Рафаил

Глава 3

Громкий звон колокольчика прервал сон Марии. Из-за двери послышались церковные гимны, которые пели прогуливающиеся по коридорам сестры. На улице было еще темно, зима цепко держала Массачусетс в своих холодных объятиях. Мария села и протерла сонные глаза. Она поморгала в темноте и, потянувшись, включила лампу. Свет залил комнату теплым сиянием. Мария улыбнулась, услышав за окном без занавесок пение птиц. Ночная песня гнездившейся на ближайшем дереве совы сменилась серенадой рано пробудившихся соек.

Мария опустилась на холодный деревянный пол и сложила руки в молитве. Закрыв глаза, она зашептала в тишину комнаты. Закончив, девушка встала на ноги, подошла к шкафу и облачилась в свежую одежду. В завершение, она достала свой головной убор, положила его на край кровати и села за стол. На столе лежало только маленькое зеркальце. И расческа. Мария взглянула на свое отражение и провела расческой по густым прядям. Как и каждое утро, она неизменно видела в зеркале не настоящее, а то, что было много лет назад. Ту девочку. Ту, что все еще жалась от страха в уголке ее души. Девочку, до которой она не могла добраться, чтобы облегчить ее боль. Чтобы утешить и убедить, что все будет хорошо.

Хорошенько расчесав волосы, Мария собрала свои длинные локоны в конский хвост и завязала их в низкий пучок. Затем закрепила его шпильками. Мария со вздохом поймала в зеркале отражение своих голубых глаз и, надев головной убор, расправила все случайно образовавшиеся на черном облачении складки.

Приблизившись к двери, Мария ощутила, как ее переполняет чувство долга и умиротворения. Монастырская жизнь дала ей свободу, которую она и не надеялась обрести. Жесткий график и усердные, безмолвные молитвы стали бальзамом для ее души, лекарством для истерзанного сердца.

Выйдя в коридор, Мария тут же опустила глаза и сложила руки, спрятав их в рукава хабита. Ноги сами собой понесли ее на завтрак в трапезную. Мария устремила взгляд на каменный пол. Скоро она принесет церкви свои последние обеты и посвятит себя жертвенной и подневольной жизни. Жизни, полной любви к Богу и благодарности за спасение. За то, что Он выделил ее из множества тех, кто погиб до нее.

Мария вспомнила свои первые клятвы. Девушку вновь охватило то чувство счастья и радости, что наполняло ее тело и душу, когда она в белом платье встала на колени перед отцом Куинном и сделала свой первый шаг на пути к тому, чтобы стать преданной невестой Христовой. В тот день с ней что-то произошло. Что-то обожгло ей сердце. Ее нутро. Что-то подсказало девушке, что она вот-вот вступит на путь, который даст ей ответ, почему ее пощадили. Бог предупреждал Марию, что вот-вот откроет, с какой целью Он оставил ее в живых. И она была готова принять Его послание и всецело посвятить себя этой цели. Свой ум, тело и, если нужно, и душу.

Завтрак прошел быстро. Сегодня был день раздумий и работ по хозяйству. Уроки отца Куинна продолжатся на следующий день. В воздухе, затмевая восходящее солнце, висел густой туман. Когда Мария вышла на улицу, чтобы заняться садом, ее лица коснулась утренняя влага.

«Вот этого, — подумала Мария. — Вот этого мне достаточно, чтобы не сомневаться в Твоем существовании».

Мария подумала о тех людях, что принимали каждый новый восход солнца как должное. Они просто не понимали, насколько быстротечной может быть эта жизнь. Не знали, какой это бесценный подарок — открывать утром глаза и видеть небо. Вдыхать свежий воздух, пробуждая в легких жизнь.

Но Мария знала. И много лет назад она поклялась никогда больше не воспринимать как должное, простые, казалось бы, вещи.

На ее плечо опустилась чья-то рука. Мария в испуге обернулась. Перед ней стояла мать-настоятельница.

