здесь нет, – отвечала барышня. – Но за мной должна приехать пролетка. А вот, кажется, и она…

К зданию вокзала неторопливо подъехал небольшой экипаж с откидным кожаным верхом. На козлах сидел крестьянин в красной цыганской рубахе и с разлапистой, словно веник, бородой, как будто только что пешком сошедший с картины Репина или прямо доставленный сюда из охотничьих рассказов Тургенева.

– Здравствуй, Еремей, – сказала Варвара Евлампиевна, легко поднимаясь в пролетку.

– Здравия желаю, барышня, – по-военному молодцевато отвечал мужик. – И со всеми вашими спутниками.

Варвара засмеялась – это не мои спутники, трогай! И пролетка тронулась, увозя ее прочь по ухабистой дороге. Загорский задумчиво посмотрел вслед облаку пыли, которую поднял экипаж.

– О времена, о нравы, – проговорил он. – Я положительно не понимаю характера нового поколения…

Верный Ганцзалин осведомился, что тут ему непонятно. Оказалось, Нестор Васильевич почему-то полагал, что госпожа Котик предложит им доехать до села в ее пролетке.

Во-первых, в пролетке только два места, отвечал на это помощник. То есть господину бы еще хватило, а ему, Ганцзалину, пришлось бы бежать по дороге рядом. Во-вторых, если господин хотел ехать с барышней, надо было ей об этом сказать. В противном случае откуда бы она узнала, что они на нее рассчитывают?

Загорский рассердился и велел ему не болтать глупостей. Есть вещи, сами собой разумеющиеся, заметил он. Госпожа Котик ведь не простая крестьянка, и, хотя барышня она оригинальная, но наверняка что-то слышала о правилах приличия. Можно было бы предложить им экипаж хотя бы из чистой любезности, все-таки до деревни идти добрых десять верст.

– Если поторопимся, в полтора часа доберемся, – деловито заметил Ганцзалин.

Однако такая перспектива почему-то совершенно не обрадовала его господина. Тащиться по грязной пыльной дороге под палящим солнцем пешком? Нет уж, слуга покорный. Пусть лучше Ганцзалин подыщет им на станции какую-нибудь телегу – доехать до Розумихина.

К несчастью, пока они беседовали с Варварой Евлампиевной, все телеги оказались уже разобраны. Им досталась только какая-то немыслимо древняя повозка, которой управлял старик-крестьянин с куцей седой бороденкой, шустрыми, как мыши, глазами, и в потерявшем цвет картузе. Телегу его, видимо, никто не решился арендовать ввиду ее чрезвычайной ветхости. Скрипящая, рассохшаяся, какого-то пегого оттенка – казалось, она может просто рассыпаться при малейшей неровности.

– Судя по всему, ее тоже выкопали археологи, – заметил Загорский. – Очень может быть, что на ней ездили еще при Владимире Красное солнышко[8]. Остается только гадать, на какой версте она развалится.

– Если не развалилась раньше, не развалится и сейчас, – бодро заметил Ганцзалин, забрасывая саквояжи в телегу. – Прекрасный экипаж, домчимся в два счета.

Они уселись поудобнее на пыльных рогожных мешках, устилавших дно, и телега с некоторым усилием двинулась вперед. Конь, который был в нее впряжен, оказался вполне подстать самому экипажу – грязноватой серой масти, понурый, костлявый, со спутанной гривой и даже, кажется, без некоторых зубов.

Помощник, впрочем, тут же объяснил Нестору Васильевичу, что масть и зубы для лошади ничего не значат, в настоящем скакуне главное – стать и мах.

– Мах у него знатный, – согласился Загорский, – идет не быстрее пешехода.

– Шибче никак нельзя, – неожиданно ввязался в разговор возница, – сивка мой на возрасте, от лишней резвости может и копыта на ходу отбросить.

Выслушав эту тираду, действительный статский советник бросил на помощника выразительный взгляд. Ганцзалин в ответ пробурчал, что зато цена совсем небольшая – всего полтинник за поездку. Возница, внимательно слушавший их разговор, оживился.

– Целковик пожалуйте, барин, – неожиданно сказал он, почесав в куцей бороденке.

Китаец бросил на него взгляд, от которого любой другой крестьянин кроме русского, надо думать, немедленно помер бы со страху.

– Это почему целковик, – грозно спросил он, – договаривались ведь на пятьдесят копеек?!

– Так то за одного человека, а вас двое, – охотно объяснил старик.

Нестор Васильевич и Ганцзалин переглянулись.

– Ладно, будет тебе целковик, – кивнул Загорский.

Однако старик на этом не угомонился.

– Прибавить надо, ваше благородие, – проговорил он невесть откуда взявшимся басом. – Еще целковик, не меньше.

– А это за что? – спросил Ганцзалин, прищуривая глаза от гнева.

