Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

«Вождь несчастливый»

Царь Николай I много сделал для популяризации истории Отечественной войны. Знаковым событием на этом поприще стало открытие 25 декабря 1826 года в Петербурге Военной галереи Зимнего дворца. Оно было приурочено к ежегодному празднованию изгнания иноземных захватчиков из пределов России.

По стенам галереи размещалось 332 погрудных портрета русских генералов. М. И. Кутузов, М. Б. Барклай де Толли, цесаревич Константин Павлович и британский фельдмаршал А. Веллингтон были изображены в рост; Александр I, прусский король Фридрих Вильгельм III и австрийский император Франц I — на лошадях. Автором этих произведений искусства был английский художник Джордж Доу, использовавший в своей работе труд русских художников В. А. Голике и А. В. Полякова.

Пушкин посвятил Военной галерее следующие проникновенные строки:

У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата,
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом,
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Её разрисовал художник быстроокий.
Тут нет ни сельских нимф, ни девственных мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жён,
Ни плясок, ни охот, а всё плащи да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года (3, 330).

Приведённые строки — начало стихотворения «Полководец». Пушкин написал его 7 апреля 1835 года, а опубликовал в третьем томе «Современника» (им этот том открывался). По признанию поэта, он нередко бывал в великолепном зале галереи, внимательно вглядываясь в лица знаменитых военачальников:

И, мнится, слышу их воинственные клики.
Из них уж многих нет, другие, коих лики
Ещё так молоды на ярком полотне,
Уже состарились и никнут в тишине
Главою лавровой.
Но в сей толпе суровой
Один меня влечёт всех больше. С думой новой
Всегда остановлюсь пред ним и не свожу
С него моих очей. Чем долее гляжу,
Тем более томим я грустию тяжёлой.

Чей же это портрет и почему он вызывал у Пушкина особые чувства и мысли?

Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
Высоко лоснится, и, мнится, залегла
Там грусть великая. Кругом — густая мгла.
За ним — военный стан. Спокойный и угрюмый,
Он, кажется, глядит с презрительною думой.

Любители истории легко догадаются, что речь идёт о портрете генерал-фельдмаршала М. Б. Барклая де Толли (1757–1818). Михаил Богданович происходил из шотландского рода, известного с XI столетия и в XVII веке переселившегося в Лифляндию. Службу начал в восемнадцать лет и участвовал во всех войнах, которые вела Россия с последнего десятилетия XVIII столетия.

Не имея связей в высших кругах, по службе Михаил Богданович продвигался медленно: только в 1799 году получил первый генеральский чин. Тем не менее фельдмаршал Н. В. Репнин говорил о нём:

Барклай де Толли

— Меня уже не будет на свете, но пусть вспомянут мои слова: этот генерал много обещает и далеко пойдёт.

Под Прейсиш-Эйлау (1807), командуя арьергардом русской армии, Барклай де Толли задержал главные силы французов во главе с Наполеоном, о чём доносил: «Во всяком другом случае я бы заблаговременно ретировался, дабы при таком неравенстве в силах не терять весь деташемент (отряд) мой без пользы, но через офицеров, которых посылал я в главную квартиру, осведомился я, что большая часть армии ещё не была собрана при Ландсберге, находилась в походе, и никакой позиции взято не было. В рассуждении сего я почёл долгом лучше со всем отрядом моим пожертвовать собою столь сильному неприятелю, нежели, ретируясь, привлечь неприятеля за собой и через то подвергнуть всю армию опасности».

На следующий день Барклай де Толли был тяжело ранен и пятнадцать месяцев находился на излечении в Мемеле. Там его посетил царь. Состоялась продолжительная беседа, которая определила последующую карьеру Михаила Богдановича.

В Русско-шведскую войну 1808–1809 годов Барклай де Толли командовал уже корпусом, который по льду перешёл пролив Кваркен. Это была блестящая операция, способствовавшая успешному развитию дальнейшего хода военных действий, по окончании которых Михаил Богданович был назначен генерал-губернатором Финляндии.

В январе 1810 года новое назначение — военный министр. Барклай де Толли провёл ряд реформ и осуществил ряд мероприятий по подготовке к войне. Было разработано первое в России положение о полевом управлении войсками — «Учреждение для управления Большой действующей армией» и введён новый Устав о пехотной службе.

Отечественную войну Михаил Богданович встретил командующим 1-й Западной армией. Как военный министр, он имел право давать указания командующему 2-й Западной армией П. И. Багратиону. Обе армии отступали. Это возмущало экспансивного грузина, и он с раздражением писал начальнику штаба 1-й армии А. П. Ермолову: «Я не понимаю ваших мудрых манёвров. Мой манёвр — искать и бить. За что вы срамите Россию и армию? Наступайте, ради бога! Ей-богу, неприятель места не найдёт, куда ретироваться. Они боятся нас… Нет, мой милый, я служу моему природному государю, а не Бонапарте. Мы проданы, я вижу, нас ведут на гибель. Наступайте! Ей-богу, оживим войска и шапками их[139] закидаем».

В 1-й армии находился старший брат царя Константин Павлович. Вокруг него группировались все недовольные командующим. Чтобы пресечь разномыслие, Михаил Богданович под благовидным предлогом отослал Константина в Петербург. Взбешённый цесаревич кричал (при свидетелях):

— Немец, изменник, подлец, ты предаёшь Россию!

