Ups & Downs

* * *

— Шериден? Ты вообще в своем уме?

Знаете, этот вопрос мне задавали все чаще. И с каждым новым мне сильнее хотелось на него ответить. Честно, прямо, отрицательно.

Серьезно, к чему спрашивать об этом, если на самом деле не хочешь получить ответа.

Нормальна ли я?

Нет.

В своем ли уме?

В своем.

А этот вопрос… я его слышала с поразительной частой. Да, повод задуматься, безусловно.

«Ты ушла из семьи? Тех самых Бертранов, которые имеют свою юридическую фирму на Таймс-сквер? Ты вообще в своем уме?»

Или так:

«Да ладно?! Тот самый Колумбийский университет? И ты сама забрала оттуда документы? Ты вообще в своем уме?»

Очевидно же, что нет! Ну кто будет уходить из Колумбии, когда этот университет является одним из лучших в мире? Куда попасть трудно, а удержаться еще труднее? Только безумец… ну или тот, кого лишили наследства и обнулили все счета.

Скандала не было. Все прошло довольно мирно. Просто мое «ухожу» и материнское «ты ко мне еще приползешь на коленях». И честно, если бы она меня прокляла, то было бы больше шансов, что я «приползу» подобно блудному сыну… дочери. Теперь? Все шансы обнулились, так же как и моя карточка Мастер Кард.

Не думаю, что кому-то интересна история моей жизни. Зачастую жизнь богачей не может похвастаться такими словами в своем описании как «яркая», «счастливая», «любопытная». У детей богачей она еще более скучная. Если вы жалуетесь на то, что ваша жизнь — сплошной график, то поверьте, моя жизнь — это то самое расписание поездов Центрального вокзала. Может поэтому я тогда сказала эти заветные слова. Хотя причин было много…

Тут нечем гордится. И что-то доказывать сейчас глупо. Все будет звучать как оправдание, а оправдываться я не собираюсь. Серьезно, если ребенок не может наладить контакт с родителями, то это существенные проблемы в семье, а еще в самом человеке. Что сказать, было мало хорошего в том, что я так гнусно привнесла дисгармонию в наш семейный круг. Жалела ли я об этом?

Нет. И вот еще одна проблема. Разве это нормально? В конце концов, осознание того, что кроме семьи в этом мире ты никому не нужен должно приносить боль.

А еще эти вопросы…

— Я не хочу подписываться на это. Причем тут мое умственное состояние? — Сама беспечность и спокойствие. Вы только посмотрите.

Но серьезно, меня нельзя было сейчас заинтересовать деньгами. Деньги… зло этого мира. И пусть без них не обойтись в этой жизни, в душе я презирала все, что с ними связано… то есть весь современный мир. А знаете, ведь есть даже такая болезнь. Честно, люди даже такое выявили. Крометофобия — еще одно заковыристое название для обозначения очередной трагедии.

Из моего длинного списка отклонений от нормы, можно отметить еще одно: я социофоб. Есть люди, которые боятся пауков или высоты. А я боюсь самих людей. Не в смысле, что у меня начинает биться сердце учащенно или начинает кружиться голова. Я не кричу, когда мне нужно выйти на улицу… конечно нет. Но многое произошло за этот год. Многое из того, что заставляет людей признавать этот мир жестоким.

Когда оказываешься на улице, не имея тех преданных друзей, о которых пишут в книжках про Оливера Твиста, с семью сотнями наличкой, рюкзаком за плечами, в котором только нижнее белье и документы…

Мама, эта железная леди, наверняка надеялась на то, что я вернусь тут же, поняв, что самому по себе в этом мире, особенно в большом городе, особенно в Нью-Йорке… не просто тяжело жить. Здесь нужно выживать. Казалось, в Манхеттене люди борются даже за воздух… Серьезно, смотреть на них было страшно. Что говорить об элементарном общении.

Да, я не выглядела одной из тех психичек, которые страдают паранойей и следят за людьми своими расширенными дикими глазами загнанных жертв. Чисто внешне я полностью сливалась с толпой, но внутри я была циником и ярым ненавистником этой толпы.

