Эпох скрещенье… Русская проза второй половины ХХ — начала ХХI в.

Аксиология «малой прозы» «деревенщиков» — сибиряков

Разговор о смысловой структуре литературного текста может дать приемлемый результат только в случае актуализации эффективного аналитического алгоритма. Особая продуктивность топического анализа «деревенской прозы» определяется несколькими факторами. Во — первых, прямой соотнесенностью с антропологической направленностью большинства сегодняшних филологических изысканий, с общей нацеленностью современной отечественной гуманитарной мысли на постижение национального мироощущения. Во — вторых, назревшей потребностью в создании целостной, непротиворечивой по сути историко — литературной концепции.

Теоретические основания анализа литературной топики — идеи интегративного характера, которые в отечественном литературоведении впервые отчетливо были обозначены в двухтомном издании материалов Всесоюзной научно — творческой конференции в ИМЛИ РАН в 1989 (История советской литературы: новый взгляд, 1990), получили развитие в последнем варианте академической теории литературы (Теория литературы, 2001) и в более поздних работах Ю. Б. Борева, А. Д. Михайлова, П. Е. Спиваковского, В. В. Ванслова, Ю. С. Степанова, Л. И. Сазоновой, В. К. Кантора, К. Касьяновой (В. Ф. Чесноковой), В. П. Филимонова, Н. А. Хренова (Теоретико — литературные итоги ХХ века, 2003) и мн. др.

В основании избранного научного подхода предложенное Д. С. Лихачевым понимание культуры «как некоего органического целого явления, как особого рода среды, в которой существуют общие для разных аспектов культуры тенденции, законы, взаимопритяжения и взаимоотталкивания…»[61] Учитывались современные принципы интерпретации художественного текста, базирующиеся на концепции лингвостилистического анализа, разработанной академиком В. В. Виноградовым; идеи К. Юнга о прямой и непосредственной зависимости индивидуально — авторской картины мира от опыта предшествующих поколений; ключевые, с методологической точки зрения, принципы «обратного историзма» и «археологии гуманитарных наук», разработанные М. Фуко, заставившим размышлять над культурно — историческими предпосылками явлений истории литературы, предостерегавшим от приписывания этим явлениям тех свойств, качеств, атрибутов, которые к ним исторически не могут иметь отношения.

Не игнорировались участившиеся филологические попытки обновления методов описания «внутренней структуры произведения», презентующие художественные тексты в одном смысловом поле с другими текстами культуры, выявляющие их мифологичность, социологичность, психологизм, политические, бытовые, религиозные составляющие, совмещающие литературоведческий и лингвистический опыт работы с художественным текстом и некоторые черты психоаналитического и культурологического подходов[62].

Особого внимания требует содержание термин «топика», привнесенное в гуманитарную науку из античной, греческой риторики. Современная гуманитаристика прежде всего признает существование топики культуры (устойчивых мотивов, героев — символов, событий — символов, определенного набора литературных средств, с помощью которых воплощался народный нравственный кодекс), одним из наиболее авторитетных исследователей которой был А. М. Панченко[63].

Возникновение терминологического словосочетания «литературная топика» связывается с некоторым удалением от риторической сущности явления. У. Хебекус утверждает, что «освобождение топики из „корсета“ риторики началось с установления ее связей с историей — с возникновения „теории поля“ Л. Борншойера (1976 год), в свете которой возникло толкование топики как „инструмента исторической и социальной герменевтики“ — культурной модели, обучающей способам постижения традиций, воспитания „общего чувства“ (термин Гревеница, 1987). При таком понимании топика эффективно может использоваться при анализе литературных текстов для преодоления формалистической и структуралистской тенденций „онаучивания“ этого анализа, привнесения в него абсолютно реальной „региональной“ и исторической онтологии»[64]. Гарантией эффективности использования топики в литературоведении как исследовательского инструмента стала убежденность в том, что топика существует вне произведения, принадлежит историко — литературной реальности, из которой произведение возникает, и может быть представлена в образах, мотивах, метафорах, символах, аллегориях и т. д.

В русской науке о литературе топос как исследовательский инструмент прежде всего используют при изучении древнерусского агиографического жанрового канона. Т. Руди определяет топос как «любой повторяющийся элемент текста, закрепленный за определенным местом сюжетной схемы». Терминологическими вариантами топоса ученый считает «типические черты», «общие места», клише, повторяющееся мотивы, устойчивые (трафаретные) литературные формулы и т. д.[65] В понимании топоса мы будем опираться именно на данную концепцию, возникшую на базе отечественной филологической традиции.

Теоретико — литературное обоснование возможности использования топики как инструмента для исследования новейшей прозы, ее традиционалистского сегмента, впервые были представлены в монографии П. Е. Бухаркина «Риторика и смысл» (СПб., 2001). Наш выбор аналитического подхода к прозаическим текстам сибиряков — традиционалистов продиктован спецификой наших задач и эмпирического материала и предполагает понимание топоса как ментальной единицы, устойчивой структурно — смысловой модели (формулы, стереотипа), зафиксированной в определенном источнике и получившей в литературной практике двадцатого столетия более разнообразное, по сравнению с древнерусской эпохой, обновленное текстовое воплощение.

Исследователи классической русской литературы, как правило, обращают внимание на топосы времени и пространства, жизни и смерти, на топосы материнства. «Художественный состав содержания» литературных текстов самых известных традиционалистов — сибиряков — В. Астафьева и В. Распутина — с применением этого аналитического инструмента, естественно, изучался. Нас же интересует онтологическая основа хорошо известных исследователям текстов, но те смысловые импульсы, которые не всегда в достаточной степени отрефлексированы, хотя влияют на целостность повествования. К такого типа топосам, на наш взгляд, относятся топос хоровода и топос праздника, существующие в текстах писателей — сибиряков в разных вариантах, если использовать определение М. М. Бахтина, «в неразвитом, в необоснованном, в интуитивном виде»[66].