Лес

ГЛАВА X

Я менее чем в четверти мили от порога дома — кухонные огни подмигивают мне сквозь деревья, жёлтые вкрапления, которые пятнают и перемещаются по коре, — как вдруг слышу шаги. На этот раз они слишком тихие, как будто кто-то пытается прокрасться через мой лес, и я знаю, что это может быть только один человек.

Я делаю глубокий вдох. В лесу почти не осталось света. Солнце — всего лишь краешек ногтя на горизонте, где пятно с пасхальное яйцо розового неба исчезает в тёмно-фиолетовых облаках. Тропинка скользит у меня под ногами, крупинки грязи катятся вперёд, как миниатюрные перекати-поле. Ветер вернулся, завывая в просветах между деревьями, унося на тропинку тонкие струйки клубящегося тумана.

У меня нет на это времени.

Шаги ближе, приближаются по тропинке справа от меня. Я крадусь вперёд на цыпочках, стараясь не шуметь. Ветер налетает и отступает, как прилив, и я слышу дыхание Брайтоншира в тихих паузах.

Папа сказал бы мне оставить его. Если он настолько глуп, чтобы бродить по лесу ночью, его не стоит спасать.

Я бы сказала, что это жестоко. Мы здесь не играем в Бога.

Папа сказал бы, что мы понятия не имеем, что происходит в лесу после наступления темноты. Мы не знаем, закрываются ли пороги или остаются открытыми. Сколько людей, спотыкаясь, преодолевают пороги только для того, чтобы никогда не вернуться обратно — постоянный поток путешественников, кормящих монстра, которым лес становится ночью. Это не значит, что мы остаёмся и становимся следующим блюдом в меню.

Вот почему в самые мрачные моменты папа не считал, что наша работа на самом деле что-то значит. Почему он думал, что мы просто тратим время, защищая то, что может защитить само себя.

Но я должна верить, что у того, что мы делаем, есть цель, и я должна верить, что всех в этом лесу стоит спасти, потому что, если я этого не сделаю, если я позволю себе думать так, как раньше думал папа, тогда его внезапное исчезновение из нашей жизни было бы напрасным.

И я не могу с этим справиться.

Парень выходит из-за поворота, и я снова хватаю его, прежде чем он успевает заметить, что я здесь. Я обхватываю его рукой за шею и бросаю на землю. Повсюду вокруг нас лес скрипит и стонет. Темнота просачивается внутрь, как пролитые чернила на бумагу.

— Мы должны идти, — говорю я, отказываясь от формальностей.

Я хватаю его за руку и рывком поднимаю.

— Я не уйду.

Он пытается вырваться из моей хватки, но страх сделал меня сильнее него.

Я сжимаю руки в кулаки на его рубашке и тяну его вперёд, чтобы он мог видеть мои глаза.

— Если ты сейчас же не пойдёшь со мной, мы оба покойники.

— Тогда дай мне пройти, чтобы я мог найти убежище.

Рядом с нами раздаётся треск, похожий на удар молнии. Деревья трансформируются в темноте, ветви тянутся узловатыми пальцами.

— Этого не произойдёт, Брайтоншир, — мне приходиться кричать, чтобы меня услышали сквозь шум ветра. — Насколько я понимаю, у тебя есть два варианта. Ты делаешь то, что я говорю, или я оставляю тебя здесь умирать. Что выбираешь?

Он сжимает руку вокруг моего запястья.

— Если то, что ты говоришь, правда, у нас нет времени возвращаться к моему порогу. Мы должны пройти через твой.

— Хорошая попытка, но у меня есть кое-что, чего нет у тебя.

— И что, скажите на милость, это такое?

— Друзья.

Я отталкиваю его, хватаю монету и подаю сигнал светлячкам. Они окружают его, когда он встаёт на ноги, подобно гудящей огненно-голубой толпе.

— Отведите его к Брайтонширскому порогу, быстро.

Они толкают его вперёд, опаляя его одежду, волосы, пока он, наконец, не получает сообщение и не бежит по тропинке к своему порогу.

— И не возвращайся ночью, — кричу я ему вслед, хотя на самом деле мне следовало крикнуть «не возвращайся вообще».

Тридцать секунд до захода солнца.

Я бегу к своему порогу. Я не знаю, будут ли светлячки по-прежнему на моей стороне всю ночь. Они могли бы так же легко наброситься на него, сжечь его дотла, но он больше не моя забота. Я сделала всё, что могла, за то время, которое он мне дал. Если он переживёт это, возможно, в следующий раз он будет более сговорчивым.

