Камеристка

— Говорю, что не ощущаю в её теле сердца. Ничего. Пустота в груди. Интересно, да, Нер-Рорг?

— Отодвинься, колдун! — скривилась Тувэ. — Меня тошнит от твоего сального восторга.

Не будь они давно знакомы, Мэрик бы за такую дерзость — бесцеремонное шиканье — вспорол бы ему брюхо. По лицу воина было видно, что у него и так руки чесались прибить колдуна. А тому хоть бы что. Но он был ценным членом отряда. Потому-то его терпели.

Тувэ посмотрела в конец коридора. Нет сердца, значит. И почему её до сих пор не сожгли? За такое тут ведь отправляют на костер.

***

Глория рыдала. Выла, совсем позабыв о манерах и задвинув подальше свою гордость. Она каялась и умоляла Элиота миловать её. Всё ему выдала, все имена назвала, что знала. Ведь он так на неё посмотрел… Был так ласков. Как никогда не был прежде. И она доверилась, подумала, что он простит её, что его сердце дрогнет. А он…

Бессердечный скользкий ублюдок!

Элиот выслушал её исповедь, похолодел лицом и безжалостно бросил:

— Казнить за измену и предательство короны.

Вот и всё. Глория шла по тёмному коридору. На эшафот. Бывшая королева три года назад шла этим же путём. Интересно, как быстро Камеристка сведёт в могилу северянку? Глория вот продержалась почти год.

— Эй, — она посмотрела на свою свиту через плечо. — Ты хоть на миг была мне предана?

— Я служу Его Величеству королю, — бросила, ни секунды не раздумывая. Манеры у Камеристки были такие, что даже Глории оставалось только завидовать. Вся приличная, безукоризненная. Это с такими-то король любил спать? Он не делил с ней постель из-за того, что его королева не дотягивала до этой Камеристки? — И вы всегда знали об этом, Ваше Величество.

Глория снова рассмеялась. Реветь хотела, метаться в истерике, биться, но слёзы сопровождались смехом. Злобным и таким… Так леди и королевы не смеются. Но ей-то уже было плевать. Она сдохнет через минут пятнадцать.

Камеристка не скрывала, что была верна королю, но и прислуживала Глории так, как ни одна фрейлина не могла. Она как будто угадывала желания. И Глорию это вполне устраивало. Её секреты, доверенные Камеристке, по двору не бродили. Она всегда знала, что нужно королеве, какое платье выбрать, какие украшения, что подать на десерт, чтобы поднять ей настроение. Сама никогда не была вычурной и не раздражала. Глорию всё устраивало. Она не задавалась вопросами. Тем более планы её отца шли как по маслу. Камеристка, естественно, должна была быть о них ни сном ни духом. И ведь Глория держала язык за зубами! Церковь отца поддерживала. Нужно было свергнуть короля и усадить на трон того, кто полностью устроил бы священников и знать. Всё почти получилось. Отец занял бы престол, как единственный, кто остался хоть каплей крови связанный с троном, её выдали бы замуж за кого-то подходящего, она бы родила наследника… Отец в подробности не вдавался. Леди в подобных делах ничего не смыслят. Он лишь давал ей указания — Глория выполняла. Делала всё точно по его наставлениям, и всё равно!

Мерзавец Элиот! Он не любил её! Да что там, даже не уважал! Захаживал в её покои раз в месяц, если надавят на него, и на том всё! Она ненавидела его! Просто ненавидела! А теперь ещё и желала ему сдохнуть в муках! Дьявольское отродье! Она поверила ему! Выдала всю свою семью, всех союзников! Всё, что знала, и вот как он с ней обошёлся!

Как? Как они могли попасться? Камеристка? Она единственная из её слуг осталась в живых, стояла подле короля, когда её часть дворца обыскивали и уничтожали всех неугодных.

Нет, Камеристка ничего не могла знать. В эти дела Глория её не посвящала. Никогда. Так как же? Как? Кто их предал?

Глория думала об этом на протяжении нескольких недель. Она плохо спала, не ела, ждала дня своей смерти и всё гадала, кто мог их предать?

Кто-то из церкви? Высшие служители, конечно, не пострадали. Никого не убили. Священников, связанных с герцогской семьёй Глории, выслали в другие королевства, направили в самые отдалённые башни. Они не могли быть предателями. Ведь Король Элиот и им стоял поперёк горла. У них было какое-то своё противостояние. Хотя, конечно, вид все участники конфликта делали, словно вообще ничего подобного между ними никогда не было. И всё-таки…

Кто?

Как?

