Тоталитаризм и вероисповедания

Глава 13. Вместо предисловия

«Эволюция мировой культуры монархии, авторитаризма и теократии к демократии, плюрализму и секуляризму несет в себе также потенциал провала реакционного тоталитаризма». Переложение слов Джей Тэйлора в «The Rise and Fall of Totalitarianism in the Twentieth Century»

251

Мы уже говорили о протототалитарной культуре, предшествующей победе тоталитаризма. Точно так же можно говорить о фашистской культуре, способствующей приходу к власти фашизма. Мы видели корни фашизма в доктринах немецких и австрийских корпоративистов, в писаниях Сореля. Но тему эту можно расширить вообще на политическую культуру XIX века. Речь идет о культе силы в империалистической политике великих держав, их пренебрежении малыми и отсталыми нациями. У немцев это было гордое культуртрегерство. У французов — великодержавный национализм, направленный на ассимилирование, галлизацию колониальных народов, превращение алжирцев, вьетнамцев и прочих в заморских французов. У британцев отношение к колониальным народам носило явный и подчеркиваемый характер собственного расового превосходства. Великобритания готова была передать колониям опыт и принципы гражданской администрации, согласна была предоставить некоторым их представителям возможность получить образование в Англии, но об ассимиляции индийцев, арабов, а тем более африканцев не могло быть и речи. В России последовательной колониальной политики так и не было выработано, поскольку она рассматривала присоединенные народы в качестве интегральной части своей

252

континентальной империи. Но в то же время сохранялись элементы национальной обособленности и религиозного неравенства. Многое зависело от политики местного генерал-губернатора. Так вот все эти чувства имперскости, собственного превосходства, произвольного права расчленять Китай и Персию, например, на сферы влияний России, Великобритании и прочих колониальных империй (не спросив мнения у национальных правительств разделяемых стран), будто речь идет о каких-то безлюдных территориях — вот это все и составляло фашистскую культуру межгосударственных отношений и политики великих держав, взорвавшихся в конце концов двумя мировыми войнами и тоталитарными режимами, появившимися между обеими войнами.

Переходя к «конкретике» в определении различных форм тоталитаризма, мы придерживаемся точки зрения, упоминавшегося уже не раз профессора Кассельса, согласно которому распространение фашизма (преимущественно, но не исключительно[1]) в довоенной Европе было характерно для сравнительно отсталых стран, которые надеялись при помощи жесткой фашистской диктатуры и централизованной направляемой экономики ускоренными темпами достигнуть современного уровня индустриализации. Иными словами, они представляли себе фашизм как мост или скоростной поезд в XX век.

Нацизм же был скорее романтической реакцией на недостатки и последствия промышленного переворота, а также на потерю национальных особенностей и традиций в процессе урбанизации и космополитизма «смешения племен», и потому был характерен для высокоразвитых промышленных стран. Расизм свойственен именно этому реакционному романтизму как мечта о «старой доброй» Англии, «сладкой» Франции, «рыцарской, честной» Германии, да даже и «святой» Руси, когда люди не задыхались в чаду фабричных труб,

253

нации, якобы, были гомогенными, и потому человеческие отношения были патриархально братскими. Все это было нарушено коммерческим и промышленным капитализмом, международной торговлей, а отсюда и смешением культур и крови. Отсюда и утопические грезы нацизма или «интегрального национализма» о необходимости очистки своих стран от иноплеменного и инокультурного элемента. Ясно, что такая «философия» вела к особенно нетерпимому отношению к инородцам, особенно к тем, которые не имели своей государственности и представляли собой межгосударственную диаспору, с одной стороны, внешне ассимилированную, в значительной степени воспринимающую культуру (особенно светскую ее часть) страны своего проживания, но в чем-то остающуюся обособленной, например, к евреям и цыганам, а поскольку евреи играли (и играют) по ряду исторических причин такую видную роль в коммерческом капитале и притом связаны между собой поверх государственных границ деловыми связями и религиозной культурой, не близкой народам, среди которых они живут, то рождаются мифы о международном еврейском или «жидомасонском» заговоре.

