Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

«Марсельеза» и «Интернационал»

После Февраля предпринимались попытки создания нового национального гимна России. При Особом совещании по делам искусств, функционирующих при комиссаре Временного правительства над бывшим Министерством двора для рассмотрения вопроса о государственном гимне 6 марта была создана специальная подкомиссия. Чуть позднее, 25 марта, была организована особая «музыкальная комиссия» — для рассмотрения вопроса о создании нового русского гимна. Вероятно, комиссия не проявляла особой активности, так как известно об обращении знаменитого пианиста и дирижера А.И. Зилоти в апреле 1917 г. к комиссару над бывшим Министерством двора Ф.А. Головину с предложением созвать в специальную комиссию музыкантов и литераторов для предварительного рассмотрения проектов гимна, представляемых Временному правительству[899].

Примерно в то же время инициативы создания нового гимна предприняли и иные группы, и уже в первых числах марта 1917 г. представители артистов Мариинского театра обратились к композитору А.К. Глазунову с просьбой срочно сочинить «народный гимн», который предполагалось исполнить 13 марта. В прессе даже появлялись сообщения о том, что композитор написал «гимн свободы», однако он сам вскоре опроверг эти слухи, заявив, что с новым гимном «следует подождать». По мнению Глазунова, музыку для этого следовало выдержать в русском стиле, но в то же время гимн должен быть «доступен для понимания всеми народами мира». Ориентиром для создания музыки русского гимна композитору служили хоры Н.А. Римского-Корсакова, народные песни. Призыв обратиться к народному творчеству нашел отклик в печати, появились предложения сделать гимном страны песню «Эй ухнем» в обработке Глазунова: «Это поистине торжественная, революционная песнь»[900].

«Русская музыкальная газета» опубликовала анкету о новом народном гимне России, желая выявить мнение музыкальной общественности. Редакция предлагала создать временный гимн, действительный до решения вопроса Учредительным собранием. Предлагалось объявить особый конкурс на создание гимна. В число конкурсных условий входили и такие требования: «По содержанию слов гимн должен быть патриотичен и внепартиен… текст гимна должен подходить к какой-либо популярной на Руси мелодии торжественного характера». Редакция полагала, что такой мелодией могли бы стать «древняя русская „Слава“ и хор „Славься“ Глинки». Читатели газеты предлагали и другие варианты: гимн берендеев из оперы Н.А. Римского-Корсакова «Снегурочка», мелодия «Коль славен наш Господь в Сионе» Д.С. Бортнянского. Одновременно звучали призывы создать новый российский гимн, на основе мелодии «Марсельезы» или даже старого гимна. Однако журнал «Музыкальный современник» оценил идею проведения конкурса на создание нового гимна как неудачную. Редакция журнала предлагала взять известный напев, уже созданный народом. Выбор редакции пал на песню «Эй, ухнем» в обработке Глазунова[901].

В 1917 г. предлагались и другие гимны новой России. Например, поэт К.Д. Бальмонт написал на музыку А.Г. Гречанинова гимн «Да здравствует Россия, свободная страна!». Свой вариант российского гимна предложил и Ф.И. Шаляпин, музыка новой песни была частично заимствована им из военной песни гарибальдийцев, стихи же написал сам знаменитый певец. Он исполнил свой гимн «Свободный гражданин» на совещании деятелей литературы и искусства, однако большинство участников этого собрания склонялось к выводу о непригодности песни Шаляпина в качестве нового гимна. Хору же Мариинского театра даже пришлось публично опровергать слухи о существовании планов исполнения «какой-то песенки» совместно с Шаляпиным. Обиженный певец все же пел свой гимн на митинге-концерте Преображенского полка. Выступление вызвало бурю оваций, но вскоре песня была забыта[902].

Споры о новом гимне весьма интересны для реконструкции взглядов части художественной интеллигенции той эпохи. Однако они не имели какого-то политического значения: фактически роль государственного гимна России после Февраля играла «Марсельеза», ставшая к 1917 г. общепризнанным гимном революционного движения. Пением «Марсельезы», точнее, русской «Рабочей марсельезы», выражали свою радость по поводу состоявшегося переворота противники режима. Весть о перевороте многие политические заключенные встретили пением революционных песен. Так, большевик В.В. Куйбышев и его товарищи по каторге вскочили на нары и запели «Марсельезу». Непосредственная реакция «политических» каторжан красноречива — очевидно, в этом кругу предполагалось, что именно «Марсельеза» станет всеобщим гимном революции[903]. В некоторых городах восторженные сторонники революции, узнав о перевороте в Петрограде, устремлялись в местные театры и прерывая спектакли, требовали от артистов и музыкантов исполнения революционного гимна[904].

«Марсельезу» считали гимном революции и те, кто даже не знал ее содержания. Один из современников событий так описывал первую после начала революции политическую манифестацию в Гельсингфорсе: «…Во главе некоторых колонн моряков судовые оркестры играли „Марсельезу“, а в перерывы вся матросская масса пробовала петь „Марсельезу“, хотя слов почти никто не знал»[905].

Автор «Русской музыкальной газеты» писал: «Между тем как национальный флаг был заменен социалистическим, или анархическим красным, так и назначение гимна у нас исполняет „Марсельеза“»[906]. Такой статус мелодии порой закреплялся приказами. Уже 12 марта командующий флотом Балтийского моря адмирал А.С. Максимов отдал приказ № 24, которой, в частности, гласил: «Предлагаю при подъеме флага с церемонией, а также во всех торжественных случаях играть Марсельезу впредь до написания нового гимна Свободной России»[907].

