Секреты Ватикана

Сказанное в полной мере можно оценить и почувствовать в обеих церквях. Их нашумевшее несходство отсылает исследователей не только к полярности темпераментов двух архитекторов, но и к противоположным духовным концепциям.

Любой художник знает о накладываемых его ремеслом ограничениях и неразрывных путах, которые для архитекторов становятся фактически приговором, они сковывают полет фантазии самой необходимостью преобразовывать не поддающиеся модификациям элементы — материалы и пространство. Когда молодой Борромини появился на стройплощадке Сан-Карлино, он знал, что обязан возвести все затребованное суровыми монахами, а в его распоряжении оказались всего двадцать четыре квадратных метра напротив виа XX Сеттембре, где и должны были поместиться монастырь с церковью. Более того, территория под застройку имела неправильную форму: один из углов участка был срезан фонтаном. Принужденный или, возможно, побуждаемый этими трудностями к оригинальным решениям, он тщательно изучил каждую деталь и находчиво реализовал в Сан-Карлино множество интересных решений. Его подход отличался тонкостью и элегантным воплощением задумок: от фундамента до балюстрад, от ниш до колокольни — вплоть до необычной полости купола. И, естественно, фасад: идеи настолько смелые, что они наложили отпечаток чего-то фантастического на это суженное пространство, артикулировали его, придали ему беспримерный размах.

Помещение, мимо которого пройти нельзя, — это монастырский дворик; в него можно попасть через маленькую дверцу сбоку от главного алтаря. Его прямоугольная форма смягчается срезанными углами и колоннами, разделяющими пространство на два уровня. Балюстрада верхнего этажа подпирается элегантными колонками, часть из них, в отличие от прочих, перевернута. В центре — восьмиугольный колодец; специально для него Борромини спроектировал крышу из кованой стали. На такой ограниченной площади особенно важная роль отведена игре света, в тот или иной час дня то прихотливо выхватывающей из темноты все эти арки, перила и колонны, то укрывающей их благословенной тенью. В эпоху Борромини поговаривали, что эта церквушка целиком могла поместиться на одном пилястре купола собора Святого Петра. Это близко к истине, но столь же верно, что мы совершим ошибку, заключив творческий полет мастера, невзирая на его сокровенную религиозность, в тесные рамки церковного искусства.

Вот что действительно имеет значение, так это дух сердечности и сосредоточенного уюта, царящий в этих крошечных комнатках, — чудо, сотворенное очарованием этого места и ощущением кроткой умиротворенности перед лицом священного. Если говорить о биографии создателя церкви, то Сан-Карлино стала первым заказом, принесшим Борромини в небольшом кругу его поклонников славу архитектора, способного сочетать чутье и смекалку в осуществлении проекта с экономией средств, на него отпущенных. Строительство не принесло ему лично ни одного кваттрино прибыли, что подтверждают и документы тех времен: "Мы можем смело заявить, что от нашего сооружения он [Борромини] никогда не требовал ни единого гроссо", — пишет фра Хуан де Сан Бонавентура, приор ордена, зорко контролировавший ход работ. В восхищении он замечает также, что эта церквушка настолько красива, что, "по мнению многих, редко где в мире можно встретить нечто подобное: искусное, оригинальное, необычное".

Еще одно проницательное наблюдение принадлежит брату-тринитарию, написавшему, что "творение сие основано на сочинениях людей эпохи Античности и лучших архитекторов". В завершение он сообщает, что многочисленные иностранцы, даже гости из Индии, часто обращались к монахам с просьбой показать чертежи церкви. Финальные похвалы он приберегает для профессионального мастерства и опыта Борромини, распоряжавшегося поденщиками и направлявшего те или иные этапы стройки, поскольку

он так ловко обращался с ремесленными делами, что сложнейшая работа, которая должна была отнять много дней, у него спорилась, будто была совсем обычной и привычной; ибо названный Франческо сам руководил каменщиком, занятым кладкой, поправлял кельму штукатура и пилу столяра, резец каменотеса, молоточек кирпичника и напильник кузнеца; поэтому и велика ценность усилий его и малы траты, как бы ни вещали злопыхатели и завистники.

