Заблудившиеся

* * *

Они шагали по длинному коридору, ординаторской, где все не кончалась затянувшаяся «пятиминутка», и Сайкин заглядывал в распахнутые двери, отмечая, что больных немного, а некоторые застеленные кровати пустуют. В одной из палат старик, прислонившись спиной к железной спинке своего казенного ложа, полусидел с газетой в руках. Его сосед, плечистый мужик, смотрел стоящий на тумбочке переносной телевизор. Навстречу попался согбенный дед, держащийся за палку двумя руками.

— Смотрю, у вас тут полно вакантных мест, — сказал Сайкин на ходу. — Не занять ли мне одно из них, если вы станете моим лечащим врачом, согласен тут поселиться.

— Я не веду больных. Скоро уже, осенью, к зиме, свободных мест не останется. У нас довольно прилично кормят. Что делать, наши больницы давно превратились в богадельни.

— Тогда приду сюда, когда стану старым и бедным. Или просто бедным.

Перед дверью с ярко-красной надписью «Отделение интенсивной терапии» не оказалось неприступной медсестры, отфутболившей Сайкина час назад. Ее место за широким письменным столом перед дверью, заставленным прозрачными склянками, заняло совсем юное курносое создание, старавшееся изо всех сил выглядеть серьезно. Создание прощебетало что-то протестующее, но Майя Николаевна, наклонясь к девочке, зашептала ей на ухо неслышные Сайкину слова и передала, взяв из его рук, пакет с гостинцами. Девочка растерялась, зачем-то хотела встать, но врач усадила ее на прежнее место.

— Только полминуты, — предупредила она. — Ваш друг сейчас без сознания, и температура снова поднялась. Не дай Бог, нас здесь застанет Абакумов.

Она прошла вперед и, держа Сайкина двумя пальцами за рукав пиджака, подвела к кровати у занавешенного окна, отделенной от просторного помещения ширмой. Он не узнал человека, лежащего на кровати. Серые бинты закрывали весь лоб и делали голову неестественно большой. Сайкин видел лишь острый кончик носа, щеки и глубоко утонувшие закрытые веки. В вену левой руки воткнулась игла капельницы.

Сайкин чувствовал уже знакомый, недавно слышанный запах гниющей плоти и подумал, что так живые люди пахнуть не могут. Простыня не покрывала человека и до пояса, и у Сайкина сжалось сердце при виде больших бесформенных пятен крови и лимфы на казенной рубахе с открытым воротом на коротких завязках. Майя Николаевна задрала рубаху, и Сайкину показалось, что огромная кровоточащая рана через весь живот даже не зашита.

Врач не стала опускать рубаху, а тронула Сайкина за руку, и он понял, что пора уходить. Последний раз он посмотрел в незнакомое лицо человека на койке и почувствовал, что в груди не хватает воздуха. С усилием он сделал два глубоких вдоха, повернулся и быстро пошел к выходу. Сайкин не помнил, когда плакал последний раз, и сейчас боялся, что не сдержится. Уже в коридоре он отошел к окну, стянул с плеч халат и присел на подоконник.

Он быстро пришел в себя, но ощущение того, что там, на кровати, в окровавленной рубахе, с огромной раной поперек живота лежит вовсе не Федоров, а какой-то другой посторонний человек, не оставляло его. Майя Николаевна смотрела на Сайкина с беспокойством.

— Не хотите нашатырь вдохнуть?

— Нет, ничего.

Сайкин с натугой улыбнулся. Достав из кармана визитную карточку, он записал на ней домашний телефон и протянул врачу.

— Прошу вас, постарайтесь интересоваться его самочувствием и звоните, если что. Сегодня вечером я заеду и об остальном договорюсь с вашими сестрами. Скажите, вы не приукрашиваете, его шансы действительно пятьдесят на пятьдесят?

— Несколько минут назад такие шансы казались вам слишком маленькими.

— Теперь эти шансы мне кажутся почти идеальными.

В пустом полутемном вестибюле с подпирающими высокий потолок колоннами его шаги звучали неестественно громко. Он вышел из здания, встал, закуривая под козырьком крыльца, вдохнул табачный дым, свежий сырой воздух и наблюдал, как с заднего сиденья только что подъехавших «Жигулей» выбирается женщина в длинном зеленом плаще.

Выйдя из машины, она нагнулась к водителю, сказала ему что-то раздраженно, чего Сайкин не расслышал, и пошла к входу в больничный корпус. Бледное злое лицо, следы прожитых бурно лет плохо скрывала косметика. Сайкин ссутулился, вобрал голову в плечи и повернулся к ней спиной, отступая от двери. Сейчас он меньше всего хотел встретиться лицом к лицу со Светланой, первой женой Федорова.

Возник и исчез аромат цветочных духов, дверь хлопнула. Облегченно вздохнув, Сайкин пустил в небо дымок сигареты и подумал, что ретировался из больницы вовремя. Сайкин знал истеричный, взбалмошный характер Светланы. Он подумал, что такие женщины, имеющие практический ум, умеющие понравиться с первого взгляда и утвердиться в жизни мужчины, сделают дальнейшее существование своего партнера невыносимым. Этой Светлане Федоров посвящал свои стихи. Она же считала, что погубила с Федоровым свою бессмертную душу. Второй супруге Федоров стихов не посвящал, он отдавал ей зарплату, для стилистических реверансов у него не оставалось времени. Вторая жена была счастлива и спокойна.

Познакомившись с Федоровым несколько лет назад на почте, в очереди на заказанные с Москвой телефонные переговоры, Сайкин не предполагал, что этот скромный, но очень дельный мужик станет для него со временем незаменимым человеком. Разговоров с Москвой долго не давали, и они разговорились.

