Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

«Великодушный гражданин»

Повесть Пушкина «Метель» начинается с фразы: «В коне 1811 года, в эпоху нам достопамятную…» Это её окончательная редакция, а изначально было: «В эпоху, столь живо описанную Ф. Н. Глинкой, перед кампаниею…» Упоминание в повести автора «Писем русского офицера» не случайно: весной 1830 года он вернулся из ссылки, и Александр Сергеевич содействовал изданию его поэмы «Карелия». Это стало началом возобновления их старых дружеских отношений.

Фёдор Николаевич Глинка принадлежал к той категории русских людей, деятельность которых поражает своей разносторонностью, глубиной и оригинальностью. Он — и воин, и гражданин, и поэт, и прозаик, и драматург, и мемуарист, и путешественник, и учёный, и археолог, и организатор народных училищ, и вообще человек необычайно добрый и великодушный, неистовый правдолюб. Одни знают и любят его стихотворения «Тройка» («Вот мчится тройка удалая вдоль по дорожке столбовой») и «Узник», ставшие народными песнями. Другим ближе его величественный гимн «Москва» («Город чудный, город древний»). Третьи предпочитают его вдохновенную прозу.

Глинка многолик в проявлениях своей незаурядной натуры. Поэтому знакомство с его литературным наследием непросто. Но жизнь и творчество человека, которого высоко ценили многие из его великих современников (Пушкин, Жуковский, Крылов, Рылеев и другие), несомненно, заслуживают внимания потомков.

В семнадцать лет Глинка окончил 1-й кадетский корпус, а в девятнадцать уже воевал. В сражении при Аустерлице участвовал в штыковой атаке и был отмечен самим Кутузовым. Отечественная война застала Фёдора Николаевича в его имении Сутоки. Оставив пенаты, он устремился в Смоленск и присоединился к отступавшей армии. В эти тревожные дни появилась его «Военная песнь», в которой уже звучал призыв к народной войне:

Теперь ли нам дремать в покое,
России верные сыны!
Пойдём, сомкнёмся в ратном строе,
Пойдём и в ужасах войны
Друзьям, Отечеству, народу
Отыщем славу и свободу
Иль все падём в родных полях!
Что лучше: жизнь, где узы плена,
Иль смерть, где русские знамёна?
В героях быть или в рабах?

Поэт-воин прошёл дорогами войны всю страну — от её западных границ до Тарутина и обратно. На Бородинском поле он участвовал в «Битве гигантов», как образно называли это сражение. Затем в составе корпуса генерала Милорадовича бился под Малоярославцем, Вязьмой и Красным, участвовал в заграничном походе русской армии. За ратные подвиги Глинка был награждён орденом Святого Владимира IV степени, орденом Святой Анны II степени, золотой медалью и золотой шпагой с надписью «За храбрость», а также двумя иностранными орденами — прусским и баденским. Кроме того, он получил от прусского короля драгоценный перстень.

Но главным итогом отшумевших грозовых лет стали для Фёдора Николаевича, конечно, не воинские отличия и звания, а тот огромный материал наблюдений и фактов, который позволил ему создать замечательный труд — «Письма русского офицера», вышедшие в Москве в 1815–1816 годах и имевшие шумный успех. Восхищённый В. А. Жуковский послал Фёдору Николаевичу своего «Певца во стане русских воинов» с надписью «Ксенофонту Бородина». К. Н. Батюшков писал из Неаполя И. И. Гнедичу: «Один Глинка писывал в походе. Обними его за меня очень крепко и скажи ему, что его люблю и вечно буду любить».

Но значение «Писем русского офицера» Глинки не исчерпывалось их историзмом. Читателей, несомненно, привлекали раздумья автора о судьбе России, его мечта об освобождении Отечества от гнёта и произвола чиновников. Фёдор Николаевич выносил, например, на общий суд решение таких вопросов:

Почётна ль истина в судах?
Всего ль чтут выше добродетель?
Несчастных друг и благодетель
Всегда ль уважен и почтен?
Везде ли совесть чтут законом?
Сирот и вдов внимают стонам?

Выход в свет «Писем русского офицера» совпал по времени с вступлением Глинки в «Союз спасения», первую декабристскую организацию. Вскоре Фёдор Николаевич вместе с М. Ф. Орловым и А. Н. Муравьёвым основал «Союз благоденствия северных рыцарей». Именно тогда в его памятной книжке появились правила, которых он намеревался придерживаться: «Порицать Аракчеева и Долгорукова, военные поселения, рабство и палки, леность вельмож, слепую доверенность к правителям, жестокость и неосмотрительность уголовной палаты, крайнюю небрежность полиции при первоначальных следствиях».

В январе 1820 года на квартире Глинки состоялось совещание руководителей «Союза благоденствия». С докладом о формах правления выступил П. И. Пестель. Все присутствовавшие высказались за республику, только хозяин квартиры склонялся к конституционной монархии. Обнаружился и другой важный пункт расхождения Фёдора Николаевича с будущими героями Сенатской площади: он категорически отрицал все формы насилия, в том числе и вооружённое восстание. Вскоре он совсем отошёл от тайного общества.

На 1820-е годы приходится расцвет поэтического творчества Глинки. Широкое признание писательскими кругами литературных заслуг Фёдора Николаевича выразилось в избрании его председателем Вольного общества любителей российской словесности. Членами общества были Рылеев, братья Бестужевы, Гнедич и другие представители литературного олимпа России.

Глинка был одним из тех, кто помог смягчить участь молодого барда, навлёкшего гнев русского самодержца своими эпиграммами и политическими ноэлями. На южную ссылку поэта Фёдор Николаевич откликнулся посланием «К Пушкину»:

Судьбы и времени седого
Не бойся, молодой поэт!
Следы исчезнут поколений,
Но жив талант, бессмертен гений!