Распространение этих мифов особенно характерно для закрытых обществ, недоверчиво, подозрительно и враждебно относящихся к соседним государствам, находящимся в состоянии национального или глубокого экономического кризиса, когда очень соблазнительно обвинять других в собственных невзгодах. Так расистско-нацистские настроения характерны для стран, недавно освободившихся от коммунизма и находящихся в состоянии не только экономического кризиса, но и духовного кризиса идентичности. Этот кризис переживали сразу по окончании Второй мировой войны Япония и Германия, а теперь Германия Восточная, где опасно активизировались неонацистские элементы, особенно среди молодежи. Наблюдается неприятное неонацистское оживление и среди постсоветской молодежи в России и в других странах бывшего СССР. В России наблюдается опасная тенденция фашиствующих и неонацистских элементов прикрываться православием, активизироваться в церковной среде, вливая в нее дух озлобления, нетерпимости, чуждый Церкви, которую они пытаются идеологизировать, тем

254

самым подрывая нравственный авторитет православия, а, следовательно, и возможности его благотворного влияния на народ.

Мы уже говорили о причинах распространения фашизма в межвоенной Европе и о том, что из двух родственных учений — фашизма и нацизма — первый гораздо более «экспортабелен», чем второй, в силу расистской зацикленности нацизма. Оставаясь верным этой категоризации, Кассельс указывает на появление именно партий нацистского типа во Франции, Великобритании, Бельгии, Голландии, Люксембурге и Скандинавии, а фашизма на Балканах и вообще в Восточной Европе, а также в Испании и Португалии. Из этих государств фашизм или нацизм был ближе всего к осуществлению во Франции (и, собственно, был осуществлен в зоне правительства Виши в военные годы) и Испании. Большинства этих стран мы кратко коснемся в своем месте.

Фашизм и нацизм как доктрины весьма примитивны. Это скорее направления, настроения, пучки эмоций, чем серьезно разработанные теории. Все замыкается на вожде, которому предоставляется неограниченное право толкования программных установок.

Что касается марксистского коммунизма, то тут теоретическая база гораздо сложнее. Кроме того, всеми коммунистами мира практический марксизм осуществляется в ленинской «редакции». В реальной политике отдельных коммунистических государств существуют различия, диктуемые историческими или сиюминутными особенностями данной страны или данного исторического момента, основы и принципы государственности, экономики, отношения между коллективом и личностью во всех коммунистических государствах те же. Для них прототипом является Советский Союз. Кроме всего прочего, на наших глазах происходит распад коммунистических систем и там, где на смену им не пришла демократия, наблюдается простое перерождение коммунистического интернационализма в национал-социализм. Национал-социалистическими по существу являются сегодня и неправящие коммунистические партии в бывших коммунистических странах, равно как и коммунистическая партия Китая.

255

После окончания Второй мировой войны и разоблачения нацистского террора казалось, что нацизм и фашизм до того скомпрометированы, что возрождение их уже никому не грозит. А вот коммунизм остается угрозой всему человечеству, он гораздо более долговечен, ибо опирается на прочный партийный аппарат, и поэтому в отличие от фашизма и нацизма переживает своих вождей-основателей. Но эти прогнозы оказались не совсем точными. Коммунизм в своем первоначальном виде рухнул, но под личиной марксизма переживает свое второе рождение в виде национал-социализма во многих африканских странах-диктатурах (бывших колониях) и в мусульманских в виде фундаментализма и неофундаментализма. А поскольку фашизм и нацизм, в силу своей идеологической неразработанности и незавершенности, весьма многолик, изучать его приходится на примерах отдельных государств, имевших или имеющих к нему прямое отношение.

Примечания к Главе 13