Тоталитаризм и вероисповедания

Переворот Кастро и ранний период его власти

Сегодня звучит злой иронией то, что Чибас высоко ценил юридические способности своего ученика Кастро и предсказывал ему большое будущее в области права. На самом деле с момента своего прихода к власти Кастро проявил полное пренебрежение конституцией, законами и самыми элементарными понятиями демократии. Партия Чибаса досталась Фиделю Кастро как бы по наследству. После неудачной попытки свержения диктатуры Батисты 26 июля 1953 года и выхода из тюрьмы по амнистии в 1955 году Кастро возглавляет то, что осталось от партии своего покойного профессора, и переименовывает ее в Движение 26 июля. Готовясь к захвату власти, Кастро с отрядом примерно в 800 человек партизанил в горах восточной Кубы, нападая на городские базы правительства, привлекая, таким образом, на свою сторону городскую интеллигенцию и деморализуя армию. Реакция власти выразилась в чрезмерных жестокостях, например, в отправке 2 тысяч сельских семей с Восточной Кубы в концлагеря. Возмущенное таким поведением Батисты американское правительство прекратило поставки ему оружия и публично осудило его диктатуру. Это подорвало волю к власти и так изолированного от народа деспота. Тем временем Кастро отправился на переговоры с антибатистовскими эмигрантами во Флориду и получил от них кадровую, политическую

504

и финансовую поддержку. 31 декабря 1958 года Батиста отрекся от власти и бежал из страны, а 1 января 1959 в Гавану вступали партизаны Кастро — к этому времени их было около 1,5 тысяч.

Позднее Кастро и особенно Че Гевара создали миф о крестьянской революции на Кубе. Но это опровергают и вышеприведенные цифры о численности партизанского отряда Кастро, и тот факт, что крестьяне-бедняки составляли менее 5% населения острова. Свержение Батисты было результатом пассивного и активного сопротивления режиму главным образом интеллигенции и студенчества и внутренней деморализации изолированной от общества верхушки власти. Надо, однако, отдать справедливость режиму Батисты: экономическая его политика была весьма разумной. Как пишет американский историк О'Коннор, доходы на душу населения в 1950-е годы на Кубе были одними из самых высоких в Латинской Америке. На душу населения на Кубе приходилось автомобилей, предметов длительного пользования и телевизоров больше, чем в любой другой латиноамериканской стране, в сельском хозяйстве подавляющее большинство составляли вполне обеспеченные мелкие земледельцы-арендаторы, безземельных крестьян-батраков было менее 5% населения. Пропорция трудящихся, состоявших в профсоюзах, была одной из самых высоких в мире, а заработная плата рабочих и чиновников приближалась к аналогичным ставкам в Западной Европе и Канаде. Батиста пытался, и не без успеха, диверсифицировать экономику страны, превратить ее из монокультурной в поликультурную. Да, на Кубе были значительные контрасты между благополучными жителями и бедняками. На уровне прожиточного минимума и ниже его находились безземельные батраки и часть неквалифицированных сезонных рабочих. Но ни те, ни другие в движении Сопротивления не участвовали. Пролетарские битвы и радикализм были в далеком прошлом, а подогревавшая их компартия к 1950-м годам была расколота, обессилена и даже поддерживала Батисту[2], а, когда запахло кровью в связи с партизанскими действиями отрядов Кастро, глава компартии Блае Рока на всякий случай

505

устроил себе поездку к Мао, который ему явно импонировал своим недовольством хрущевской десталинизацией.

Кубинская компартия под названием Народно-социалистической партии, была «реформирована» эмиссарами из Москвы в 1934-1935 годах в духе народных фронтов и культа Сталина. Праотцем кубинского марксизма считается философ-революционер Хосе Марти, погибший в бою за независимость в 1895 году. Хотя после этого все кубинские революционеры и радикалы пользовались именем Марти, на практике ни его писаний, ни трудов основоположников марксизма Кастро и его сподвижники не читали. А коммунистическая партия Кубы была образом и подобием сталинской компартии той эпохи, но отличалась от нее еще более низким уровнем культуры и образования. Так что никакими «теоретическими разработками» идей Марти, а тем более Маркса—Энгельса—Ленина ни компартия Кубы, ни примкнувший позднее к марксизму Кастро не отличались. Если рассмотренные нами главы, посвященные России, Китаю и Югославии, показывают, что революции или перевороты совершались в этих странах во имя коммунизма и коммунистическими партиями, то на Кубе революция, приведшая Кастро к власти, была коалиционным движением различных партий демократического и социал-демократического направлений, отказывавшихся иметь дело с коммунистами. Более того, коммунисты выступали с критикой повстанцев, утверждая, что это очередной путч, а не революция. Только придя к власти в 1959 году во главе этой многопартийной, но крайне миниатюрной коалиции — всего в партизанском отряде Кастро было около 400 бойцов, а в момент свержения ими Батисты — не более 1,5 тысячи — и обещая стране демократию, свободу и демократические всеобщие выборы, Кастро поворачивается против вчерашних союзников, начинает называть свою революцию социалистической. К 1960 году в коалиции и среди демократически настроенных офицеров растет недовольство усугубляющимся авторитаризмом Кастро и его сближением с коммунистами. Самой видной личностью среди военных критиков был Хубер Матос, один из самых популярных военных командиров, герой партизанской борьбы в горах, соратник Фиделя и конкурент