Александр Сергеевич, до глубины души взволнованный поддержкой старшего собрата по перу, ответил ему замечательным стихотворением, в котором сравнил Фёдора Николаевича с Аристидом[38] и дал ему почётный в демократических кругах титул гражданина:

Когда средь оргий жизни шумной
Меня постигнул остракизм,
Увидел я толпы безумной
Презренный робкий эгоизм,
Без слёз оставил я с досадой
Венки пиров и блеск Афин,
Но голос твой мне был отрадой,
Великодушный гражданин!

Годы, когда страна была потрясена сначала открытым вооружённым выступлением против самодержавия, а затем жестокой расправой с восставшими, оказались самыми выдающимися в поэтической судьбе Глинки. В 1825 году в № 74 «Северной пчелы» появилось его стихотворение «Сон русского на чужбине», часть которого вскоре стала народной песней и сегодня широко известной под названием «Тройка».

В следующем году появился замечательный «Узник», первый вариант которого сложился у Фёдора Николаевича в каземате Петропавловской крепости.

Да, Глинка разделил участь своих друзей по ранним декабристским организациям. Правда, наказание его было значительно более лёгким, чем у многих из них, но всё же и оно оказалось достаточно суровым. Пять лет Фёдор Николаевич провёл в Петрозаводске, где большая часть его времени уходила на чтение казённых бумаг — нарядов, указов, меморий. Оттуда он был вызволен стараниями Пушкина, Жуковского и Гнедича. За этим последовали пять лет жизни под негласным надзором в Твери и Орле, где положение было не намного лучше. В одном из писем этого времени поэт жаловался на то, что совсем не имеет возможности работать над прозаическими произведениями: «Прозы у меня совсем нет! Проза губернского правления съела весь мой досуг».

Основным итогом прошедшего десятилетия стали две поэмы — «Дева карельских лесов» и «Карелия». Последнюю автор называл произведением лесным, горнокаменным, лесной сиротой. Этим он подчёркивал обособленность поэмы в русской лирике начала 1830-х годов. Фёдор Николаевич боялся, что новые читатели его не поймут, так как уже в это время чувствовал себя человеком, «в котором совсем не отразился настоящий век». Но его опасения оказались напрасными: поэма «Карелия» была хорошо принята как критикой, так и крупнейшими литераторами того времени. Пушкин в заметке, посвящённой поэту, высказал мнение о совершенной особенности его творчества. «Изо всех наших поэтов, — писал Александр Сергеевич, — Глинка, может быть, самый оригинальный».

Не успел Фёдор Николаевич перебраться в Тверь, как возобновились его связи с петербургскими и московскими литераторами. Дельвиг писал ему по этому поводу: «Кто не ездит в Москву из Петербурга и обратно? Кто из добрых людей не посмотрит на вас и не привезёт к нам об вас весточки?»

12 августа у Глинки побывали Пушкин и Вяземский. Поводом для этого визита был архив Ходаковского, который они считали «золотым рудником». В 1826 году его заполучил Н. А. Полевой и за пять лет не опубликовал ни одной бумажки. Это вызывало беспокойство, и гости «умоляли Глинку одной строкой уполномочить их на отнятие у Полевого» (через вдову Ходаковского) «сокровища».

Ф. Н. Глинка

Зная о прошлой близости учёного и Фёдора Николаевича, гости рассчитывали на содействие последнего. И не ошиблись. В 1836 году большая часть архива Ходаковского перешла к историку М. П. Погодину, который тут же начал его публикацию.

Конечно, кроме хлопот о наследии известного этнографа и археолога, были разговоры о литературе, о самом хозяине дома, о его поэме «Карелия» и о его пребывании в ссылке в Олонецкой губернии. Глинка был тронут визитом гения (таковым он считал Пушкина с его лицейских лет) и позднее с благодарностью писал: «Драгоценное посещение Ваше для меня сугубо памятно. Вы утешили меня как почитателя Вашего, давно желавшего Вас видеть и обнять, и в то же время Вы приняли во мне участие, как человек, в котором совсем не отразился настоящий век».

Недоброжелатели, которых у Александра Сергеевича хватало, пытались рассорить его с Глинкой. В ноябре 1831 года Пушкин писал старшему коллеге по перу: «Милостивый государь, Фёдор Николаевич. Мы здесь затеяли в память нашего Дельвига издать последние „Северные цветы“. Изо всех его друзей только Вас да Баратынского не досчитались мы на поэтической тризне, именно тех двух поэтов, с коими, после лицейских его друзей, более всего был он связан. Мне говорят, будто Вы на меня сердиты. Это не резон: сердце сердцем, а дружба дружбой. Хороши те, которые ссорят нас Бог ведает какими сплетнями. С моей стороны, моим искренним, глубоким уважением к Вам и Вашему прекрасному таланту я перед Вами совершенно чист. Надеюсь ещё на Вашу благосклонность и на Ваши стихи. Может быть, увижу Вас скоро, по крайней мере приятно кончить мне письмо моё сим желанием. Весь Ваш без церемонии А. Пушкин».

Фёдор Николаевич, восторженный почитатель великого поэта, поспешил рассеять его сомнения: «Почтенный и любезнейший Александр Сергеевич! Вчера имел честь получить письмо Ваше от 21 ноября. Весело было мне взглянуть на почерк руки Вашей; спасибо сплетникам за доставленное мне удовольствие читать строки Ваши. Но я долго думал и не мог додуматься, из чего бы можно было вывести, что якобы я на вас сердит?!.. Смею уверить, что я Вас любил, люблю и (сколько за будущее ручаться можно) любить не перестану! Многие любят Ваш талант; я любил и люблю в Вас — всего Вас…»