– Поклажа больно тяжелая, конь, того и гляди, надорвется. А кому не нравится, так вот, пожалте по дороге пешочком топать.

И, как бы показывая серьезность своих намерений, натянул вожжи, от чего старый сивка немедленно встал, как вкопанный, может быть, надеясь, что сегодняшнюю работу он уже выполнил.

Несмотря на бессмысленную наглость требования, Загорский согласился и на это условие. Он не без оснований опасался, что закипавший Ганцзалин захочет долбануть старика-крестьянина своим железным кулаком прямо по древнему его картузу, а разбирательство со здешними органами власти в его планы совсем не входило. Он даже не стал искать местную жандармскую команду, чтобы доложиться о приезде. Действительный статский советник заявил своему помощнику, что чем меньше народу узнает об их появлении, тем будет лучше. Не говоря уже о том, что Ганцзалин и без того перевел их на полулегальное положение, объявив барышне Котик о том, что они – археологи.

– Ну, где ты видел таких археологов? – увещевал он китайца. – Ни оборудования специального, ни людей в достаточном количестве. Что, по-твоему, можем мы тут отыскать вдвоем?

Ганцзалин отвечал в том смысле, что отыскать при желании можно все, что угодно. Как гласит русская пословица: была бы свинья, а лужа найдется. Загорский нахмурился и собирался, видимо, сделать помощнику выговор, но их неожиданно прервал старик-крестьянин.

– Так что, господа хорошие, сойдемся на двух целковых? – спросил он, встряхивая вожжами в воздухе.

– Сойдемся, сойдемся, езжай, любезный, – нетерпеливо отвечал ему действительный статский советник.

После этого движение восстановилось в прежнем неторопливом темпе. Сивка лениво цокал копытами по ухабистой дороге, телега переваливалась с боку на бок, норовя вывалить своих пассажиров наземь, как совершенно ненужный и обременительный груз. Чтобы не оказаться на земле, им приходилось крепко держаться за борта, что, как легко догадаться, настроения тоже не прибавляло.

Несколько минут помощник, надувшийся, как аэростат, ехал молча, потом внезапно заявил во весь голос:

– Рано!

Нестор Васильевич посмотрел на него вопросительно: что именно рано?

– Рано крепостное право отменили, – отвечал китаец. – Теперь ему и в зубы не дашь, этому жулику.

Загорский пожал плечами: их возница – бедный человек, выживает, как может. В конце концов, для них с Ганцзалином эти два рубля ничего не значат, а для крестьянина – большое подспорье. И вообще, надо понимать, что они довольно далеко отъехали от Санкт-Петербурга, и вокруг уже не привычная им Европа, а тысячелетняя Русь.

Однако китаец уперся: дело не в деньгах, но раз уж договорился, слово надо держать. Нестор Васильевич хотел было посоветовать Ганцзалину обратиться с этой максимой к его же китайским соотечественникам, которые славятся своей честностью в делах, но поглядел на обиженный вид помощника и передумал.

– Ты обратил внимание, что госпожа Котик ехала в поезде с одним только ридикюлем? – спросил вместо этого Загорский, видимо, желая отвлечь Ганцзалина от неприятных мыслей.

– Ну, обратил, – пробурчал тот. – И что это, по-вашему, значит?

– Пока, видимо, ничего, – отвечал хозяин. – Просто любопытно, куда и зачем она ездила совершенно без багажа?

Однако Ганцзалин, судя по всему, не собирался беседовать о столь ничтожных материях в то время, как их с хозяином только что самым бессовестным образом нагрели на целых полтора рубля. Загорский, видя его настроение, тоже умолк и думал о чем-то своем.

Часа через полтора непрерывной езды вдоль полей они въехали в небольшой лес.

– Леса тут должны быть редкостью, – заметил Загорский, – все же вокруг степь.

Возница заметил, что тут не только лес имеется, но даже и озеро при нем, по имени Листвянка. Нестор Васильевич кивнул: судя по тому, что лес растет на его берегах, озеро должно быть не солончаковым, а пресным, что в здешних местах тоже встречается нечасто.

Солнце тем временем уже начало садиться, и в лесу быстро сгущались сумерки. За деревьями, стоявшими вдоль дороги, заблестело обширное водное зеркало.

– А скажи-ка, братец, слышал ли ты о недавних убийствах в Розумихино? – ласково обратился Нестор Васильевич к старику вознице.

Тот поскреб в бороденке и отвечал как-то смутно, что земля слухом полнится. Говорят, чухонца убили и еще вроде как околоточного. Чухонца-то нашли, а вот фараона пока нет.

– А не полнится ли земля слухами, кто именно мог их убить? – продолжал свои расспросы Нестор Васильевич.

Старик покосился на него хмуро и отвечал, что убить мог кто угодно, потому – народ такой озорной, что не приведи Господи!