Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

«У него в избытке было всё»

Во второй половине 1817 года Пушкин познакомился с М. Ф. Орловым. Это случилось на заседании литературного общества «Арзамас», членами которого они были. Молодой генерал сразу произвёл на Александра сильное впечатление, как своей биографией, так и своими политическими взглядами. На одном из заседаний общества Орлов говорил:

— Представительная система заключает в себе все выгоды других форм правления, существовавших в древних и новых временах, не имея их недостатков и невзгод.

Это действительно был человек неординарный, с весьма прогрессивными (и опасными для царской власти) взглядами.

…Внебрачный сын графа Ф. Г. Орлова, признанный в дворянстве и фамильных правах (но без титула отца), Михаил Фёдорович воспитывался в пансионе аббата Д. Ш. Николя в Петербурге. В тринадцать лет был записан юнкером в Коллегию иностранных дел, в семнадцать — поступил эстандарт-юнкером в Кавалергардский полк.

Михаил Фёдорович участвовал во всех войнах с Наполеоном и быстро продвигался по службе. За отличие при Аустерлице был произведён в корнеты, отличился в сражениях под Гейльсбергом и Фридландом, с 1810 года — адъютант князя П. М. Волконского.

В самом начале Отечественной войны Орлов сопровождал министра полиции А. Д. Балашова в ставку Наполеона.

— Очень рад познакомиться с вами, генерал, — начал беседу Наполеон. — Я знаю, что вы один из искреннейших друзей Александра, поэтому буду с вами откровенен. Я произвёл громадные затраты, сделал большие приготовления, и теперь я втрое сильнее вас. Я знаю, что война Франции с Россией не пустяк ни для Франции, ни для России. Я сделал большие приготовления…

Эта тирада завоевателя без обиняков говорила о том, что он не собирается пускать на ветер затраченные миллионы. Не настраивала на благоприятный исход миссии Балашова и следующая фраза Наполеона, затрагивавшая напрямую монарший авторитет Александра:

— Беннигсен, который, говорят, имеет некоторые военные таланты, каких, впрочем, я за ним не знаю, но которой обагрил свои руки в крови своего государя…

Объявив всё командование русских армий бездарями, Наполеон подвёл итог своим пространным рассуждениям:

— Итак, передайте императору Александру, что война начата, но что я не против мира. Что я хотел чистосердечно объясниться с ним, но что меня не хотели слушать. Приготовившись к войне, я сделал последнюю попытку: потребовал, чтобы Лористон был допущен в Вильну. Его не пожелали видеть…

Словом, русские сами виноваты в случившемся. Бутылка откупорена, остаётся только выпить её содержимое.

Для Орлова итогом миссии Балашова стало пожалование флигель-адъютантом (это почётное звание присваивалось офицерам, заслужившим личное расположение царя).

После сражения у Валутиной горы (7–9 августа) Михаил Фёдорович вновь был послан к Наполеону, чтобы узнать о судьбе П. А. Тучкова, попавшего в плен. М. И. Кутузов доносил царю: «Кавалергардского полка поручик Орлов, посланный парламентёром до прибытия моего к армиям главнокомандующим 1-й Западной армией для узнания о взятом в плен генерал-майоре Тучкове, после девятидневного содержания его у неприятеля донёс мне по возвращении вчерашнего числа довольно подробные сведения о численном составе армии французов».

То есть Михаила Фёдоровича девять дней содержали почти что под арестом, и тем не менее он смог определить силы противника и предсказать его ближайшую цель — помешать соединению 1-й и 2-й Западных армий.

В ходе военных действий Орлов участвовал во всех основных сражениях, отличился при освобождении Вереи. После издания Наполеоном 29-го бюллетеня Великой армии (в нём подводились итоги похода в Россию) Кутузов поручил Михаилу Фёдоровичу написать на него опровержение. Орлов в ироническом тоне подверг критике утверждения Наполеона о климатических условиях как главных причинах гибели Великой армии.

