Мать королей

Страш пожал плечами.

– Если бы он хоть использовал их на хорошее дело, а не на эту девку… – воскликнул он.

– Мне говорили, – прибавил Куропатва, – что архиепископ должен сегодня идти со своим войском захватывать Ожельцы, а Дерслав поклялся, что готов до последнего защищать замок.

После минуты молчания, которую задумчивый и погружённый в себя Страш не прерывал, Куропатва докончил:

– Ты видишь, что от этого Дерслава большого утешения мы ждать не можем. Он будет с нами, хотя бы наперекор дяде, но я не верю ему. Архиепископ с ним помирится, поймают его в какую-нибудь ловушку, и ещё к ним пристанет. Ему нет дела до веры, не так важно, кто будет править; важнее, чтобы ему дали Офку и много денег. А Офку он не получит и деньги, если ему сейчас дать сто тысяч гривен, быстро бы их спустил.

Страш вздрогнул.

– Если не Дерслав, то кто же будет с нами? – спросил он. – Я, хоть лбом о стену, пойду, куда прикажете, буду лаять, а этих ребят Соньки не допущу к правлению. Я всё отдам, жизнь положу… но я один, вы, а хоть бы и Дерслав третий, мало нас на Збышка.

– Нас больше, – ответил Куропатва. – Я много не сделаю; вы, если жизнью готовы рискнуть, может, больше; всё-таки другие наши тоже что-то стоят.

– Какие? – спросил Страш.

– Ты думаешь, Абрам (Збуский), судья Познаньский, – говорил Куропатва, – мало значит и его легко съесть в каше? А Спытек из Мелштына, а Янко из Рогова, Дьялоша?

Страш вздрогнул.

– А этот нам на что? Он ведь родственник этого негодяя Хинчи.

– И поэтому пойдёт с нами, – говорил спокойно Куропатва. – А Яна Монжика Донброву ты ни во что не ставишь? А воеводу Судзивоя из Остророга? А Петра Корчбока? – Даже столько! Хо! Хо! – веселей прервал Страш. – Но вы в них уверены?

– Я ещё Николая Корнича не добавил, – кончил Куропатва, – а этот храбрый, и не испугается.

– Я с вами! С вами! – начал Страш задумчиво. – Я понимаю, что для вас речь идёт о чём-то другом, чем для меня; я этого племени не хочу, я рад бы у этой королевы кровавые слёзы выжать; вы сражаетесь с клириками… но мне всё едино, лишь бы у меня были союзники.

Он протянул худую руку Куропатве, который взял её и потряс.

– Наше дело – свято, – сказал Яшко из Ланцухо-ва. – Мы с трудом выбивали себе свободы, при короле Луи, при восшествии на трон литвина, в его правление, когда мы в Ланчицы рассекали пергамент, а это всё ничего не дало… Клехи так писали законы, чтобы только им достались свобода и правление, а нам десятины и неволя. Чехи дали нам пример… Однажды нужно выбиться из их ярма.

– А королева со своими… пусть проваливает туда, откуда прибыла, – докончил Страш.

– И епископа Збышка ей добавить опекуном, – сказал Куропатва.

Страш начал живо ходить по комнате.

– С этим человеком дело будет трудное, – произнёс он. – Он победил многих, его боятся.

– До поры, до времени жбан воду носит, – вставил Куропатва. – С добродушным Ягайлло ему легко было… с нами придётся трудней, тому угрожал Римом и папой, а мы их бояться не будем.

– Ведь Рим владеет всем христианством, – забормотал Страш.

– Вас ещё нужно высылать в Чехию на учёбу, – рассмеялся Куропатва. – Видно, что вы сидели в башне и не знаете, что творится на свете. Гуситы такие же хорошие христиане, как и те, кто слушает папу.

Погружённый в свои мысли Страш сказал:

– Лишь бы королеву вон выгнать, а Хинчу из Рогова повесить; впрочем, делайте что хотите.

Поговорив, они сели на сено, уже более спокойные, но Куропатва, горячий сторонник гуситов, хоть разговор был исчерпан, не переставал заниматься миссионерством.

