До встречи в Бомбее

— Сколько крови ты тогда потерял? — спросил Гай.

— Я не измерял.

— Думаю, порядком.

— Он спас мне жизнь, Гай, — слеза покатилась сначала по одной ввалившейся щеке Питера, потом по второй. — Ему нельзя было умирать.

— Мне так жаль, — проговорил Гай, желая сказать что-нибудь еще и что-нибудь получше.

Лицо Питера сморщилось. Гая не передернуло от его слез, и он не сказал ему крепиться, как могли бы сказать другие врачи. Он сделал единственное, чем мог помочь, — просто сидел рядом, давая Питеру понять, что тот не один, и ждал, пока тот выплачется.

Когда это произошло, Гай спросил его, что он собирается делать дальше.

— Уж точно не отправлюсь домой, чтобы со мной носилась матушка, — сказал Питер, и его губы скривились в мрачном подобии его прежней улыбки.

Гай, которому меньше всего хотелось тогда смеяться, все же вымучил короткую улыбку, сообразив, что именно она была больше всего нужна Питеру.

— А что же тогда? — спросил он.

— Для начала поеду в реабилитационный госпиталь в Лондоне, — ответил Питер, — как только они поймут, что я уже не истеку кровью на пароме. Проведаю там Эрнеста Элдиса. Вот только научусь ходить на деревяшке. Люк бы этого хотел.

— Да, — согласился Гай. Ему было известно об Эрнесте. Диана писала ему и спрашивала, все ли так безнадежно, как ей сказали. «Милый Гай, сможешь ли ты сделать что-нибудь? Мне теперь так одиноко. Я чувствую себя вдовой. И я постоянно думаю о тебе, бедняжке, как ты все это время один где-то там во Франции. Может, мы сможем увидеться, когда ты приедешь в отпуск, и ты дашь мне какой-нибудь чудесный совет». Гай прочитал ее письмо в перерыве после особенно тяжелого дня в операционной и был предельно краток в своем ответном письме. «Считай, что тебе очень повезло не остаться вдовой, — написал он ей. — Советовать я не возьмусь. Боюсь, это не моя специализация. А вот доктор Арнольд пользуется отличнейшей репутацией. Передай, пожалуйста, мужу мои наилучшие пожелания». Диана больше не писала. Определенно, она рассчитывала на другой ответ.

— Делла все еще в Бомбее, — продолжал Питер, — и никуда оттуда не собирается, коль скоро этот тип по имени Джефф проявляет себя здравомыслящим человеком.

— Проявляет, — подтвердил Гай. — Элис рассказывала мне о нем и о Делле. Я не очень хорошо его знаю. Он только приехал, когда я оттуда уезжал. Но при первом знакомстве у меня о нем сложилось хорошее впечатление.

Питер кивнул, услышав хоть какую-то добрую новость.

— Ричард сказал, моя работа меня дожидается. Может, попробую рискнуть с немецкими подлодками и вернуться. Передам маленькой Айрис привет от отца. Поддержу бедную Мэдди.

— Ты ведь не будешь говорить ей, верно? — спросил Гай. — Будто бы видел Люка.

Это стало бы именно тем, что ей было необходимо.

— Нет, не буду, — Питер повернулся, хрустя подушкой, и уставился в потолок. — Делла написала обо всех ее письмах.

Гай медленно кивнул.

— Мэдди будет рада, если ты вернешься, — сказал он, и на этот раз голос изменил ему. Каким бы дураком он ни был, но он не мог не жалеть о том, что не он поедет к ней. — Ты можешь поговорить с ней. Помочь ей… поверить.

— Да, — сказал Питер, и щеки его опять задрожали.

— Передай ей, что я соболезную, хорошо? — попросил Гай. — Мне правда так жаль, Питер.

— Я знаю, — сказал Питер и всхлипнул. — Нам всем очень жаль.

Гай не мог больше оставаться. Ему нужно было возвращаться на службу и заступать на ночное дежурство. Он уже опаздывал, поскольку его поезд вынужден был то и дело останавливаться из-за артобстрелов. Он только успел быстро осмотреть культю и удостовериться лично, а также заверить Питера, что заживление идет хорошо. Еще он пообещал Питеру, что как только тоже вернется в Бомбей, то обязательно пригласит его выпить.

— Ловлю на слове, — ухмыльнулся Питер и протянул руку.

Гай пожал ее, стараясь не показать, насколько его поразила слабость рукопожатия.