И. Н. Инзов

В кампании 1813 года Михаил Фёдорович действовал в составе летучего отряда, участвовал в Лейпцигском сражении, за отличие при Калише был произведён в полковники. В следующем году находился в подчинении В. В. Орлова-Денисова, который командовал личным конвоем Александра I. В это время произошло некоторое сближение его с царём, который, направляя молодого полковника в стан противника, говорил ему:

— Ступайте, я даю вам право остановить огонь везде, где вы сочтёте это нужным. И для того чтобы предупредить и отвратить все бедствия, облекаю вас властью, не подвергаясь никакой ответственности, прекращать самые решительные атаки, даже обещающие полную победу. Париж, лишённый своих рассеянных защитников и своего великого мужа, не будет в состоянии противиться. Я твёрдо убеждён в этом. Богу, который даровал мне могущество и победу, угодно, чтобы я воспользовался тем и другим только для дарования мира и спокойствия Европе. Если мы можем приобрести этот мир не сражаясь, тем лучше; если же нет, то уступим необходимости, станем сражаться, потому что волей или неволей, с бою или парадным маршем, на развалинах или во дворцах, но Европа должна ныне же ночевать в Париже.

На следующий день в присутствии маршала Мармона был подписан акт о капитуляции столицы Франции:

«Статья 1-я. Французские войска, состоящие под начальством маршалов герцогов Тревизского и Рагузского, очистят город Париж 19 (31) марта в 7 часов утра.

Статья 2-я. Они возьмут с собой всю артиллерию и тяжести, принадлежащие к этим двум корпусам.

Статья 3-я. Военные действия должны начаться вновь не прежде, как спустя два часа по очищении города, т. е. 19 (31) марта в 9 часов утра…»

Сдача Парижа гарантировала сохранение города, но не обязывала маршалов складывать оружие.

…Орлова, прибывшего с радостной вестью, Александр I принял лёжа в постели.

— Ну, что вы привезли нового? — спросил он.

— Вот капитуляция Парижа, — ответил Михаил Фёдорович.

Прочитав документ, царь расчувствовался:

— Поцелуйте меня, поздравляю вас, что вы соединили имя ваше с этим великим происшествием.

В десятом часу этого дня союзные войска торжественно вступили в столицу мира. Их шествие продолжалось четыре часа. Жители города стояли у раскрытых окон, на балконах и улицах города; они махали белыми платками и восторженно приветствовали победителей. Один из очевидцев этого небывалого зрелища (будущий писатель Стендаль) ядовито заметил по этому поводу:

— Парижане выражали особую радость исключительно потому, что их завоевали.

Среди блестящей свиты союзных государей, состоявшей более чем из 30 владетельных особ, прусского короля и русского императора, находился и Орлов. Это зенит его славы, апогей карьеры. Один из современников двадцатишестилетнего генерала говорил:

— У него было в избытке всё: молодость, знатность, богатство, расположение царя, открытый и смелый характер, прекрасная представительная наружность.

По возвращении из-за границы М. Ф. Орлов совместно с графом М. А. Дмитриевым-Мамоновым организовал «Орден русских рыцарей». Общество имело конспиративно-заговорщицкий характер. О целях общества Михаил Фёдорович говорил:

— Я возвратился из чужих краёв и вознамерился сделать тайное общество, составленное из самых честных людей, для сопротивления лихоимству и другим беспорядкам, кои слишком часто обличаются во внутреннем управлении России.

«Орден русских рыцарей» был наиболее ранней из преддекабристских организаций. Вскоре Орлов стал членом и первой организации декабристов — «Союза спасения». Позднее П. И. Пестель, А. П. Юшневский и М. А. Фонвизин приняли его в «Союз благоденствия». Это случилось в Тульчине, где Орлов останавливался, направляясь в штаб 16-й пехотной дивизии, командиром которой был назначен.