– Смотри-ка, – говорил он, – если бы мы не давали десятин, а эти огромные владения епископов, канонические, монастырские забрали, не было бы нам лучше? Духовенство говорит о бедности, нет бы научило нас примером, как постом и милостыней живут.

Страш сделал гримасу, не хотел вдаваться в диспут, и заключил, повторив своё:

– Лишь бы русинка со своими двумя ребятами шла прочь!

– У тебя только одно на уме! – рассмеялся Куропатва.

Наступила ночь, встал Ян из Ланцухова, потянулся, выглянул в окно и покивал головой.

– Пожалуй, до дня с тобой переночую, – сказал он, – потому что дальше в дорогу впотёмках мне не хочется ехать. А ты куда думаешь направиться?

– Я за Дерславом ехал, – отвечал Страш, – а вижу, что здесь делать нечего. Поеду, куда прикажете, раз вписался с вами на одну службу. Мне всё равно куда ехать, лишь бы против королевы и Збышка, и этих детей не допустить…

Куропатва задумался.

– Збышек созвал в Познань съезд и там своевольно навязал нам короля, мы должны собрать другой. Великопольскую шляхту и малополян нужно хлестать, чтобы не дали епископу водить себя за нос. Езжай с этим по людям.

– Я один? – спросил Страш.

– Ты не будешь один, придут в помощь другие, – говорил Яшко из Ланцухова, – но ты тоже пригодишься, потому что ты горячий человек и не дашь ничем себя подкупить.

– Вы можете быть в этом уверены, – воскликнул Страш, – пока я жив, мести им моей не подарю.

Они так разговаривали почти до утра, а когда едва задремали, их разбудил крик, шум и скрип повозок перед постоялым двором. Страш, который не раздевался и постоянно был в какой-то горячке, выбежал в ворота.

Уже светало, а по тракту возле замка ехали гружённые телеги и шли вооружённые люди, немного пьяные, загорелые, смеющиеся, словно их поход прошёл очень удачно.

За всем рядом телег, на которых видны были сундуки, мешки и разные вещи, ехал в отряде из нескольких сотен товарищей Дерслав из Рытвиан, которого Страш узнал издалека. Его легко было узнать среди других, потому что фигурой и лицом он в то время не имел себе равных, хотя юноши, воспитанные иначе, все были резвыми и цветущими.

Превосходил в ней своей славной мужской красотой Ястжебчик, парень крепкий, сильный, светловолосый, голубоглазый, с такими красивыми чертами лица, что ему все удивлялись и не могли насмотреться. В нём было что-то благородное, привлекательное, но также безумно гордое и смелое. Когда он был в рыцарских доспехах, его сравнивали с изображениями св. Георгия Победоносца. Он, наверное, знал об этом, гордился этой своей красотой и наряжался с настоящей панской роскошью, а сотни гривен платил за французские и испанские доспехи, вязанную одежду и украшения для себя и лошади.

Весь его двор наравне с ним также всегда был изящно нарядным, на что он не жалел денег.

Этому способствовали любовь к роскоши, взгляды прекрасной Офки, Мазовецкой княжны, которой уже была пожертвована значительная часть состояния… пытаясь заслужить её милость и не желая никому дать затмить себя… потом вошла в привычку эта панская жизнь, окружение себя многочисленным двором, наконец украшение дорогими камнями всё более разной и всё более великолепной и изящной одежды.

Его окружала и составляла двор целая толпа родственников, более бедных Ястржебчиков из Мазовии, одетых на манер пана. Были маршалек, подкоморий, подчаший, ловчий, конюшие, и даже клеха, который писал за него и составлял письма. Был и цитарист, и придворный певец.

Хотя он ещё не женился на княжне и рассудительные люди сомневались, что ему её дадут, несмотря на то, что дядя был архиепископом, он уже выступал по-княжески. Притом он был неслыханной наглости и смелости, а в его натуре было то, что чем труднее казалось ему предприятие, тем упорней за этим гонялся.

