Заблудившиеся

* * *

Плетнев, закурив сигарету, рассказал Сайкину о событиях последних дней. Телефонные переговоры с анонимами он вести отказался. Тогда позвонил человек, отрекомендовался Вадимом Анатольевичем Петрушиным, сказал, дело важное и срочное, предложил встретиться. Плетнев согласился: почему бы и нет. Позвонил Сайкину, посоветоваться, но, как назло, вы отбыли на похороны то ли родственника, то ли знакомого. В общем, не оказалось вас в городе, и Плетнев пошел по адресу. Это оказался частный ресторан. «Пингвин» называется.

На встречу пришел довольно молодой мужик, с усиками, напомаженные волосы, маникюр, как у бабы. Он говорит, что с самого начала затея с комбинатом обречена на неудачу. Он сказал, что Сайкину давали дышать до поры до времени, пока вы были нужны. Ему не мешали, давали работать. Но вот Сайкин стал выдыхаться, финансовые ресурсы почти на нуле. Наступил момент забрать у него почти достроенный комбинат, обо всем договориться по-хорошему. Тем более что выбора у Сайкина не было.

Но вот неожиданно появился Плетнев со своими деньгами, и Сайкин получили возможность довести дело до конца. Конечно, все это Петрушин не говорил напрямик, он не столь прямолинеен. Противники Сайкина рассчитывали на то, что дело до конца он не доведет, разорится. В строительстве деньги уходят как в песок, это всем известно. Плетнев взялся финансировать проект на завершающей стадии. Поэтому Плетневу предложили выйти из дела, так сказать, живым и здоровым. Он ответил уклончиво, ни «да» ни «нет» не сказал.

Еще этот Петрушин сказал, что дело Сайкина все равно проигрышное, комбинат не удастся удержать. А если Сайкин станет сильно брыкаться, значит, умрете. Но хочется решить дело к обоюдному удовлетворению. Кроме того, некоторым специалистам команды Сайкина решено предложить на выгодных условиях и дальше работать на своих местах. Фамилий Петрушин не называл. Тогда Плетнев сказал своему собеседнику, что он слишком откровенен, ну, и самоуверен тоже. Петрушин только усмехнулся, доел мороженое и ответил, что надеется за свою откровенность получить молчание Плетнева. Он молчал до сегодняшнего дня.

— Но до конца я ему не поверил, не поверил, что они способны на такие штучки, — добавил Плетнев. — Ну, с Федоровым… Посидели еще некоторое время, и я спросил, что произойдет, если о нашем разговоре узнает Сайкин? Он ответил, Сайкин тогда огорчится до крайности. В общем, страшной тайны из нашего разговора он не делал. В конце он сказал, что они промеж себя все решили и пойдут до конца, а мне посоветовал съездить отдохнуть в Сочи. Через пару дней, когда Федоров уже попал в переделку, Петрушин позвонил мне на квартиру и спросил, знаю ли я об одном дорожно-транспортном происшествии. Отвечаю, что не знаю, о каком происшествии и речь идет. Тогда он говорит, что Федоров умирает в больнице. Помолчал и спрашивает: верите, что мы готовы идти до конца? Он спрашивает, принял ли я решение. Ответил, дескать, думаю. Он пожелал мне всего доброго и, главное, прекрасного здоровья.

Сайкин молча кивнул.

— Думаю, что этот Петрушин вообще не фигура в этой игре. — Плетнев старался не смотреть на Сайкина. — Поет с чужого голоса. Но, может статься, за Петрушиным люди серьезные. Так или иначе, не хочу становиться у них на дороге. Меня могут раздавить просто в назидание кому-то непослушному. Не желаю.

— Разве можно так малодушничать? Опомнитесь. Это большое дело, может, главное дело моей жизни. Грош нам цена, если мы отступимся. Вам еще кулак не показали, а вы уже в кусты. Нельзя так, впрочем, уговаривать не стану. Вами должен управлять расчет, а не эмоции. Если вы считаете, что становится слишком опасно, можете уходить. Вообще-то, — Сайкин глубоко вздохнул, — вообще-то, я рассчитывал на вас. Очень рассчитывал. Эх, Иван Трофимович, мать вашу, мать вашу так.

— Да поймите же, для вас это дело жизни, — пальцы Плетнева щелкнули, — а для меня просто капиталовложение, которое сейчас кажется рискованным. Сами говорите, к чему лишние эмоции. Если у вас не наладится, если вам не дадут ходу, ну, я хочу сказать, проект с комбинатом лопнет… Ну, тогда найдите меня. Вместе что-нибудь обязательно придумаем. А на меня зла не держите. Я уже не молод, обременен детьми. Не сердитесь.

— Да не сержусь я. — Сайкин потер лоб ладонью. — Просто человек сделан из слишком нежного теста.

— Вы, наверное, правы, — согласился Плетнев и вздохнул, понимая, что самая неприятная часть разговора позади. — А что, в вашей конторе много антисемитов работает?

— С чего вы это вдруг решили?

— Да зашел в туалет на вашем этаже, а там над унитазом по стене крупно так написано: «Неужели и сюда пришел обрезанный?»

— Ладно, скажу, чтобы закрасили. — Сайкин поднялся с кресла и по привычке прошелся по кабинету. — Мне ведь на кладбище сейчас ехать. Что-то в последнее время часто приходится бывать на похоронах, а я эти церемонии органически не переношу. Тут присутствовал на похоронах одного, можно сказать, родственника. Еще одной такой процедуры мне не выдержать, сильно выбивает из колеи. Кстати, не желаете присоединиться?

— Ни в коем случае, — Плетнев протестующе затряс перед собой ладонями. — Я слишком суеверен. Избавьте. Некоторым старикам доставляет удовольствие хоронить своих сверстников. Им кажется, они перехитрили смерть. Но я не из этой породы.

— Голова разболелась. — Сайкин потер лоб кулаком. — Давайте по сто пятьдесят коньяку за помин души? И скажу Юре, чтобы отвез вас домой.