«Марсельезу» исполняли при встрече членов Временного правительства, при приеме иностранных делегаций, при открытии театрального сезона и перед спектаклями. Порой публика требовала играть «Марсельезу» и вынуждала театральных музыкантов вновь и вновь исполнять этот популярный революционный гимн. Случалось, что при звуках революционного гимна присутствующие снимали головные уборы, пример иногда подавали министры Временного правительства. Такая ситуация создавала благоприятную обстановку и для демонстраций иного рода; так, при исполнении «Марсельезы» консервативно настроенные морские офицеры продолжали демонстративно сидеть. Однако «Марсельеза» постепенно завоевывала вооруженные силы, в армии ее стали исполнять во время утренней и вечерней молитвы, под звуки революционного гимна полки маршировали во время парадов. Под «Марсельезу» шла подготовка к июньскому наступлению российской армии: революционный марш сопровождал А.Ф. Керенского во время его пропагандистских поездок на фронт, под «Марсельезу» манифестировали и женские ударные подразделения. С «Марсельезой» русская армия пошла в наступление, и весть о первоначальных военных успехах также была встречена революционным гимном[908].

Собственно, продолжали звучать две «Марсельезы»: оркестры исполняли классический французский вариант, а пелась русская «Рабочая марсельеза». Это усиливало полисемантичность символа, но некоторые участники событий считали лишь свое восприятие гимна «правильным». Французский дипломат Л. де Робьен 19 марта записал в свой дневник: «Оркестры играли „Марсельезу“, каждое слово которой звучит сейчас с жестокой иронией»[909]. Действительно, интернационалистские лозунги русской революции не были созвучны патриотическому пафосу французского гимна. Однако русская «Рабочая марсельеза» и не была боевым национальным гимном, она звала к бескомпромиссной социальной борьбе.

В то же время «Марсельеза» была символом оборончества. Еще в 1914 г. некоторые студенческие организации призывали защищать отечество с «Марсельезой», а не с гимном «Боже, царя храни»[910]. В 1917 г. некоторые российские политики также «прочитывали» «французское» патриотическое и воинственное значение «Марсельезы» и, соответственно, использовали ее в своей милитаристской пропаганде[911]; Керенский не раз запевал «Марсельезу» и даже дирижировал пением восторженной аудитории[912]. Агитировавшая за наступление газета также апеллировала к авторитету революционного гимна: «Какое право мы имеем петь „Марсельезу“, зовущую к походу на тиранов?». А в одном из милитаристских изданий публиковались стихи такого свойства:

А мы прем и поем «Марсельезу»И победы хотим до зарезу[913].

Оборонцы пытались использовать в своих целях и иные революционные песни, предлагая их соответствующий «перевод». Пафос бескомпромиссной борьбы с врагом, звучавший в песнях революционного подполья, привлекал порой и сторонников продолжения Мировой войны. Так, матросы и офицеры крейсера «Богатырь» приняли обращение к солдатам действующей армии, призывая их к наступлению: «Мы уверены, что дружным натиском соединенных сухопутных и морских сил Свободной России, германский милитаризм будет повержен в прах и занесенный над нашей головой железный кулак Вильгельма бессильно опустится книзу. Так

„Смело ж, товарищи в ногуДухом окрепнем в борьбеВ царство свободы дорогуГрудью проложим себе“»[914].

Обращение комитета батарей, дислоцированных на мысе Церель, заканчивалось призывом «Дружно, товарищи, в ногу!» — и в этом случае известная песня подполья служила инструментом создания «гражданского мира» ради победы над внешним врагом[915].

Некоторые радикальные социалисты-интернационалисты считали «Марсельезу» буржуазным и шовинистическим гимном. Однако попытки использования этой песни в патриотическо-военной пропаганде порой приводили к обратным результатам — аудитория, ориентируясь на русский текст, воспринимала ее как призыв к углублению социальной и антимилитаристской революции. Кроме того песню использовали как средства мобилизации забастовщиков во время трудовых конфликтов. Так, 9 апреля собрание нескольких сотен киевских портных, работавших на военные мастерские, приняло решение о начале стачки, по окончании заседания прозвучала «Рабочая марсельеза». 26 сентября на конференции промыслово-заводских комиссий Баку после принятия решения о забастовке ее участники также запели «Марсельезу»[916].

Между тем на митингах и собраниях все чаще звучал гимн социалистов «Интернационал». Первоначально его мелодия была сравнительно малоизвестной. «Интернационал» крайне редко звучал на «праздниках свободы». Литератор В.А. Поссе, наблюдавший «праздник революции» в Харькове, специально отметил отсутствие «Интернационала». Однако, на соответствующей манифестации в Риге «Интернационал» прозвучал наряду с «Марсельезой» и похоронными маршами. Возможно, это объясняется тем, что организаторами здесь выступали латышские социал-демократы[917].

14 марта 1917 г. Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов принял знаменитый манифест «К народам всего мира», после чего оркестр, размещенный на хорах, заиграл «Интернационал», а затем прозвучала и «Марсельеза». Очевидно, что порядок исполнения музыки не был случайным, тем самым руководители Совета символизировали и международное значение документа, и свою приверженность интернационализму, выражением которого стал принятый документ. Однако когда к манифесту присоединился Московский совет солдатских депутатов, его депутаты ограничились пением одной «Марсельезы». По-видимому, они полагали, что эта песня вполне подходит для демонстрации интернационализма[918].