О, стоило мне оказаться на Бродвее в час-пик. Мои мысли были сплошь закрыты цензурой. Хотя не думаю, что я была одна в своем роде. Мне кажется, что здесь каждый второй такой. А некоторые и не маскируются. Некоторые откровенно показывают свою неприязнь и ненависть. Можно лишь позавидовать их честности.

А что касается меня… «втянутся» в жизнь обычных людей, не нагруженных деньгами и аристократическим воспитанием было нелегко. Мне лично — очень трудно. Однако, приняв простую истину «не доверяй никому, все лжецы», ты можешь добиться успеха. Положившись только на себя, лишь с таким расчетом. Здесь у тебя не может быть друзей, решила я. Лишь партнеры. А что нужно партнерам? Деньги, как собственно и всем. А значит, круг замкнулся.

— Она не хочет подписываться на это. — Пробормотала Лия.

Нет, она ведь знала, что я просто не переношу этого… повторять за мной, словно не расслышала, или словно я говорю, заикаясь, не достаточно ясно.

— Нет, она не хочет на это подписываться. — Спасибо. Еще раз. — Тебе предлагают это не за бесплатно, детка. — Детка. Ненавижу это слово. Меня решили сегодня морально уничтожить, а я молчу и с извиняющей улыбкой все это слушаю. Лгунья. Притворщица. Лицемер. — Мне казалось, ты нуждаешься в деньгах.

Ей казалось? Да?! Интересно, как она это узнала? По-моему я не кричала на каждом шагу о том, что мне повышают плату за квартиру. Ах, это, наверное, видно из моего внешнего вида. Ну да, точно, в атмосферу французской изысканной булочной не вписывалась либо моя толстовка, либо зеленые кеды до колена. А может и то и то.

Мне двадцать, а я одеваюсь как подросток. Смешно. Только не мне. К сожалению, те туфли от Диор, мимо которых я прохожу каждый раз, стоит мне оказаться на Пятой Авеню, были мне не доступны. Да любое платье стоило дороже, чем дурацкая футболка с каким-нибудь еще более дурацким принтом… типа надписи «I love me». Вот это дурь. Кому какое дело до того, что я люблю себя больше, чем любого из тех людей, которые это на мне увидят? Они не станут ревновать, в этом нет сомнения. Да они сами любят себя больше, чем меня. Но им не нужно кричать об этом на каждом углу. И уж точно покупать такие дурацкие футболки.

Я кинула взгляд себе на грудь, застегивая молнию толстовки. Черт с ним, что сейчас слишком жарко для этого. Эту надпись я не могла выносить. Было трудно оставаться безразличной к этой глупости… Поразительно, что меня до сих пор волновало чужое мнение.

Все идет от воспитания. Увы, но там, где я родилась и росла, чужое мнение было всем. Тем самым приговором, с которым тебе нужно жить. Чужое мнение ставилось на пьедестал.

— Так тебе нужны деньги?

Спрашивает так, словно я прошу у нее милостыню уже. Что за бестолковый вопрос.

Лия была тем человеком, которая занимала промежуточное положение, положение между партнером и другом. Но для друга она была слишком вольной, стервозной и богатой. А для партнера я была слишком бесполезной и бедной. Но на самом деле, даже я была на что-то способна. Наверное, по этой причине она пригласила меня сюда.

Я в который раз посмотрела на свою давно пустую чашку, где ранее был ароматный кофе. Подошла девушка-официантка, чтобы долить Лие ее мокко.

— Вам еще кофе? — Спросила она, обращаясь ко мне.

Мои глаза кричали «да», а губы выговорили «нет».

Последнее время я во всем себе отказывала, а ведь еще год назад ни в чем не нуждалась.

И нет. Это совсем не похоже на то, что я жалею. Совсем нет. За все приходится платить. Теряешь одно, приобретаешь другое.