Отступление не в характере русского человека. Барклая де Толли кляли все — от рядовых солдат до высших офицеров. Его стратегии не понимали и не одобряли. Подозрение вызывала национальность командующего. По поводу его фамилии говорили: «Болтай, да и только» В стотысячной массе подчинённых ему людей Михаил Богданович был одинок, и Пушкин прочувствовал это:

О вождь несчастливый!.. Суров был жребий твой:
Всё в жертву ты принёс земле тебе чужой.
Непроницаемый для взгляда черни дикой,
В молчанье шёл один ты с мыслею великой,
И, в имени твоём звук чуждый не взлюбя,
Своими криками преследуя тебя,
Народ, таинственно спасаемый тобою,
Ругался над твоей священной сединою.
И тот, чей острый ум тебя и постигал,
В угоду им тебя лукаво порицал…
И долго, укреплён могучим убежденьем,
Ты был неколебим пред общим заблужденьем.

Ф. Н. Глинка, видевший Михаила Богдановича в это время, писал в походном дневнике: «Пылают ли окрестности, достаются ли села, города и округи в руки неприятеля; вопиет ли народ, наполняющий леса или великими толпами идущий в дальние края России, его ничто не возмущает, ничто не сильно поколебать твёрдости духа его. Часто бываю волнуем невольными сомнениями: куда идут войска? Для чего уступают области? И чем, наконец, всё это решится? Но лишь только взглядываю на лицо этого вождя сил российских и вижу его спокойным, светлым, безмятежным, то в ту же минуту стыжусь сам своих сомнений. Нет, думаю я, человек, не имеющий обдуманного плана и верной цели, не может иметь такого присутствия, такой твёрдости духа!..»

Царь сам наказывал Михаилу Богдановичу беречь армию, но, под давлением недовольных, вынужден был пойти на замену главнокомандующего. Барклаю де Толли было предписано «с вверенною 1-й армией состоять в точной Кутузова команде». Об этом же уведомил его новый главнокомандующий, на что Михаил Богданович смиренно ответил: «В такой жестокой и необыкновенной войне, от которой зависит сама участь нашего Отечества, всё должно содействовать только одной цели и всё должно получить направление своё от одного источника соединённых сил. Ныне под руководством вашей светлости будем мы стремиться с соединённым усердием к достижению общей цели, — да будет спасено Отечество».

Конечно, сдать командование, не реализовав своих планов, не оправдав возлагавшихся на него надежд, было нелегко. Помогало сознание необходимости единения перед лицом нависшей угрозы. Словом, было не до личных обид:

И на полупути был должен наконец
Безмолвно уступить и лавровый венец,
И власть, и замысел, обдуманный глубоко, —
И в полковых рядах сокрыться одиноко.
Там, устарелый вождь, как ратник молодой,
Искал ты умереть средь сечи боевой.
Вотще!..

Мнение о том, что Михаил Богданович искал смерти, сложилось у современников по наблюдению за ним на Бородинском поле, где он защищал центр и правый фланг. Барклай де Толли лично водил войска в атаку, участвовал в кавалерийской схватке, под ним пало пять лошадей, были убиты два и ранены семь адъютантов из двенадцати.

На совете в Филях Михаил Богданович имел мужество высказаться за оставление Москвы. «Главная цель заключается не в защите Москвы, а в защите Отечества», — заявил он.

После прихода армии в Тарутино Барклай де Толли подал в отставку. В ожидании оной писал жене: «Готовься к уединённому и скудному образу жизни, продай всё, что ты сочтёшь излишним, но сохрани мою библиотеку, собрание карт и рукописи в моём бюро».

К счастью для полководца, после изгнания захватчиков с территории России до многих наконец-то дошло: а ведь Барклай был прав, вопреки всему и всем сохраняя армию! Настроение в обществе изменилось, и Михаил Богданович был вновь призван на службу. В конце ноября царь писал ему:

«Мне только остаётся сохранить вам возможность доказать России и Европе, что Вы были достойны моего выбора, когда я Вас назначил главнокомандующим. Я предполагал, что Вы будете довольны остаться при армии и заслужить своими воинскими доблестями, что Вы и сделали при Бородине, уважение даже Ваших хулителей.

Вы бы непременно достигли этой цели, в чём я не имею ни малейшего сомнения, если бы оставались при армии, и потому, питая к Вам неизменное расположение, я с чувством глубокого сожаления узнал о Вашем отъезде. Несмотря на столь угнетавшие Вас неприятности, Вам следовало оставаться, потому что бывают случаи, когда нужно ставить себя выше обстоятельств.

Будучи убеждён, что в целях сохранения своей репутации Вы останетесь при армии, я освободил Вас от должности военного министра, так как было неудобно, чтобы Вы исполняли обязанности министра, когда старший Вас в чине был назначен главнокомандующим той армии, в которой Вы находились. Кроме того, я знаю по опыту, что командовать армиею и быть в то же время военным министром — несовместимо для сил человеческих.

Вот, генерал, правдивое изложение событий так, как они происходили в действительности и как я их оценил. Я никогда не забуду существенных услуг, которые Вы оказали Отечеству и мне, и я хочу верить, что Вы окажете ещё более выдающиеся. Хотя настоящие обстоятельства самые для нас благоприятные ввиду положения, в которое поставлен неприятель, но борьба ещё не окончена и Вам поэтому представляется возможность выдвинуть Ваши воинские доблести, которым начинают отдавать справедливость».

В 1813 году Барклай де Толли командовал русско-прусскими войсками. За сражение под Кульмом был награждён орденом Святого Георгия 1-го класса; после Лейпцигского сражения — возведён в графское Российской империи достоинство; за взятие Парижа получил чин генерал-фельдмаршала. И всё это в ознаменование подвигов на поле брани и особых заслуг, оказанных им престолу и Отечеству.