— Простите, Преподобная мать, — прошептала Мария, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.

Мать-настоятельница улыбнулась.

— Я трижды тебя окликнула.

— Я забылась в своей благодарности, Преподобная мать. В молитве и признательности Господу.

— Я так и подумала, дитя мое. Здесь не найти никого, кто был бы так же благодарен за свое положение, как ты.

— Спасибо.

— Пойдем, дитя мое. К тебе посетители.

— В самом деле? — растерянно спросила Мария.

У Марии не было семьи — никого, кроме церкви, которая и стала ей новым домом.

— Они пришли именно к тебе.

Мария послушно последовала за сестрой Терезой — своей матерью-настоятельницей, по коридору, ведущему к кабинету отца Куинна и учебному классу. Опустив голову и сжав руки, Мария попыталась сосредоточиться на Боге и Христе, как того требовали правила, но никак не могла выбросить из головы вопрос о том, кто же мог прийти к ней.

Но вопросы Марии отпали сами собой, когда дверь в кабинет открылась, и из-за стола поднялись отцы Мюррей и Куинн.

— Добрый день, сестра, — сказал отец Куинн.

— Отец Куинн, — тихо произнесла Мария. — Отец Мюррей.

— Присаживайся, — отец Куинн жестом указал ей на стул по другую сторону стола.

— Я вас оставлю, ― сестра Тереза вышла и закрыла дверь.

Мария не стала оглядываться. В комнате воцарилась тишина. Девушка опустила голову, уставившись на свои сцепленные руки.

— Не беспокойся, сестра Мария, — сказал отец Куинн. — Ты здесь не для того, чтобы получить выговор.

Облегченно выдохнув, Мария подняла голову и взволнованно посмотрела на двух священников.

— Сестра, нас уже некоторое время занимает один серьезный вопрос. На самом деле, долгие годы, — произнес отец Куинн. — Уже через несколько месяцев послушницам предстоит решить, подходит ли им такая жизнь, и, если да, то они принесут последние обеты.

Он замолчал и с любопытством посмотрел на нее.

— Каково твое решение? Насчет последних обетов?

— Я уже все решила, — быстро и уверенно ответила Мария. — Я уже вижу себя невестой Христовой. И очень хочу этого. Только такой я представляю свою дальнейшую жизнь. Теперь я понимаю, что такова и была Божья воля. Все, что случилось со мной… должно было направить меня на этот путь, каким бы мучительным и трудным он ни был.

Отец Куинн и отец Мюррей переглянулись, словно перекинувшись какими-то личными мыслями. Затем отец Куинн повернулся к ней и улыбнулся.

— Сестра Мария, ты даже не представляешь, как меня радует это.

Мария с облегчением выдохнула.

— Но, — сказал отец Куинн, прервав ее недолгое успокоение, — у меня есть к тебе одна просьба.

Мария терпеливо ждала продолжения. Отец Куинн облокотился на разделяющий их деревянный стол и сложил ладони домиком.

— Сестра, порой нам, священникам и опытным служителям церкви, необходимо удостовериться в том, что послушники готовы к тому, что им предстоит.

Когда с губ отца Куинна слетели эти слова, у Марии екнуло сердце, и казалось, будто разорвалось надвое. Никто не подходил для монашеской жизни так, как Мария! Ей хотелось возразить, сказать, что она готова, готова к тому, что повлечет за собой эта жизнь. Но она никогда не высказывалась без разрешения. Никогда не посмела бы перебить настоятеля.

Отец Куинн вскинул руки.

— Сестра, никто не сомневается в твоей вере и в старании исполнять свои обязанности. Но мы считаем, что тебе не хватает уверенности. Способности выполнять суровые и часто пугающие задачи ради Бога и рода человеческого. Уединенная жизнь в монастыре Сестер Милосердной Богоматери весьма благородна и подготовит тебя к служению, но нам необходимо доказательство того, что ты готова выйти за пределы этих высоких стен и стать ученицей Христа, а не просто его раболепной невестой.

