В двух шагах до контакта

Глава 22

Когда я выполз из душа, отец валялся на кровати с книжкой. Судя по обложке — художественной.

— Чего читаешь? — спросил я его.

— Да так, пытаюсь вникнуть в современную фантастику, чтобы тебе полезные советы давать, а не только разносить и обижать, — ответил он, закрывая книгу и убирая ее на стол, — Сильно обиделся?

— Да не столько обиделся, сколько в ужас пришел от вашего анализа, — честно ответил я, — Даже и не предполагал что можно так вывернуть.

— Понимаешь, Максимка, жизнь вообще очень странная штука. И привычное в ней не всегда стоит на добром фундаменте. Гораздо чаще — кровь и кости. Тебе, по малости лет, все кажется незыблемым, потому что так было всегда на твоей жизни. А с возрастом начинаешь замечать все больше отличий между «тогда» и «сейчас», потому что разрыв между ними становится все больше.

— И все же?

— А тут мы переходим к цели сегодняшнего разгрома. Сын, сейчас мы все зависли в очень не простых условиях, и из-за этого вынуждены делать не совсем добрые поступки, — он замялся, и в получившуюся паузу я влез с вопросом.

— Не совсем понимаю о чем ты.

— Хм, попробую подойти с другой стороны. Как ты знаешь, количество необходимой для жизни и работы информации непрерывно увеличивается с каждым годом, совершенствуются технологии, техника, изменяются методы работы с ней. От этого логично вытекает, что за период своего роста до взрослых кондиций ребенок должен усвоить все больше информации. Но если ее слишком много, начинает растягиваться сам период частичной дееспособности. Ваше детство становится длиннее, а вы — инфантильнее. В те же Средние века в девять лет — частично дееспособный, в четырнадцать — взрослый. В двадцать первом веке, эти периоды были 20 и 25 соответственно. Но физическое развитие особи человека не поменялось. Сейчас — еще дальше. Большинство твоих сверстников при полном физическом развитии остаются детьми. Это не хорошо или плохо — это данность. Статистика.

— И к чему ты ведешь? — я задал вопрос не совсем понимая о чем он.

— К тому, что при нормальных условиях ты должен был расти медленно и ровно. Но тут вмешалась судьба, — от грустно усмехнулся, — Трагические обстоятельства. И поэтому мы с Яковом вынуждены тебя экстренно форсировать. Яков — тренировками, а я возьму на себя голову. Вот о чем я говорил тогда. Да и Василич ругался по той же причине. Когда нас вернули на действительную службу. Твое детство кончилось. Потому что от твоей подготовки, твоих поступков и твоих решений зависят люди. В том числе и жизни этих людей, — он замолчал, переводя дыхание.

— Поэтому Василич поит тебя стероидами и гоняет на полигоне, докапывается до твоих действий по охране помещений, заставляет постоянно оглядываться и держать оборону. Чтобы ты не подвел себя и других, тех чьи жизни зависят от тебя. Моя, его, Настина. Каждый из нас зависит от каждого. Его ошибка стоила ему ремонта руки. Но будь на его месте я — место зверушки в холодильнике занял бы тоже я. Потому что не досмотрел, не принял всерьез, был недостаточно внимателен, — он опять замолчал, обдумывая свои слова. Я же сидел и боялся осознать, что мог его потерять. По настоящему потерять. Навсегда.

— Папка, — я в одно движение оказался рядом с ним и обхватил его руками. Глаза щипало.

— Ну-ну, будет тебе, — он обнял меня и посадил на колени. «Как в детстве» — мелькнула мысль, и я застеснялся собственного порыва. Попробовал встать, но отец удержал меня.

— Сиди и слушай дальше. Так вот, Василич делает из тебя солдата, такого, какой он сам. «Ходи-стреляй, а думают за тебя командиры». Я же хочу, чтобы ты понимал, что, для чего и зачем ты делаешь. И вот эта критика нужна была именно для этого. Чтобы ты начал думать. Начал смотреть вперед, на конечные результаты своих действий. Что бы ты мог предупредить собственные ошибки, не сделать их.

— Но как тебе мой текст в этом поможет? — не понял я.

— Так ты ведь уже задумался над тем, как оно работает. Не просто нарисовал картинку словами, а начал думать глубже. Показать?

— Да.

— Смотри, в твоем рассказе упоминалась калильная лампа. А это технология из другого времени. Как ты ее впишешь? — задал он вопрос, — Рассуждай вслух.

— Так, если брать период с рыцарями, то производство кустарное и мелкосерийное. Без какой-либо стандартизации. В науке идет период сбора информации о окружающем мире. А лампа с пневматической подачей топлива, испарителем и калильной сеткой — это продукт другой технологической ступени, когда наука уже имеет достаточно большой набор известных законов и статистики. И совместить их можно если эти законы кому-либо известны. Монастыри и гномы, — проговорил я цепочку размышлений.

— Да, система внешнего контроля. Искин, даже самый современный нуждается во внешних эффекторах, промежуточной системе. Ими как раз могут быть монастыри. Тут тебе и корректировка политического курса и хранилище технологий, — пояснил он, — А к какому результату приведет появление монастырей в твоем рассказе?

— Прямые — дозирование информации, гонения на инакомыслящих, замедление общего прогресса науки, — поразмыслив предположил я, — Правильно?

— Ну не знаю, это же твой рассказ, — с подчеркнуто серьезным лицом сказал он, но рассмеялся, — Скорее всего. Но если во главе культа стоит бессмертный искин это будет означать неизменность политики. Следовательно постоянное развитие техники и отсутствие массовых войн, репрессий и инквизиции. И раз эта экспедиция была отправлена именно в таком составе, значит этого достаточно.

— Но сказка не перестает быть страшной, — сказал я.

— Не без этого, — согласился он, — Но в целом градус жути понизился. Например можно удержать уровень медицины на безопасном уровне. Одна гигиена и родовспоможение даст тебе прирост населения в половину, за счет низкой детской смертности. А к чему это ведет?

— Ну, — я задумался, — больший прирост населения создаст демографическое давление. Перестанет хватать освоенных территорий для ведения хозяйства, и, как результат, войны за территории и ресурсы.

— Не забывай о внешнем контроле, — подсказал отец.

— Тогда большая скорость экспансии, — решил я, — правильно?

— А я откуда знаю? Это же твой рассказ, — отозвался отец с усмешкой.

— Вот ты… — я встал и прошелся по комнате, — То есть ты предлагаешь делать как делается и только будешь заставлять меня думать над каждым своим и чужим действием?

— Да, — согласился он, — Вот только от таких дум волосы седеть начинают.

— Опять издеваешься? — спросил я.

— Немного. Иногда люди совершают очень странные поступки. И хорошо если просто странные, — он замолчал и лицо его стало грустным, — Знаешь когда мне пришлось повзрослеть?

— Нет, — я заинтересовался и сел рядом с ним.

— Мне было побольше твоего возраста. «Инцидент «Лужок» — как зло шутили некоторые идиоты, не пожелавшие узнать, что там было на самом деле.