Сайкин, уже благополучно завершивший свои дела, собравшийся уезжать на следующий день, пригласил своего нового знакомого на ужин, чтобы чем-то заполнить предстоящий пустой вечер. Немногословный Федоров, выпивая, становился говорливым. Оказалось, он, бывший инженер строительно-монтажного управления, в поисках денежного места перешел в новую коммерческую структуру, занятую в основном спекуляцией сельскохозяйственной продукцией, и вообще перепродажей всего, что под руку попадет. И вот теперь оказался не на своем месте.

Обещанные легкие деньги оказались фикцией, жизнь проходила в нескончаемых разъездах. Третьеразрядные гостиницы, очереди, поезда и самолеты, бедность, из которой уже не виделось выхода. Федоров переносил испытания стоически, продолжая эксплуатировать собственную добросовестность, но экзальтированная Света редкое пребывание мужа дома превращала в изощренную пытку. Семейная жизнь, не выдержав испытания бедностью, дала трещину. В ту зиму Федорову казалось, что счастье навсегда осталось в прошлом. Его мать, устав ждать помощи от вечно нуждающегося сына, повесила икону и истово молилась.

В тот вечер в ресторане Федоров был особенно печален, соседка по квартире сказала ему, что Светлану не видела уже три дня, и сегодня ночевать она опять не приходила. К моменту встречи с Сайкиным Федоров уже не испытывал никаких иллюзий относительно своего будущего. Он видел, как молодые ребята оттирают его от несытной служебной кормушки мускулистыми торсами, при случае напоминая, что его время прошло. Со вздохом он уступал место.

Наступивший Новый год не принес сюрпризов. Вот и в самом начале этого года Федорову не повезло. Он приехал в этот город, чтобы выхлопотать на местном заводе несколько тонн жома. Дело было беспроигрышное, у начальника Федорова и директора завода состоялся телефонный разговор, все обговорили. Нужно только выехать на место, оформить документы и договориться насчет вагонов. Но и это плевое дело не сладилось. Жом перекупили прямо перед носом Федорова. И он уже предвидел неприятные объяснения с руководством, насмешливые взгляды этих мальчишек в кожаных куртках, мол, этот рохля Федоров даже такой простой вещи сделать не может. Вернулся без жома.

Излив душу Сайкину, он надеялся на сочувствие. Но Сайкин, уже переболевший неудачной любовью и бедностью, никак не отозвался на чужое страдание. Сайкин только что, всучив взятку здешнему чиновнику городской администрации, сумел по его рекомендации продать крупную партию устаревших компьютеров и периферии за баснословные деньги, и упивался своей победой. Но блеск успеха туманили неприятные мысли. С каждым месяцем спекулировать компьютерами становилось все труднее, цены стремительно падали. Государственные чиновники, без которых дела не сделать, все больше наглели.

Федоров все хныкал про личную жизнь, жаловался на безденежье, ставшее, по его мнению, причиной семейных неудач. И это Федоров, с его-то образованием, опытом работы в строительстве, связями в главках, объединениях, даже министерствах. Странно. Сайкин сказал: «Кому бы жаловаться, а тебе просто необходимо стать богатым человеком, чтобы почувствовать уверенность в своих силах. Посвяти этой цели два-три года своей жизни, и тебе станет легче. И плюнь ты на эту бабу, свою жену. С деньгами или без денег ты ей все равно не нужен. Беру тебя к себе на работу». «И что же я буду делать?» — Федоров готов был идти за Сайкиным в любую битву. «Деньги, — улыбнулся Сайкин. — Деньги будешь делать».

«Эх, Виктор Степаныч, на теперешней службе я чувствую себя тягачом, вынужденным перевозить с места на место тележку с мороженым. Дайте мне масштабное дело — и вы не пожалеете», — на глаза Федорова начинали наворачиваться слезы.

Сейчас эту первую полузабытую встречу дешевом ресторанчике, Сайкин подумал, что не ошибся тогда в Федорове. Именно сегодня Федоров нужен ему, как никогда, но его нет, и неизвестно, вернется ли он. Мелкий дождь все сеял, асфальт блестел под стальным небом. Нащупав ключи в кармане брюк, Сайкин неторопливо пошел к машине. Он наблюдал, как из «Жигулей», что привезла сюда Светлану, вышел пожилой дядька с большим дряблым лицом, поднял капот и наклонился, ковыряя двигатель.

Сайкин мог поклясться, что точно где-то видел его раньше. Ах, вспомнил он, ведь это теперешний муж Светланы, отставной капитан торгового флота. Около года назад они случайно встретились в ночном ресторане. Светлана тогда оказалась в компании своего капитана и какого-то ухаря южных кровей. Капитан, как вспомнил Сайкин, пришел в форменном кителе. Тогда Федоров и познакомил его со своей прежней женой, а она представила их новому мужу. В компании друг друга они проскучали до утра.

Пройдя мимо, Сайкин заметил на щеке капитана царапину, но явно не от безопасной бритвы. Да, у птички оказались острые коготки. Какие-то неприятные слухи о непутевой жизни Светланы, мучениях с ней ее нового мужа, доходили до Федорова, и он делился ими с Сайкиным. Капитан списался на берег, но не было в московской гавани ни счастья, ни постоянства. Он не сумел удержать в слабеющих к старости руках штурвал семейного корабля, и, похоже, и с этого судна его уже готовы списать подчистую. Теперь всю свою невостребованную нежность капитан отдавал «Жигулям». Автомобиль и вправду выглядел безукоризненно.

Сайкин сел за руль, включил зажигание. Капитан, снова нырнувший под капот, напомнил ему доброго дедушку, склонившегося над кроваткой спящего чада.