В Риме до той поры не встречали архитектора, который был бы в состоянии создать что-то похожее.

В общем, хроника тринитариев показывает нам человека большого таланта, жаждавшего говорить с ремесленниками на их языке и направлять их мастерство туда, куда звала его собственная творческая фантазия. Он напоминал дирижера оркестра, способного подсказать любому из оркестрантов динамику или тональность музыкальной фразы, которую можно исполнить на его инструменте. "Франческо" — так зовет его монах. В действительности это и было имя того, кого привычно зовут Борромини. Франческо Кастелли родился в Швейцарии, в Биссоне, кантон Тичино, в скромной рыбацкой деревушке у озера Лугано 27 сентября 1599 года. О Джан Лоренцо Бернини мы знаем гораздо больше, поскольку о нем было многое написано даже современниками, а его произведения предстают взору каждого из нас в самых выгодных и прославленных местах Рима уже несколько столетий подряд. С Борромини все иначе, еще при жизни хроники им пренебрегали, поскольку молва не сообщала почти никаких занятных эпизодов, которые расцвечивали бы его существование и привлекли к нему биографов. Хронистам нужна плоть и кровь, чтобы будоражить как собственную фантазию, так и воображение тех, кто прочтет их книги.

В этом смысле сверкающий гений Бернини на десятилетия заполняет собой творческую сцену Рима XVII века, которая без него показалась бы пустыней. Впрочем, ничего удивительного, ведь свой путь он начал очень рано, когда кардинал Шипионе Боргезе, племянник папы Павла V, безошибочно определил в нем вундеркинда (enfant prodige). Бернини трудится безостановочно, не жалея себя, и во многом накладывает заключительные штрихи на современный нам облик города. Он фаворит сильных мира сего, он доминирует при папском дворе, заполняет знаками своего присутствия большие и пышные пространства, постоянно получает заказы, как государственные, так и частные. Проворный и обольстительный, он очаровывает своих слушателей. Он полностью осознает степень своего таланта, он разносторонен, непостоянен, креативен, гибок и при этом ничуть не скрывает своих многогранных творческих способностей. Он художник, скульптор, архитектор, декоратор, сценограф, театральный костюмер, специалист по пиротехнике. Позднее скажут, что он был последним универсальным гением Ренессанса. Станут сокрушаться, что он, точно Вагнер или Бетховен, не оставил наследников и последователей. Будут осуждать смехотворные попытки тех, кто пытался ему подражать, имитируя его стиль.

На самом деле вовсе не деятельный Бернини, а другой — меланхолик Борромини — посеет зерна архитектуры будущего, пусть всходов и придется ждать долго. Борромини — настоящий соперник, в некоторых обстоятельствах даже враг, осмелившийся бросить вызов самому Бернини и сумевший однажды даже разрушить одно из его творений, чтобы заменить собственным. Бернини естествен в своей театральности, но именно Борромини, внешне немногословному и непритязательному, удастся изобрести беспрецедентные, невероятные изгибы, узоры, орнаменты и иные декоративные элементы, пусть даже не всегда функциональные. Как точно подметил монах Сан-Карлино, он ориентировался на классические модели, которые потом искривлял, преобразовывал и заставлял буквально вибрировать в соответствии со своими личными вкусами, потребностями конструкции или духом времени, и получалось у него "на редкость необыкновенно".