Тяжёлая дверь со скрипом отворилась, и в глаза ударил белый свет. Глория моргнула несколько раз, привыкая к яркому солнцу. День, как назло, был ясный. Толпа расступилась. Стражники теснили горожан и прислугу, знать стояла в отдалении или смотрела из окон. Глории не обязательно было их всех видеть, чтобы знать, что они там. Она сама не раз смотрела на преступников из замка. А теперь смотрели на неё. Пока шла по коридору — держалась, когда открывали дверь — держалась, но стоило увидеть помост, палача с чёрным мешком на голове, из прорезей которого виднелись мелкие глаза, как сердце пустилось в бешеный галоп, в горле пересохло, в животе потяжелело… Она замерла. Хотела в истерике броситься прочь. Пусть её ловят, пусть держат, а она будет кричать, бороться! Не может! Просто не может!

— Ваше высочество, — тихий голос Камеристки заставил её вздрогнуть. По спине прошёлся холодок. — Это королевская казнь, а не забитие визжащего скота.

Глория сжала зубы. По щекам всё ещё катились слезы. Она сделала один шаг. Второй. Ненавистная Камеристка была права. Нельзя умирать как свинья! Надо держаться. Пусть её помнят гордой королевой!

Но как же ей было страшно! Как же не хотелось умирать!

Люди смотрели на неё с ненавистью. Да какое им дело было до смены власти? Как смели они судить её, ничего не зная? Не зная, каков их король, как он обращался с ней!

В руках стоящих ближе всего простолюдин Глория увидела овощи, склизкий картофель. Они собирались забросать её, пока она шагала бы к эшафоту. В основном это была прислуга из дворца. Если бы не Камеристка, которую уважали все от горничных до конюхов, наверное, всё же в неё полетели бы испорченные продукты.

Глория отвернулась. Посмотрела прямо перед собой и выпрямилась. Каждый шаг давался ей с трудом. В тишине, повисшей над задним двором замка, она слышала цокот каблуков своих туфель, слышала, как звенят доспехи стражи за её спиной.

Помост становился всё ближе. Ноги всё больше наливались свинцом. Она ещё может убежать! Её могут спасти!

Глория окинула взглядом округу. Стража на каждом шагу. Люди, которые готовы были разорвать её, дай им только волю. И северяне… Они выделялись ростом и одеждой.

Она поднялась на одну ступеньку.

Руки дрожали.

Встала на второю ступеньку.

Спина взмокла от пота.

Камеристка поднималась за ней.

Третья ступенька.

Всё перед глазами расплывалось. Изо рта рвались всхлипы, но Глория сильнее сжимала челюсти. В голове звенели слова Камеристки. Она не будет верещать как свинья! Глория, дочь покойного графа Герлота, леди Глория Герлот, королева Лейхгарда, не закатит истерику!

Она шла по эшафоту к плахе. Глория видела, как отрубают головы преступникам. Видела, как рубят руки. Знала, что её ждет.

Обернулась. Камеристка остановилась у ступеней. Махнула рукой страже, чтобы они остались на месте. Она смотрела на королеву с бесстрастным выражением лица. Не жалела, не сочувствовала, не ненавидела. Ничего. И Глория странным образом была ей благодарна за это. Бесчувственность Камеристки её успокаивала. Она едва ли не единственная, кто до самого последнего момента относился к ней как к королеве. Глория ненавидела её. Она знала, что оказалась на эшафоте из-за неё. Не знала только, что именно произошло, не знала, как, но была уверена — если бы не Камеристка… Она чувствовала.

Камеристка присела в глубоком реверансе.

Глория повернулась к палачу, сжимающему огромный топор с длинной рукоятью в руках. Опустила взгляд на плаху. Темное дерево. Отполированное. Она медленно встала на колени.

Камеристка выпрямилась, кивнула, будто одобрила её покорность.

В ушах звенело. Кажется, люди в толпе начинали что-то выкрикивать, говорить, но Глория слышала только протяжный звон, как от одного тяжёлого удара колокола.

Она сглотнула, зажмурилась. В душе всё ещё надеялась, что кто-то из союзников её отца придет на помощь. Всё ещё надеялась. Хотела потянуть время. Может быть, вот сейчас…

Но ничего не случалось. Глория надеялась, но, по правде говоря, знала, что сама выдала едва ли не половину, а найти остальных Элиоту не составило бы труда. Никто не придёт. Её казнят.

Глория опустила голову в выемку, стиснула зубы и решила не открывать глаза. Его Величество не пришёл. Но, может быть, он явится, может быть, смилостивится.

Она сжала кулаки. Ничего не происходило.

Он придёт. Придёт и дарует прощение. Точно. Так и будет. Вот сейчас. Сейчас Элиот…Секундная боль пронзила шею, раздался противный чавкающий звук у самого уха.

Элиот всё-таки не пришёл.