И я приобрела многое. Появилась масса возможностей. А главное, теперь я ни от кого не зависела… ну разве только от этих чертовых Франклинов и Линкольнов. И с этим нужно было что-то делать. Но только не тем путем, который предлагала Лия.

— И что тебя не устраивает? — Она явно разговаривала сама с собой, а я не спешила ее перебивать. Я больше была увлечена наблюдением за тем, как эти рабочие в синих комбинезонах моют окна в небоскребе напротив. — Ты ведь пишешь блестящие статьи. Я читала… та про бедную жизнь студентов в Нью-Йорке. Про неравенство слоев. Все это здорово. Вроде обыденные вещи… но написаны они с… душой, что ли. Ярко. И живо. Не сухо, в общем. Слушай меня, Шелдон… — Спасибо, спасибо. Она знала много коварных приемов, но этот был самым. Тот самый удар, что ниже пояса. Коверканье моего имени. — Я предлагаю опубликовать твою статью в Форчун. Какого черта ты тут пытаешься мне сказать, что ты не хочешь на это подписываться? Ты думаешь, я предлагаю это каждому встречному? Я предлагаю это тебе, потому что мы учились вместе одно время. Пока тебе не вздумалось…

— Сдай назад. — Я произнесла это жестко.

Эта тема была запретна. Я сама ее в мыслях обходила. Говорить об этом с посторонними не собиралась тем более. Чтобы кто-то другой обсуждал мои действия? «Нет» в квадрате.

Но меня не слушали. Знаете, меня люди вообще всерьез не воспринимают. Наверное, из-за моего внешнего вида. Вот, например, Лия в этом своем платье от Габана и Дольче могла бы выступать в парламенте и там бы ей внимали, разинув рот все представители мужского пола.

— Твое дело, конечно, — она так и продолжала разговаривать со своим мокко и отражением в окне, но никак не со мной, — но это глупо отказываться от такого предложения. — Меня обозвали дурой, а я молчу. Бесполезно что-то говорить, когда тебя все равно не слышат. — Ты думаешь, я бы тут пыталась тебя уломать, если бы Саманта не сломала себе руку?.. нет, ну приспичило же этой корове устроить себе скачки на выходных!

Она могла поменять тему разговора резко, как циклон свое направление.

Лия она вообще была слишком темпераментна для женщины, на мой взгляд. Хотя, наверное, это не так уж и плохо. В Нью-Йорке это вообще отлично. Возможно, именно из-за своего темперамента и еще диплома Колумбийского университета, она получила эту должность зама главного редактора. И ей нужна была эта чертова статья. И ей нужна была я, чтобы получить эту статью. Почему именно я?

Fortune magazine должен был послать к этому мистер «Вожделенная Статья», именно девушку. Зачем эти критерии? Кто его знает. Одни догадки и предположения. Саманта была молодой женщиной двадцати семи лет. Цветущей блондинкой с родинкой над верхней губой, способной очаровать и Римского Папу… хотя его уже навряд ли. Я не знала, зачем нужно быть молодой девушкой, чтобы взять это чертово интервью. Но видимо у мистера «Мной интересуется Fortune» было свое мнение на этот счет.

И если обычно на интервью присутствуют как минимум двое — еще и фотограф, то теперь я должна была идти туда одна. Одна в его дом.

Действительно, почему я не собираюсь на это подписываться?

Я боялась людей. Но еще больше я боялась богатеньких людей, о которых ничего не знают. Богачи — они вообще довольно непредсказуемый народ. Богачи, о которых только недавно прошел слух? Они были непредсказуемее погоды в Британии.

Те, кому богатство сваливается на голову столь неожиданно, были абсолютно точно черными лошадками. И не мои проблемы, что Форчун не может найти никого другого для разведывательной операции. Хотя к чему эта ложь, Форчун могли всё. А вот Лия… все дело в ее желании и жестокой конкуренции между сотрудниками редакции. Да, девушке хотелось выслужиться. Особенно, когда на ее прицел попала такая цель. Она хотела, чтобы эта статья была ее.