Франческо Кастелли был девятилетним ребенком, когда ему пришлось покинуть не слишком дружелюбные берега своего озера и переехать в Милан. В качестве ученика каменотеса он подвизался на стройке Дуомо, где и освоил все секреты резьбы по камню. А ведь это тончайшее ремесло, изысканное искусство, и при должном уровне квалификации оно не менее благородно, чем профессия столяра-краснодеревщика, кузнеца или ювелира. Когда годы спустя он приступит к возведению фасада оратория (молельни) Сан-Филиппо Нери, стоящего рядом с Кьеза Нуова на проспекте Витторио, желанием Борромини будет вылепить его стены так, словно "это цельный кусок терракоты".

Не имея возможности реализовать свое стремление, он ухитрится найти аналогичное решение. Римский кирпич, как можно видеть на примере античных строений, имеет правильную форму, ровную поверхность и малую толщину. Взяв его за основу, Борромини приказывает изготовить точно такие же кирпичи и между двумя блоками поместить смальту, что минимизирует практически и зрительно сочленения и стыки. Таким образом удается приблизиться к идее "терракоты", которая занимала его мысли, и одновременно с этим исполнить волю заказчиков, требовавших от него "стыдливости и скромности", дабы фасад оратория был "бедным" и не затмевал собой великолепие соседней церкви Кьеза Нуова ди Санта-Мария-ин-Валличелла. То, что в итоге получился шедевр, признавал — про себя — даже Бернини. Единственным его возражением было то, что внешний вид здания скорее приличествовал "дому свиданий или помещению для игры в карты на какой-нибудь вилле", но уж никак не религиозному сооружению.

Едва преодолев деликатный период юности, Франческо решает перебраться в Рим. Итак, он покидает Миланский собор и пешком отправляется в столицу католицизма. Ночами спит на монастырских подворьях, питается где придется. Этот молодой человек снедаем огнем двойственной природы: религиозным и профессиональным. В Риме он находит пристанище у своего двоюродного брата по материнской линии, некоего Леоне, который проживает в переулке Аньелло (букв. Ягненок; ныне переулок Орбителли) недалеко от церкви Сан-Джованни-дей-Фьорентини на набережной Тибра. Вскоре Борромини находит работу — он становится, как мы сказали бы сегодня, прорабом на стройке собора Святого Петра. Леоне, тоже каменотес, родом из той части кантона Тичино, где широко распространено искусство резьбы и моделирования камня. Кстати, оттуда, помимо Борромини, вышла еще пара выдающихся архитекторов; достаточно упомянуть крупнейших из них — Карло Мадерно (Леоне женился на его племяннице Чечилии) и Доменико Фонтана.

Короче говоря, Франческо, как и другие иммигранты, попадает в новый для себя семейно-родственный круг. В зарплатных ведомостях Святого Петра он проходит под новым именем — Франческо Бромино, или Борромино. Вероятным мотивом было чувство почтения (его и всей семьи) к святому архиепископу Карло Борромео: Биссоне и некоторые районы Ломбардии входили в состав "борромейских" провинций (топонимический след обнаруживается и сейчас, если вспомнить Борромейские острова на Лаго Маджоре). Возможна и более банальная версия: это прозвище позволяло ему выделиться из массы прочих Кастелли, трудившихся на стройплощадках, верфях и в забоях.

Первым безоговорочное доверие оказывает ему именно Мадерно, призвавший юного земляка помочь ему в "анализе", как бы мы сказали сегодня, то есть в изготовлении чертежей и придумывании тех или иных конструктивных деталей. Иногда, давая задание привести в порядок и отшлифовать свои проекты, он позволяет Борромини привнести в них что-то свое, предложить иной вариант. Мадерно весьма резок с учеником, но за маской ворчливости и раздражительности прячется уважение к благоприобретенному родственнику, которое порой граничит с привязанностью. Он выглядит старше своих шестидесяти пяти лет (а мы с вами сейчас где-то в 1620 году), страдает от камней в почках и отложения солей, передвигается с таким трудом, что его приходится транспортировать "в портшезе". Хоть Мадерно и не показывает вида, но этот немногословный и находчивый молодой человек, целыми днями кружащий по мастерской и всегда умело упреждающий его желания, для него большое утешение.