Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

«Брюхом хочется видеть его»

И. П. Липранди (1790–1880) с семнадцати лет вёл дневник, который вмещал в себя «все впечатления дня до мельчайших и самых разных подробностей, никогда не предназначавшихся к печати». А дневники были прелюбопытнейшие: Иван Петрович участвовал в Русско-шведской войне 1808–1809 годов, в Отечественной войне и заграничных походах русской армии. За воинские отличия удостоился ордена Анны III степени, знака военного ордена Святого Георгия и золотой шпаги «За храбрость».

И в дальнейшем скучать Липранди не приходилось: отчаянный дуэлянт в молодости, серьёзный учёный в зрелые годы и всегда масса интересных знакомств; в 1820 году — с А. С. Пушкиным: «Пушкин приехал в Кишинёв 21 сентября, а 22-го я возвратился из Бендер, где пробыл три дня, и в тот же вечер, в клубе, увидев новое вошедшее лицо с адъютантом Инзова, майором Малевинским, спросил его о нём и получил ответ, что это Пушкин, вчера прибывший в штат генерала. 23-го числа я обедал с ним у М. Ф. Орлова и здесь только узнал, какой это Пушкин. С этого дня началось наше знакомство».

Подполковник и поэт быстро сблизились. Игрок и учёный, бретер и книголюб, радикальный политик и замечательный лингвист, Липранди с первых же встреч заинтересовал Александра Сергеевича. В. П. Горчаков вспоминал:

— Нередко по вечерам мы сходились у Липранди, который своею особенностью не мог не привлекать Пушкина. В приёмах, действиях, рассказах и образе жизни подполковника много было чего-то поэтического, не говоря уже о его способностях, остроте ума и сведениях.

Горчакову вторит другой мемуарист, А. Ф. Вельтман:

— Чаще всего я видел Пушкина у Липранди, человека вполне оригинального по острому уму и жизни. К нему собиралась вся военная молодёжь, в кругу которой бывал Пушкин.

Другими местами встреч офицеров были дома генералов Д. Н. Бологовского и М. Ф. Орлова. Липранди вспоминал: «Случилось, что мы обедали у Дмитрия Николаевича. Тут был его бригады подполковник Дережинский, о производстве которого в тот день получен приказ. После обычного сытного с обилием разных вин из Одессы обеда хозяин приказал подать ещё шампанского, присовокупив, что позабыл выпить за здоровье нового подполковника. Здоровье было выпито, бокалы были дополнены. Вдруг, никак неожиданно, Пушкин, приподнявшись несколько, произнёс:

— Дмитрий Николаевич! Ваше здоровье.

— Это за что? — спросил генерал.

— Сегодня 11 марта, — отвечал полуосоловевший Пушкин…»

Никто сразу не сообразил, что Александр Сергеевич напомнил генералу день убийства императора Павла I, в заговоре против которого был Бологовский. Генерал несколько смешался, но тут же нашёлся и пояснил собравшимся, что сегодня день рождения его племянницы. Разговор замяли, но хозяин, как выразился Липранди, был не в своей тарелке. Пушкин опомнился и на следующий день пришёл с извинениями, браня свой язык.

На одном из обедов у М. Ф. Орлова Александр Сергеевич познакомился с П. И. Пестелем, будущим руководителем Южного общества декабристов, и сразу проникся к нему неприязнью. Сделав вид, что не знает, чей это сын, спросил во всеуслышание:

— Не родня ли сибирскому злодею?

Михаил Фёдорович улыбнулся и погрозил озорнику пальцем.

Липранди Александр Сергеевич говорил, что Пестель ему не нравится, «несмотря на его ум, который он искал выказывать философическими сентенциями».

Темы бесед за генеральскими столами, как правило, в основном вертелись вокруг недавних войн и их героев, что Пушкина чрезвычайно занимало.

В первый год пребывания на юге Пушкина особенно привлекала судьба римского поэта Овидия Назона, сосланного в 8 году н. э. императором Августом в Томы, город, соседствовавший с Бессарабией. «Твой безотрадный плач места сии прославил, и лиры нежный глас ещё не онемел», — заверял поэт нового времени страдальца древности. Своё положение в Кишинёве Пушкин приравнивал к ссылке, и духовно это сближало его с Овидием:

Увы, среди толпы затерянный певец,
Безвестен буду я для новых поколений,
И, жертва тёмная, умрёт мой слабый гений
С печальной жизнию, с минутною молвой!
Но если, обо мне потомок поздний мой
Узнав, придёт искать в стране сей отдалённой
Близ праха славного мой след уединённый —
Брегов забвения оставя хладну сень,
К нему слетит моя признательная тень,
И будет мило мне его воспоминанье (2, 69).

