Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только
- Автор: Николаев Павел
- Жанр: Литературоведение / Биографии и Мемуары / Современные российские издания / История: прочее / Для взрослых 18+
- Дата выхода: 2023
Читать книгу "Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только"
«Бешенство желаний»
Как-то Каверин познакомил Александра с Софьей Астафьевной. Это была достаточно молодая дородная женщина, хозяйка официального публичного дома. Это непотребное заведение располагалось на Мещанской улице и пользовалось популярностью у петербургских гвардейцев.
Заведение Софьи Астафьевны занимало три этажа; на втором находился большой зал, обставленный довольно приличной мебелью. В простенках между окнами висели копии картин французских художников. На ломберных столиках стояли вазы с фруктами, по углам — горшки и кадки с цветами.
Софья Астафьевна познакомила новичка с правилами её заведения. «Вино и еда подаются за отдельную плату, девушек можно угощать только бокалом шампанского и не более, девушку можно брать в комнату только одну, а если берёшь двоих или более, то платить придётся за каждую, но иметь дело только с одной, другие в таком случае поддерживают беседу. Кроме того, девочек младшего возраста, которые находятся здесь на воспитании, брать запрещается и нельзя развращать беседою, а ежели какая понравится, надо договариваться с воспитательницей и за особую плату в будущем можно будет получить этих чистых девочек для утех»[31].
«Гнёздышко» Софьи Астафьевны и «девочки» Пушкину приглянулись, но постоянно посещать это милое заведение он не мог — не позволяли средства: годовой доход коллежского секретаря составлял 700 рублей, то есть 58 рублей в месяц. Но время от времени Александр наведывался в заведение Софьи Астафьевны, последний раз в начале 1829 года.
Было тогда ему около тридцати лет. В декабре он влюбился в Наталью Гончарову и лелеял мечту о женитьбе на ней. С намеченного курса уже широко известного поэта чуть не сбил П. А. Вяземский, зазвавший поэта в непотребный дом. Об этом стало известно полиции, а от неё государю.
К счастью для Пушкина, человека холостого, никаких мер в отношении его не последовало. Но его напарник по бурной ночи после возвращения в Москву был вызван к генерал-губернатору и получил строгое предупреждение: если он и впредь будет развратничать и вовлекать в это других, то к нему будут приняты строгие меры. То есть власть предержащая в какой-то степени пыталась сдерживать дворянство в приличных рамках христианской морали.
…Модест Корф, сокурсник Пушкина по лицею, так характеризовал его бытие в первые годы самостоятельной жизни: «Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда без приличного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями, в тесном знакомстве со всеми трактирщиками, блядями и девками, Пушкин представлял тип самого грязного разврата».
Под грязным развратом Корф подразумевал следующее. Из-за отсутствия средств Пушкину приходилось ограничиваться женщинами попроще: теми, которые занимались проституцией нелегально, без разрешения полиции. За визиты «гостей» они брали существенно меньше. В устных преданиях сохранились имена двух таких жриц любви — Штейнгель и Ольга Массон. Последней её частый посетитель даже посвятил стихи — «Ольга, прелестница Киприды[32]». Не о ней ли писал А. И. Тургенев Вяземскому: «Пушкин по утрам рассказывает Жуковскому, где он всю ночь не спал, делает визиты бл…, мне и княгине Голицыной, а ввечеру иногда играет в банк».
Эта раздвоенность между желаемым и возможным вызвала к жизни следующие строки любвеобильного потомка арапа Петра Великого:
В Дориде нравятся и локоны златые,
И бледное лицо, и очи голубые.
Вчера, друзей моих оставя пир ночной,
В её объятиях я негу пил душой;
Восторги быстрые восторгами сменялись,
Желанья гасли вдруг и снова разгорались;
Я таял; но среди неверной темноты
Другие милые мне виделись черты,
И весь я полон был таинственной печали,
И имя чуждое уста мои шептали (1, 352).
18 декабря 1818 года Тургенев известил Вяземского о серьёзном недомогании их подопечного: «Сверчок прыгает по бульвару и по бл… Но при всём беспутном образе жизни, он кончает четвёртую песню поэмы. Если бы ещё два или три… так и дело было б в шляпе. Первая … болезнь была и первою кормилицей его поэмы».
Первая болезнь Александра, которую Тургенев обозначил точками, относится к началу 1817 года. Вот что пишет о ней А. Александров в своём солидном исследовании жизни Пушкина в период 1811–1820 годов:
«„Хуерык“ — похолодел он от спины до затылка, и мурашки побежали на голове.
Первым делом он кинулся к Петруше Каверину. Тот захохотал, хлопая его по плечам:
— У девушки, у сиротки, загорелося в середке, а у доброго молодца покапало с конца! Ну, с боевым крещением, братец! Когда капает, это ничего, не было бы хуже.
— А что же хуже, Пьер?
— Известно что, сифилис. Но он так быстро не проявляется. Месяца через два жди бобонов. Хотя, впрочем, и сифон теперь лечится большими дозами меркурия. Сам лечился.
— Ты?
— Чего ты смотришь с таким удивлением? Каждый гусар за время походов по нескольку раз переболел всеми этими болезнями нерусского имени. А ты крепись, сие происшествие есть оборотная сторона всего того приятного, что ты имел с женщинами.
Каверин сам отвёз его к доктору Лейтону…»
Пушкин был неутомим в своих амурных похождениях. Ничто не могло остановить его: ни недостаток средств, очень неохотно отпускавшихся скупым отцом, ни добрые советы его старших друзей и покровителей (Жуковского и Карамзина) в отношении опасности «вредной красоты». Хорошо ещё, что сами девицы иногда проявляли «заботу» о пылком партнёре. «Пушкин простудился, — оповещал Тургенев Вяземского летом 1819 года, — дожидаясь у дверей одной бл…, которая не пускала его в дождь к себе, чтобы не заразить его своей болезнью. Какая борьба великодушия, любви и разврата!»
В курсе провала амурных шатаний Пушкина был и Вяземский, который искренно радовался за молодого поэта:
— Старое пристало к новому, и пришлось ему опять за поэму приниматься. Венера пригвоздила его к постели.
Рассеянный образ жизни вчерашнего лицеиста настораживал друзей Александра; П. А. Вяземский очень боялся, что он не закончит поэмы «Руслан и Людмила». Кончил, и 21 апреля 1820 года порадовал Петра Андреевича: «Поэму свою я кончил. Она мне так надоела, что не могу решиться переписать её клочками для тебя» (10, 16).
И что интересно: позднее среди черновых набросков поэмы учёные обнаружили следующее стихотворение:
Лаиса, я люблю твой смелый, вольный взор,
Неутолимый жар, открытые желанья,
И непрерывные лобзанья,
И страсти полный разговор.
Люблю горящих уст я вызовы немые,
Восторги быстрые, живые… (1, 381)
Поистине, борьба любви и разврата.