Дерслав ехал на коне с дорогой и красивой попоной, которую другой, пожалуй, использовал бы в торжественный день, подбоченившись, с поднятой головой, улыбающийся и торжествующий.

Поскольку едва светало, у ворот постоялого двора можно было с трудом различить Страша, и он заметил только его худую фигуру, которая внимательно к нему присматривалась; он направил туда коня, поклонился и выкрикнул:

– Призрак или живой! Страш…

– Я, а правда, сам не знаю, живой или призрак, потому что вот из той могилы в сандомирской башне выбрался.

– Что ты тут делаешь?

– Я приехал к вам!

– И остановился на постоялом дворе! Собирайся и живо ко мне в замок… Я тебя откормлю!

Он рассмеялся и, повторив: «Давай быстрей!» – пришпорил коня и поскакал к замку.

Затем Страш разбудил Куропатву и, приказав вести коней в замок, они сами пешком пошли за Дерславом.

Замок был почти новый, маленький, но очень красиво построенный. В готическом стиле, с не очень большими комнатами, но с красивыми сводами, окрашенными и позолоченными, он выглядел как игрушка, потому что Дерслав его для себя роскошно украсил.

Расточительный паныч не жалел на это дядюшкиных сбережений, самому работать для этого не было необходимости.

Там, где рисунков на стенах не было, их покрывали великолепные драппировки, а всюду, где только могли стоять полки и шкафы, громоздилась роскошная позолоченная, серебряная, медная и оловянная посуда. Одно помещение выглядело как арсенал, оно было всё завешено оружием; в другой стулья были покрыты бархатом, алой тканью и парчой, наконец они были украшены драгоценными камнями.

Когда Страш с Куропатвой вошли в замок, многочисленная и приготовленная к приёму пана служба уже расставляла столы.

Сняв доспехи и переменив одежду, Дерслав в заморском наряде, изысканном, как всё, чего он носил, наполовину сидел, наполовину лежал, вытянувшись в кресле, крутя ус и выдавая приказы. Его товарищи стояли вокруг, прислуживая. Он не встал приветствовать Страша и Куропатву, только давал им знаки рукой.

– Я вернулся из храброго похода и расправы, – начал он говорить, улыбаясь им, – и хотя я привык к невзгодам, но все кости в себе чувствую.

Сказав это, он поднял руки.

– Мы были вынуждены дать огня войскам дяди-архиепископа, которыми, вроде, он сам командовал! Это была фатальная необходимость. Я не мог впустить его в Ожелец, а то бы он выхватил у меня своё сокровище, а я его, правда, лучше, чем этот старый гриб, смогу использовать.

Таким образом, мы дали из одной пушки холостой выстрел, для устрашения… и архиепископ со всем своим войском был вынужден бежать от стен собственного замка. Я видел, как он, стоя на телеге, поднял руки и потом закрыл глаза. Они уже не покусились вернуть Ожелец.

Но я отдам его дяде, ворота я оставил открытыми, теперь, когда я добыл из гнезда золотые яйца! В Рытвианах его гривнам веселее будет, чем под холодным полом в ожелецкой часовне.

Пан Дерслав и не мог усидеть, и смеялся.

– Скажите, не храбро ли я сделал? Не хорошо ли я поступил? Крысы бы растащили гривны, а они так мне нужны…

– Поздравляю, – прервал, кланяясь, Куропатва, – вы хорошо наловили, будет, на что веселиться рядом с прекрасной Офкой. Всё это хорошо, но, однако, если бы я был на вашем месте, не очень бы развлекался. Наверняка епископ имеет вдвойне или втройне больше того, что закопал в часовне, а родственников у него достаточно; вы должны с его наследством распроститься. Жаль!

– О! Что я взял, то моё! – смеясь, прибавил Дерслав. – Человек не уверен в завтрашнем дне, а старина не разглосит о случившемся, потому что ему будет стыдно. Всё это сотрётся и я помирюсь с ним.

Уже вносили тарелки, Дерслав поднялся со стула и прошёл к столу, к которому приглашал гостей.