При одной мысли о том, чтобы выйти за ворота ее надежного убежища, у Марии задрожали руки. Когда в семнадцать лет она решила посвятить себя церкви, Мария стала самой молодой монахиней в монастыре. Ей и сейчас был всего лишь двадцать один год, ее двадцать второй день рождения приходился как раз на неделю пострига. Но недостающий возраст с лихвой компенсировал жизненный опыт. В шестнадцать лет она чувствовала себя на все девяносто. Трудности и лишения очень старили душу, даже если твоя кожа и говорит об обратном.

Отец Куинн откинулся на спинку кресла.

— Ты готова к испытанию, сестра Мария? К такому, которое подтолкнет тебя и выведет из зоны комфорта прямиком в прекрасные объятия Христа?

Мария не нашлась с ответом, и отец Куинн воспользовался этим молчанием.

— Чтобы спасти род людской, Христос принял медленную мучительную смерть на кресте. Неужели так сложно пожертвовать чем-то ради Него? Любовь — это обоюдный процесс. Нужно не только брать, но и отдавать.

— Любовь и самопожертвование, сестра Мария, — впервые заговорил отец Мюррей. Его голос был ласковым и нежным. — Вот в чем заключается наша церковная жизнь. Церковь защищает нас и наши смертные души. И, порой, нам приходится защищать ее в ответ.

Мария сглотнула, опасаясь, что голос будет дрожать.

— Я… я… — она запнулась и откашлялась. — Я готова пожертвовать собой ради Церкви.

И это действительно было так. Может, голос и выдал ее страх, но Мария знала, что просто создана переносить тяготы.

Она уже не раз это делала.

Отец Куинн так широко улыбнулся, что в груди у Марии разлилось приятное тепло. Она угодила ему.

— Это прекрасно, сестра. Надеюсь, это станет твоим последним испытанием перед постригом. И когда ты преклонишь колени и вверишь себя Христу, то будешь знать, что Он доволен тобой.

Мария кивнула. Лицо отца Куинна в один миг утратило всю веселость.

— Иногда нам приходится сталкиваться со злом, которое не все могут понять, — вздохнул отец Мюррей, и его взгляд смягчился. — Но ты можешь, сестра. Нам известно, что ты знаешь о таких силах. Знаешь и сама сталкивалась с ними.

Мария изо всех сил старалась дышать ровно.

— Да, святой отец, — прошептала она.

Она старалась не чувствовать жжения оставленных у нее на теле отметин. Не чувствовать дурные прикосновения, которые пыталась забыть. Его дыхание, звук его голоса, и убийственную издевку в жутком смехе, просачивающемся в замкнутое пространство ее тюрьмы.

— За все годы служения церкви, нам приходилось сталкиваться со многими развращенными людьми, похожими на Уильяма Бриджа.

От одного звучания этого имени, по коже Марии пробежали мурашки, а на лбу выступили капли пота. При упоминании об этом человеке она вспомнила его лицо, от которого все еще просыпалась по ночам, задыхаясь и не в силах унять колотящийся пульс. Она вспомнила, как он улыбался, глядя на ее обнаженное тело, как блуждали по коже девушки его глаза. И как блестела кровь на его лице, когда он разрушал ее мир. И все для того, чтобы рвать ее на части, кусок за куском, для удовлетворения своих безумных нужд.

Отец Куинн откашлялся, выдернув ее из кошмарных воспоминаний.

— На самом деле, существует целая группа мужчин, которых мы считаем еще большим злом, чем он. Мужчин, чье положение позволило им уклониться даже от власти закона и ассимилироваться в обществе добрых и честных людей. Мужчин, стремящихся причинить боль другим, не заботясь о том, есть ли у их жертв семьи, близкие, которые зависят и нуждаются в них. Им просто нравится причинять людям боль самыми мерзкими и извращенными способами. Им нравится убивать.