Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

Первоначально, как свидетельствует и дневник В.Г. Болдырева, красные банты были по преимуществу «столичной модой», так, генералы и офицеры, приезжавшие из Петрограда в Могилев, в Ставку Верховного главнокомандующего, в поезде их снимали. Однако во время празднеств в честь революции в Могилеве и личный состав Ставки украсил себя красными бантами. На манифестации же в честь 1 мая даже многие офицеры и генералы Ставки Верховного главнокомандующего вышли с красными бантами в петлицах[812].

Многочисленные случаи политической мимикрии той эпохи привлекали внимание сатириков и карикатуристов. Некий провинциальный поэт-меньшевик опубликовал стихотворение, в котором призывал на выборах в Учредительное собрание голосовать за свою партию и обличал маскирующегося классового врага:

Капиталисты и фабрикантыТоже надевали красные банты,Но тем временем не дремалиИ карманы здорово набивали[813].

Инструктор провинциального отдела Московского совета рабочих депутатов сообщал 12 апреля: «Крестьяне… знают только одну организацию — это Советы рабочих и солдатских депутатов; им одним только верят, остальных они или не знают, или знают за врагов народа, только привесивших теперь красные ленты»[814]. Возможно, данный активист приписал крестьянам свое собственное понимание ситуации. Для нас же важно, что он именно так рисует портрет скрытого врага народа, мимикрирующего в новых условиях.

Образ тайного и коварного врага революции, маскирующегося с помощью красного банта, встречается также в воззваниях и резолюциях того времени. Петроградская федерация анархистов в своем обращении к рабочим и солдатам указывала, что «реакционная и капиталистическая буржуазия в начале революции замаскировалась в красный цвет…». Команда одного из эскадренных миноносцев Балтийского флота также предостерегала: «Просим прозреть товарищей, которые еще и в настоящее время ходят под дурманом наветов и повторяют те гнусные выкрики еще вчерашних наших врагов, прикрывающихся искусственно и внешне кусочком красной ленточки». Собрание гарнизона Або-Оландской позиции, состоявшееся 2 июля, обличало «осколки старого бюрократического механизма», «прикрытые красным бантом»[815].

О политической мимикрии говорили и политики разного уровня. Делегат краевого съезда Кавказской армии предостерегал от тайных врагов революции, «одевших теперь красный цвет». В.И. Ленин, выступая 22 мая на I Всероссийском съезде крестьянских депутатов, также заявил: «Эти революции обучают помещиков и капиталистов, они обучают их, что народом надо править обманом, лестью; надо присоединиться, прицепить к пиджакам красный значок и, хотя бы это были мундиры, говорить: „Мы революционная демократия, пожалуйста, только подождите и мы все для вас сделаем“». Газеты же большевиков обличали «черносотенные листки, прикрывающиеся красными ленточками»[816].

Однако в некоторых случаях красные банты и значки становились действительно «новой формой» по решению новых властей. Собрание депутатов от флота, армии и рабочих Свеаборгского порта 6 марта единогласно постановило: «…Носить в петлице красный цвет, как эмблему свободы и единения. Подробности ношения этой эмблемы передать на рассмотрение Исполнительного комитета». Уже 9 марта Исполнительный комитет Совета одобрил розетки трех видов — общий, для депутатов Совета, для членов Исполнительного комитета[817]. Представители «комитетского класса», появившегося после Февраля, создавали свои новые знаки различия, символы революционной власти. На современных фотографиях члены Исполнительного комитета Гельсингфорсского совета изображены с особыми значками и розетками. Однако некоторые социалисты с неодобрением отнеслись к введению «комитетских» красных знаков различия, это противоречило их эгалитарному сознанию. «Помню, что ношение отличительных знаков членами Совета сильно нас тогда возмутило. В этом нам чувствовалось что-то чуждое революции, нарождение какого-то нового чиновничества», — вспоминал агитатор-большевик, прибывший в Гельсингфорс из Петрограда[818].

На некоторых кораблях Балтийского флота красные эмблемы вскоре стали восприниматься как почетные знаки нового строя — их носили и матросы, и офицеры. 7 марта жены двух офицеров эскадренного миноносца «Инженер-механик Зверев» послали команде этого корабля красные эмблемы собственной работы, по числу членов команды. Сопроводительное письмо гласило: «Посылаем Вам всем, дорогим „зверевцам“, наш небольшой подарок в знак великих событий и того доверия и любви, которые были проявлены Вами к нашим мужьям. От души желаем всем Вам счастья в новой жизни нашей дорогой освобожденной родины» (можно предположить, что команда корабля заступилась за своих командиров в дни революции, когда нередкими были случаи убийств офицеров). Матросы отвечали: «Эмблемы и символы свободы носим с гордостью и благодарностью за Ваш труд»[819]. Отметим, что экипаж данного корабля был настроен крайне оборончески, он даже отказался взять на борт делегацию Кронштадтского совета, известного своим радикализмом, что стало предметом специального разбирательства Центробалта. Но, тем не менее, команда, офицеры и члены их семей внесли свой особый вклад в распространение революционной моды.