По наблюдениям Липранди, Александр Сергеевич любил сравнивать себя с Овидием и, что интересно, как бы жил, сосуществовал с ним в одном времени:

Овидий, я живу близ тихих берегов,
Которым изгнанных отеческих богов
Ты некогда принёс и пепел свой оставил.
Твой безотрадный плач места сии прославил…
Суровый славянин, я слёз не проливал,
Но понимаю их; изгнанник самовольный,
И светом, и собой, и жизнью недовольный,
С душой задумчивой, я ныне посетил
Страну, где грустный век ты некогда влачил.
Здесь, оживив тобой мечты воображенья,
Я повторил твои, Овидий, песнопенья… (2, 67)

За генеральскими столами Пушкин не особо распространялся на литературные темы, душу отводил в узком кругу, в который входили А. Ф. Вельтман, А. Ф. Раевский, В. П. Горчаков, Н. С. Алексеев и И. П. Липранди. К последнему питал приятельские чувства за «учёность истинную», сочетавшуюся «с отличными достоинствами военного человека». Александр Сергеевич пользовался его библиотекой, много и часто беседовал с ним. Иван Петрович сообщил сюжеты, на которые поэт написал повести «Дука, молдавское предание XVII века» и «Дафна и Дабижа, молдавское предание 1663 года». Липранди послужил Пушкину прототипом Сильвио в повести «Выстрел». «Ему было около 35 лет, и мы за то почитали его стариком. Опытность давала ему перед нами многие преимущества; к тому же его обыкновенная угрюмость, крутой нрав и злой язык имели сильное влияние на молодые наши умы. Какая-то таинственность окружала его судьбу; он казался русским, а носил иностранное имя. Никто не знал ни его состояния, ни его доходов, и никто не осмеливался о том его спрашивать. У него водились книги, большею частию военные, да романы. Он охотно давал их читать, никогда не требуя их назад; зато никогда не возвращал хозяину книги, им занятой».

После 1824 года поэт и воин больше не встречались, но активно переписывались. К сожалению, эта корреспонденция не сохранилась. Но не раз упоминал Пушкин Ивана Петровича в письмах к другим адресатам. Вот некоторые из них.

Пушкин — Вяземскому, 2 января 1822 года: «Он мне добрый приятель и (верная порука за честь и ум) нелюбим нашим правительством и, в свою очередь, не любит его».

Пушкин — Алексееву, 1 декабря 1826 года: «Липранди обнимаю дружески, жалею, что в разные времена съездили мы на счёт казённый и не столкнулись где-нибудь».

Липранди прожил долгую жизнь и всю её посвятил трудам и воспоминаниям о наполеоновских войнах, хотя участвовал и в Русско-турецкой 1828–1829 годов, и в подавлении Польского восстания (тогда же был произведён в генерал-майоры). Последние войны усилили интерес Липранди к более ранним и, несомненно, более интересным для их участников.

«Не проходило дня без воспоминаний былого, — говорил Иван Петрович о беседах с коллегами. — Мы давали друг другу свои записки…» Дневники, позднейшие наброски и документы стали основой книги «Некоторые замечания, почерпнутые преимущественно из иностранных источников, о действительных причинах гибели наполеоновских полчищ в 1812 году». Причины эти не были тайной за семью печатями, и Липранди без обиняков указывал на них: «Не стихии побеждали и победили врага, но преданность к царю; постоянное мужество и строгая дисциплина занимали первое место в ряду причин, сокрушивших врага России в ту великую эпоху».

Книга вышла в разгар Крымской войны (1853–1856), и в предисловии к ней автор напоминал противникам России о их сравнительно недавнем историческом опыте: «Ныне Западная Европа в безумии, усиливаемом коварством её двигателей, забыв всё, чем она неоднократно обязана была великодушию наших монархов, снова устремилась на могущество России. Напав на все оконечности нашего Отечества с баснословными армадами, она встретила то же мужество и начинает уже относить свои неудачи к подводным камням, мелям и опять к морозу, снегам и грязи».

Затем последовали другие труды по этой теме: «Краткое обозрение Отечественной войны», «Бородинское сражение», «Пятидесятилетие Бородинской битвы, или Кому и в какой степени принадлежит честь этого дня», «Опыт каталога всем отдельным сочинениям по 1872 год об Отечественной войне 1812 года».

Липранди вёл поимённый список оставшихся в живых участников событий 1812–1814 годов, собирал сведения об их неопубликованных дневниках и мемуарах, призывал записывать их рассказы. Сам написал «Воспоминания о войне 1812 года» и «Воспоминания о кампаниях 1813, 1814 и 1815 годов».

Конечно, материалы для всех этих работ накапливались не один день (начиная с дневников); и Липранди (в полном смысле этого слова) был для Пушкина неоценимым кладезем знаний по истории Отечественной войны и заграничных походов русской армии.

…В России в 1722 году было установлено деление государственных служащих на четырнадцать классов (Табель о рангах). Пушкина выпустили из лицея титулярным советником (10-й класс), а в Кишинёве он общался и вольготно себя чувствовал с лицами 4-го и 3-го классов. Звание титулярного советника соответствовало в гвардейской пехоте чину подпрапорщика. То есть, как говаривал грибоедовский полковник Скалозуб, дистанция (от подпрапорщика до генерала) огромного размера. Что же открывало Александру Сергеевичу двери в дома генерал-майора М. Ф. Орлова и генерал-лейтенанта И. Н. Инзова? Талант! Любовь к литературе и понимание того, что в полуссыльном поэте они видели надежду и славу русской словесности, а не заурядного чиновника Коллегии иностранных дел.