506

младшего брата Фиделя — Рауля Кастро, военного министра Кубы. Кастро в 1960 году подвергает его и большую группу офицеров показательному суду по обвинению в измене революции. Все приговариваются к длительным срокам заключения, Матос — к 20 годам. А в своей знаменитой речи 1 декабря 1961 года Кастро объявляет себя коммунистом, заявляет, что в душе был таковым еще во время первого своего восстания против Батисты в 1953 году. Это все его бывшие революционные товарищи решительно отрицают. Это заявление стоит сравнить с его же словами, сказанными в мае 1959 года: «Не понимаю, откуда берется клевета на нашу революцию, что будто это коммунистический переворот, будто она пронизана коммунизмом. Кому может прийти в голову мысль, что мы лелеем какие-то темные намерения? Разве может кто-либо обвинить нас в том, что мы когда-либо скрывали что-либо от народа»[3]. Когда же Кастро лукавил: в 1959 году или в 1961, когда заявил, что был в душе марксистом-ленинцем с 1953 года? При этом он сам заявлял, что читать у него не было времени и что он вообще не интеллектуал, а деятель, активист. Так что скорее всего его познания в марксизме-ленинизме ограничиваются единственной утопической работой Ленина — «Государство и революция», на которую он часто ссылается, называя ее гениальной, хотя сам Ленин, придя к власти, быстренько «забыл» это единственное свое утопическое произведение. Ленин был реалистом. Кастро — утопист, мечтатель. А таковые весьма опасны, когда в их руках власть. И вот после неприятностей с Матосом и прочими в 1960 году Кастро начинает кровавые чистки. В 1961 году не менее 2 тысяч человек было расстреляно и около 20 тысяч отправлено в концлагеря на длительные сроки. Это в основном интеллигенция и часто бывшие близкие сотрудники Кастро, члены запрещенных партий, бывшие участники антибатистовской коалиции. В эти же 1960-е годы сотни тысяч кубинцев официально эмигрируют или бегут в соседнюю Флориду.

Но факт остается фактом: в отличие от подавляющего большинства прочих коммунистических стран и движений,

507

в случае Кастро коммунизм как удобная идея и идеология был подхвачен им как бы в пути, как выгодная идеологическая ниша, к тому же обладающая готовым к его услугам аппаратом. Революцию свою он совершал под флагом национализма, и принятый им коммунизм он окрасил в националистические цвета. Но, объединив в 1961 году свое М-26 с компартией, называвшейся Народно-революционной партией, Кастро подмял эту партию под себя. Все руководство партии было подобрано лично Фиделем, и все они, за редкими исключениями, были из состава партизанских товарищей Кастро — националистов, членов «М-26», а не из старых коммунистических кадров. Разогнав все партии и нормальные государственные учреждения, власть Кастро зависла как бы в вакууме. Он понял, что ему нужна ручная партия и идеология, предоставляющая удобные аргументы, оправдывающая его диктаторское правление обещаниями коммунистического «светлого будущего», утопии. Интересно, что кубинская компартия оказалась гораздо консервативнее Кастро. Вспомним ее опасливо отрицательное отношение к партизанским действиям Кастро против Батисты. А в сентябре 1960 года глава компартии Рока в форме письма к рабочим, якобы задавшим ему вопрос, является ли Китай социалистической страной, отвечает, что в политическом отношении это страна социалистическая, но в области экономики там сохраняется смешанное хозяйство с государственными и частными предприятиями. Кубинский политолог-эмигрант Суарес считает, что письмо было адресовано Кастро, которого глава кубинских коммунистов пытался удержать от поспешной коллективизации и ликвидации частного сектора народного хозяйства. Это не помогло. Кастро был радикальнее коммунистов. Как пишет американский специалист по Латинской Америке Тони Смит, если Ленин считал, что «без революционной теории нет революционного движения,... то кубинские революционеры стали марксистами-ленинцами посредством своих действий»[4]. Встав под знамя национал-коммунизма, Кастро пытался превратить его в некий пан-латиноамериканский наднациональный коммунизм с собой в

508

качестве вождя. Кстати, и титул его в начале 1960-х годов становится Каудильо Максима — дословно, максимальный вождь. В то время как Мао претендовал быть вождем коммунизма во всем Третьем мире. Кастро, во всяком случае, до развала СССР претендовал на ту же роль в латиноамериканском мире. В 1960-е годы он колеблется между советской и китайской ориентациями. Несомненно, маоистский радикализм и национализм, всякие утопические «культурные революции» и обзывание американцев бумажным тигром были ему ближе, чем обюрокраченный советский строй. Сближает Кастро с Мао и исповедуемая обоими (и близкая Троцкому) идея перманентной революции. Для обоих не может быть мирного сосуществования с буржуазно-демократическим капитализмом. Сближает их и проповедь прихода коммунизма посредством крестьянских войн и восстаний. Если в отношении Китая можно со значительной долей достоверности сказать, что там было именно так, то приход к власти Кастро произошел скорее по рецепту ленинского «Что делать?». Но Кастро и особенно Че Гевара создавали миф о стихийной крестьянской революции на Кубе. Этот миф о крестьянской революции, в который, по-видимому, Че Гевара сам уверовал, привел его к гибели в горах Боливии в 1967 году, хотя значительная, если не решающая, доля вины падает на Кастро, который послал его организовать крестьянскую войну в странах Латинской Америки, прекрасно понимая, что его ожидает либо смерть, либо пленение. Еще в январе 1959 года Гевара выдвигал программу вооружения всего народа для борьбы против американской морской пехоты на базе Гуантанамо и распространения гражданской войны по всей Латинской Америке. Отправив Гевару за границу, Кастро решил начать выполнение его программы сам. И вот в июне 1959 года он делает попытку вооруженного десанта в Доминиканскую республику. Операция провалилась. Приведем по этому поводу весьма актуальное замечание Суареса: «Лидеры, которые [не имея своих определенных программ и установок] думают, что кризисы можно решать импровизациями, вынуждены в кризисных ситуациях присваивать чужие идеи. Но, не будучи создателями этих идей, они к идеям относятся без уважения и искажают их в собственном