В годы господства в армии палочной муштры Орлов установил в 16-й дивизии совершенно новые порядки: отменил телесные наказания для солдат и ввёл систему ланкастерского обучения рядовых грамоте, предал суду ряд офицеров. «…В Охотском пехотном полку, — гласил один из его приказов, — господа майор Вержейский, капитан Гимбут и прапорщик Понаревский жестокостями своими вывели из терпения солдат. Общая жалоба нижних чинов побудила меня сделать подробное исследование, по которому открылись такие неистовства, что всех сих трёх офицеров принуждён представить я к военному суду. Да испытают они в солдатских крестах, какова солдатская должность. Для них и для им подобных не будет во мне ни помилования, ни сострадания».

В секретной инструкции для командного состава дивизии Орлов писал: «Всякий полковой командир должен иметь в полку и власть, и силу, ибо на его единственной ответственности лежат порядок и устройство. Но из сего не следует, что он может быть тираном своих подчинённых, ибо подчинённые такие же люди, как и он, служат не ему, а Отечеству. Обыкновенно у нас думают, что тот и молодец, кто больше бьёт. Оборони меня, Боже, жить с такими молодцами. Я лучше сам откажусь от дивизии, чем иметь перед собою постоянное зрелище столь несчастных солдат и столь подлых начальников. Терзать солдат я не намерен».

По своим политическим взглядам Орлов был сторонником конституционной монархии; он считал, что Европа вступила в период социальных преобразований. Пушкин вспоминал:

— Орлов говорил в 1820 году: революция в Испании, революция в Италии, революция в Португалии, конституция тут, конституция там. Господа государи, вы сделали глупость, свергнув Наполеона.

Осенью 1820 года Пушкин, переведённый на юг, оказался в Кишинёве. Михаил Фёдорович сразу взял его под своё покровительство. В. П. Горчаков, квартирмейстер при штабе 16-й дивизии, как-то оказался свидетелем такой сцены: «Утром 8 ноября мне дали знать, что начальник дивизии возвратился в Кишинёв. Я поспешил явиться к генералу. Генерал благосклонно принял меня, наговорил много лестного, радушного, обнял, расцеловал меня… Вошёл Пушкин, генерал его обнял и начал декламировать: „Когда легковерен и молод я был…“ Пушкин засмеялся и покраснел.

— Как, вы уже знаете? — спросил он.

— Как видишь, — отвечал генерал.

— То есть как слышишь, — заметил Пушкин, смеясь.

Генерал на это замечание улыбнулся приветливо.

— Но шутки в сторону, — продолжал он, — а твоя баллада превосходна, в каждых двух стихах полнота неподражаемая, — заключил он, и при этих словах выражение лица Михаила Фёдоровича приняло глубокомысленность знатока-мецената».

Орлов и Пушкин были знакомы с 1817 года по литературному обществу «Арзамас». Поэтому после приезда Александра Сергеевича в Кишинёв в совместном шутливом письме они известили об этом членов арзамасского братства: «Мы, превосходительный Рейн и жалобный Сверчок, на лужице города Кишинёва, именуемой Быком, сидели и плакали, вспоминая тебя, о „Арзамас“, ибо благородные гуси величественно барахтались пред нашими глазами в мутных водах упомянутой речки. Живо представились им ваши отсутствующие превосходительства, и в полноте сердца своего положили они уведомить о себе членов православного братства, украшающих берега Мойки и Фонтанки…»

Михаил Фёдорович имел определённую склонность к литературе, и это постоянно сказывалось на его отношениях с поэтом. Горчаков вспоминал такой эпизод: «Отправляясь на короткое время с Михаилом Фёдоровичем Орловым в Москву, я должен был расстаться с Пушкиным, но канун отъезда мы провели вместе у генерала. В этот вечер много было говорено о напечатанной уже поэме „Руслан и Людмила“. Генерал сам прочёл несколько строф, делал некоторые замечания и, обратясь к Пушкину, приветливо спросил его, не знает ли он автора этого колоссального произведения. Пушкин вместо ответа улыбнулся той выразительной улыбкой, которой он умел как-то с особою яркостью выражать свои ощущения. При этом разговоре почему-то припомнили „Душеньку“ Богдановича.