В то же время в отдаленных гарнизонах и соединениях, на фронте офицеры некоторое время пытались помешать солдатам надевать красные банты и розетки, а порой и собственноручно снимали их. Некоторые фронтовые офицеры и генералы пытались бороться с «самовольным» распространением революционной моды, изменявшей форму одежды. Своими приказами они запрещали «ношение каких-либо неустановленных законом и не объявленных в приказе по части знаков и украшений»[820].

Первоначально в некоторых частях и подразделениях солдаты выполняли данные приказы и убирали красные флаги и банты. В Очакове, например, комендант крепости генерал В.И. Чекменев запретил воинским частям выходить на улицу с красными флагами[821]. Различие символического осмысления переворота провоцировало острые конфликты. В других же частях дело заканчивалось отстранением и даже избиением офицеров, боровшихся с красными бантами[822].

Так, 14 марта солдаты 14-го Сибирского полка (Юго-Западный фронт) арестовали командира полка за его политически сомнительную речь при приведении полка к присяге и за запрещение солдатам прикреплять к шинелям красные розетки. Арестованный офицер под конвоем был направлен в Киевский исполком. 30 марта Новоград-Волынский совет офицерских, солдатских и рабочих депутатов (Киевская губерния) арестовал командира 264-го пехотного запасного полка, который сказал о красных флагах: «Пора бросить эти красные тряпки»[823].

Упомянутые случаи относятся к марту 1917 г., очевидно, прежде всего именно к этому, раннему периоду революции относятся и попытки части офицеров и генералов бороться с красным флагом. Но и 9 апреля генерал Е.-Л.К. Миллер, командующий 26 корпусом, вышел к прибывшим ротам пополнения и потребовал снятия красных бантов как неустановленных формой одежды. Очевидно, такой приказ был воспринят как контрреволюционный, неудовольствие солдат, прибывших из иной политической среды тыловых гарнизонов, вылилось в настоящий бунт. Толпа солдат арестовала генерала и поместила его на гауптвахту. Генерал В.Ф. Новицкий, помощник военного министра наложил резолюцию на рапорт командующего фронтом, в котором излагался данный эпизод: «…Наши начальники не всегда умеют себя вести. Можно ли в дни революции придираться к красным бантам? Зачем лезть на рожон и раздражать толпу?». Этот эпизод свидетельствует о совершенно различном отношении к революционным символам в тылу и в действующей армии. Если для чинов военного министерства красные банты были неизбежным и привычным злом революционного времени, то для некоторых фронтовых генералов и офицеров — недопустимым нарушением формы одежды. Для солдат же, только что прибывших на фронт из тыла, красные банты были уже чуть ли не новым элементом формы, а действия генерала Миллера они воспринимали как попытку реставрации, как намеренное злостное оскорбление общепринятых символов революционной России. Можно также предположить, что до этого момента на данном участке фронта командование не допускало еще ношение красных бантов.

В других местах и ранее возникали подобные конфликты, порой они заканчивались гораздо драматичнее. Депутаты Государственной Думы, посещавшие войска Северного фронта в марте, отмечали: «Везде приходится слышать жалобу на то, что если и одевается красный бантик, то он срывается». В штабе фронта солдаты могли уже свободно носить красные банты, в Режице же офицеры Сумского полка «резко отзывались о солдатах и о красных бантиках», в результате возник конфликт, в ходе которого командир полка был убит[824].

Постепенно командиры войсковых частей были вынуждены примириться с ношением красных лент и бантов, появлялись приказы, в которых командиры призывали не обращать внимание на эти символы революции[825]. Главнокомандующий Юго-Западного фронта генерал А.А. Брусилов, по-видимому, пытаясь предотвратить подобные столкновения вокруг революционной символики, издал специальный приказ, в котором он требовал от офицеров не вмешиваться, солдатам же официально позволялось носить банты и значки. Вскоре красный бант становился и в некоторых соединениях армии на фронте чуть ли не обязательным элементом, частью «новой формы»[826]. И теперь уже отсутствие его у офицера порой могло вызвать враждебные действия со стороны солдат. Однако пик моды на красные банты пришелся, по-видимому, на весенние месяцы. Затем они встречаются реже.

С красными флагами также поначалу пытались вести борьбу местные военные и гражданские власти. Это приводило к конфликтам, революционные массы резко реагировали на действительные и воображаемые оскорбления «священного» символа революции. Показательно, например, что некий священник у Казанского собора в Петрограде призывал своих слушателей идти за хоругвями, «а отнюдь не за красными тряпками» (газета меньшевиков расценила его слова как «черносотенную выходку»)[827]. Само противопоставление этих символов косвенно свидетельствовало о сакрализации красного флага в то время.

По-своему пытались бороться с красным флагом и власти союзной Румынии, на территории которой были дислоцированы русские войска. Так, в городе Яссы магазинам запрещалось продавать русским солдатам красную материю для знамен и значков[828].

Между тем члены Временного правительства, его представители на местах либо терпели красный флаг, либо сами активно использовали его для решения различных тактических политических задач. И в том, и в другом случае они фактически нарушали свое собственное законодательство и содействовали утверждению красного флага в качестве государственного символа. «Национальный флаг заменен революционным красным знаменем», — с сожалением констатировал автор консервативного журнала[829].

Ситуация вокруг красного флага демонстрирует и пределы реальной власти Временного правительства, и особенности его тактики. Но она свидетельствует и о стереотипах массового символического сознания, игнорировать которые властям в то время было невозможно.