Перед уходом у него состоялся еще один разговор с сестрой Оуэн. Она остановила его прямо у дверей палаты и протянула бумажку с адресом эвакуационного пункта для раненых недалеко от места, где работал Гай.

— Что это? — спросил он.

— Оттуда привезли Питера, — ответила она. — Я подумала… Ну, — она зарделась, — ну, что, может быть, вы туда заедете и спросите, нет ли у них кого-нибудь похожего по описанию на Люка Деверо.

Гай пристально на нее посмотрел. Она серьезно?

Медсестра покраснела еще гуще, но взгляда не отвела, что говорило о непреклонности ее намерения.

— Сестра Оуэн… — начал Гай.

— Знаю, знаю, — она подняла руки. — Это, наверное, безнадежно.

— Более чем. Он убит, сестра Оуэн. Я виделся с человеком, который его хоронил.

— Иногда Питер говорит с такой уверенностью…

— Не думаю, что он может быть в чем-то уверен.

— Но разве повредят кому-то несколько вопросов? — спросила сестра Оуэн. — Вот только сегодня утром умер сержант, который чувствовал себя уже настолько хорошо, что должен был отправиться завтра домой к маме. У него оказался тромб, о котором никто из нас ничего не знал, — она посмотрела на Гая снизу вверх. — Разве не здорово было бы поверить, что среди этого ужаса еще есть место чему-то хорошему, что может взять и внезапно произойти?

Гай заколебался и смягчился.

— Я так поняла, у полковника Деверо только что родилась дочь, — настаивала она. — Так, может быть, вы сделаете это ради нее?

Гай помедлил еще мгновение.

Медсестра продолжала смотреть на него.

— Ладно, — уныло произнес он, убирая бумажку в карман. — Хорошо, я поспрашиваю.

Он на самом деле собирался сделать, как обещал, каким бы бессмысленным это ему ни казалось. Но вернувшись к ночи в эвакопункт, он узнал о новом нападении на британские позиции; ему пришлось пробираться через очередь пыхтящих санитарных машин, запряженных лошадьми повозок и носилок, чтобы попасть на территорию своего госпиталя. В ту ночь он не покидал операционную, потом поспал несколько часов и не смог никуда уехать ни на следующий день, ни через день. Гай работал без передышки, деля операционную с тремя другими хирургами. Глаза его щипало от перенапряжения, ноги были словно ватные от долгого стояния возле стола, на котором его руки производили манипуляции с разорванными селезенками, печенью, легкими и кишечниками. Руки двигались, зашивая порезы, соединяя артерии, делая все, что только можно, пока на стол не поступал следующий пациент. Когда поток раненых схлынул, у Гая выдался свободный час, чтобы позвонить в передвижной пункт, где побывал Питер. К тому времени они уже переместились ближе к Артуа и подготовились принимать раненых, которые неизбежно должны были появиться после следующего запланированного наступления.

Гай провел у Ипра всю весну и лето. Масштабных военных действий не происходило, но каждый день случались перестрелки и артиллерийские обстрелы, а вместе с ними к нему в операционную тек неиссякаемый ручеек бойцов с осколочными ранениями. Ему приходилось иметь дело с кровотечениями и ампутациями, и он был изрядно загружен работой. В сентябре их всех отправили в Лоос. Там планировалось наступление, которое, по слухам, должно было стать началом конца войны, но в результате ничего оно не закончило, кроме десятков тысяч жизней, многие из которых оборвались на операционном столе. С наступлением осени поползли слухи о готовящихся мятежах в рядах индийской армии, о подразделениях, отказывавшихся воевать, оставлявших позиции. Люди все-таки устали от того, что их постоянно вели на смерть. Они то и дело теряли офицеров, которым доверяли, и попадали под командование мальчиков, которые не понимали ни их языка, ни чего-либо вообще. В конце концов генералы решили, что оставлять сипаев еще на одну морозную зиму будет уже слишком и лучше их отправить в Галлиполи. Поехал туда и Гай. В одно холодное ноябрьское утро, спустя семь месяцев после посещения Питера, он сел на корабль, державший курс на Египет, и отправился в больницу в Александрии. К тому времени он напрочь забыл о сестре Оуэн.

Ужасы минувшего лета и колоссальная усталость заставили Гая позабыть даже о том, что они разговаривали о таких вещах, как приятные сюрпризы, а также о том, что она ему давала какой-то клочок бумаги.