Потому что я знаю, что если он выживет, то будет следующий раз. Есть что-то, чего он отчаянно хочет, а отчаявшиеся люди совершают безумные поступки. За время, проведённое здесь, я сталкивалась со многими из них, но ни один из них, ни один, не отчаивался пройти через лес в другое время. Они все просто хотели вернуться домой.

Итак, какова конечная цель Брайтоншира?

Мои ноги прилипают к тропинке, когда я приближаюсь к своему порогу, как будто бегу по гудрону. Фигура движется на свету нашего заднего крыльца, а затем вижу маму. Она стоит, обхватив руками перила крыльца, и смотрит в лес, поднимаясь и опускаясь на носках ног. Я пытаюсь окликнуть её, дать ей знать, что я здесь, я иду, но она меня не слышит. Она слышит и видит только то, что увидел бы любой другой, не являющийся прямым потомком стража: густое пятно деревьев, которое ещё предстоит снести застройщику или какому-нибудь миллионеру, желающему построить ещё один особняк вдоль Олентанги.

Я качаю ногами сильнее, пока мои ступни едва не касаются земли. Тропинка превращается в зыбучие пески, засасывающие меня с каждым шагом. Неестественные тени проплывают мимо меня с обеих сторон. Лиана вырывается из темноты, обвивается вокруг моей икры и тянет меня на землю. Я достаю нож из заднего кармана, щелчком открываю его и перерезаю лиану. Она скользит обратно в деревья.

Я выталкиваю себя из грязи и ползу вперёд. Три метра, полтора. Тропинка затягивает мои лодыжки, за ними следуют голени, колени. Я наполовину плыву, наполовину тащу своё тело к просвету между деревьями.

Вот оно. Полнейшая ночь.

Я не собираюсь этого делать.

Мама тоже это чувствует, хотя и не видит меня. Она бежит к входу в лес, её волосы развеваются за спиной.

Зыбучие пески затягивают меня вниз с невероятной легкостью, обволакивая моё тело, окутывая меня своим чревом. Мои колени исчезли, затем бёдра. Я впиваюсь ногтями в ил, тянусь к твёрдой земле, которая находится всего в нескольких сантиметрах от моей досягаемости. Дорожка пузырится на моих бёдрах, спине, устремляясь вверх по лопаткам.

Мама смотрит на меня с края порога, её дочь умирает прямо у неё на глазах, но всё, что она видит, это путь, кажущийся таким же твёрдым, как и всегда.

Моё сердце сжимается. Я не могу оставить её совсем одну в этом мире. Она этого не переживёт.

Я пинаюсь ногами и тянусь, тянусь, тянусь к порогу, кончики моих пальцев медленно приближаются к линии деревьев, но волна ила обрушивается на мою голову, затягивая меня вниз.

«Винтер, — шепчет мне на ухо чей-то голос. — Я скучал по тебе».

Папа?

Что-то смыкается на моих вытянутых пальцах и тянет. Моя рука высвобождается из грязи, а за ней и голова. Я делаю глубокий вдох, а с моих волос капает чёрный ил. Моё предплечье пересекает порог, и ил исчезает, ни следа от него ни на моей коже, ни на рукаве моей белой футболки. Следом моя голова пробивает порог, и грязь, которая прилипла к моим ресницам и забилась в нос, тоже исчезла.

Мама вытаскивает остальную часть моего тела из леса. Она подхватывает меня своими трясущимися руками. Её голос прерывается от рыданий.

— Я была так напугана. Я была так напугана…

Я обнимаю её.

— Всё в порядке, — говорю я. — Я в порядке.

Она качает головой, её страх превращается в гнев.

— Где ты была? Почему ты не вернулась домой?

— Прости, мам. Я…

— Ты никогда больше туда не вернешься.

Я ничего не говорю. Мы оба знаем, что у неё нет никакого контроля над этим. Это важнее её. Важнее меняя. Но ей становится легче, когда она говорит это, пусть даже на эту короткую секунду.

Думаю, она жалеет, что не могла сказать это папе. Как будто она верит, что, если бы она была более откровенна в своих опасениях, он, возможно, не сошёл бы с пути.

Мама смахивает слёзы под глазами.

— Пошли, — говорит она. — Ужин готов.

Я следую за ней в дом. Мои ноги дрожат, а верхняя часть тела онемела, но я не буду делать растяжку здесь, так близко к лесу. Не тогда, когда кажется, что что-то всё ещё там, ждёт моего возвращения.