Ups & Downs

* * *

Нет. Я больше не могу себя сдерживать… это выше моих сил.

Стиснув зубы, я еще раз осмотрела бесконечную толпу людей, движущуюся в своем беспокойном темпе по Пятой Авеню.

Они не обращают на меня внимания, и слава Богу, потому что даже для себя я выглядела слишком неадекватной.

Еще секунда и я, правда, сделаю это. Я просто не могу терпеть… это убивает.

Ладно, признайтесь себе, что и с вами было такое.

Вы находите ту единственную песню, которая сносит крышу, натягивает нервы подобно струнам, а сердце начинает отбивать ритм мелодии. И все… эта музыка отныне — саундтрек вашего дня. А может двух. А может недели.

Со мной такое случалось часто. И когда я выходила в наушниках на многолюдные улицы этого большого города, то была опасна и неадекватна абсолютно. Меня это бесило даже. Серьезно, раздражало жутко, что я так помешана на какой-то песне. Что она становиться для меня наркотиком. Особенно, если она дурацкого содержания.

К примеру, еду я в подземке и смотрю на эти постные рожи, и мне прям хочется выскочить на середину и заорать слова этой песни. Я уже представляю, как кричу на весь вагон заветные слова, в то время как для других людей слышная не задорная музыка и веселый текст, а лишь мои полоумные вопли.

И все же даже это не могло остудить моего желания. Идя по Пятой Авеню, я задумалась над этим всерьез. Проорать в унисон голосу солиста было нуждой, сравнить которую можно лишь с сексуальным неудовлетворением. Хотя к черту секс. Я никогда не испытывала такого наслаждения от него, как от песни, которую можно проскандировать во весь голос.

Был уже вечер, людей было очень много. Трасса окрасилась в желтый цвет, который носили на себе машины такси. Люди, люди с полным багажом тревожных мыслей и проблем окружали меня. А в моем мозгу не было ничего, кроме этих абсолютно дурацких слов, которые так хотелось прокричать всему миру.

На самом деле, это было какой-то нереальной зависимостью. И мне это мне не нравилась… ну как алкоголику не нравятся алкоголь, понимаете? Он вроде хочет от этого всего избавиться, но его рука все равно тянется к выпивке. Та же штука и со мной.

Тут был один выход — заслушать до тошноты, пока не приесться. Потому теперь эта песня стояла на всех вызовах моего телефона, на будильнике, и в плеере играла лишь она, поставленная на повтор. А я ее еще включила так громко, что не слышала ничего кроме ударных, электрогитар и мужского голоса. И мне чертовски нужно, мне необходимо подпеть ему!

И я не понимаю, как все эти люди могут сохранять такую мрачность и угрюмость на лицах. Для счастья мне не хватало только этой песни. Вы представляете, меня так просто сделать счастливой. А эти люди… они так обделены, если не слышат этих умопомрачительных аккордов.

Я резко свернула за угол одной из улиц. Плевать, решила я. Дома все равно меня никто не ждал, я могла себе позволить немного прогуляться. И я петляла по этим широким улицам, смотря на мир вокруг и снова и снова ставила песню на повтор, не желая слушать ничего кроме.

Дурацкая песня. Абсолютно. Я даже когда ее первый раз услышала, пропустила мимо. А потом вновь прослушала. И вновь.

Затягивает. Зависимость. От хорошей музыки.

Но серьезно, сейчас я была сама не своя с этой сдерживаемой улыбкой, от которой болели щеки. И если бы люди вокруг были чуть менее заняты собой, они бы нашли время, чтобы покрутить пальцем у виска.

Не помню, сколько времени прошло, но в итоге я шла по этой не очень широкой улице, плохо освященной редкими фонарями. Позади меня, перпендикулярно дороге, шел поток людей, я же здесь была одна. Идя дальше, я лишь сильнее отдалялась от толпы, радостная этому вожделенному уединению. Энергия рвалась из меня. Потому я в итоге совершенно перестала себя контролировать.

А мне всегда говорили, что я слишком впечатлительна.

Тут я сразу вспомнила все эти ночи, проведенные в клубах с друзьями, когда я еще могла себе позволить такую вольную жизнь. Нет, не подумайте, что я распущенная представительница этой золотой молодежи. За всю мою жизнь у меня был только один парень и тот… да ладно, к черту это все. В моих наушниках гремит Nickelback. И, пожалуй, я сетовала лишь на то, что не могу сделать громче…

— Порочная маленькая девочка в розовых стрингах, с которой богатый папочка хочет развлечься. Она могла быть с любым. И это забавно, дорогая, но я хотел тебя все это время.

Вы думаете, мне было интересно, что меня мог кто-то услышать? Моменты радости стоило ценить, потому я продолжала торопливо повторять за Чадом, не заботясь о громкости своего голоса. Я даже начала вспоминать какие-то движения и связки из клубных танцев, совмещая их с шагом, пока мои ладони покоились в карманах. Улица была достаточно длинной для меня.

— Ты взрываешь танцпол, милая. И мне нравится, как ты танцуешь. И дразнишься, посасывая большой палец. Ты выглядишь гораздо симпатичнее, когда у тебя есть кое-что во рту.

Серьезно, мне не хватало только бэк-вокалиста, который бы повторял все эти «ты не послушная», «ты такая зажигательная». И я была абсолютно довольна, наверное, потому, что сама не слышала свой голос. Не то, чтобы он был у меня ужасным. Но вы, наверное, понимаете, насколько абсурдно и нелепо все это выглядело.

И тут пошел мой любимый куплет…

— Лукавые уловки ее маленьких губ. Татуировка на левом бедре. Она нагибается над тобой, когда ты платишь. И это никогда не закончиться, девочка. Ну, так давай! Она одета как принцесса, и я ставлю на то, что ее кожа пахнет лучше любого цветка в пустыне.

А потом снова припев, про то, как какая-то… э-э-э, танцовщица, скажем так, из ночного бара выделывается перед этими мужиками, посасывая свой большой палец. Серьезно, сказала же, песня — дурацкая. А я не могу от нее отвязаться. Потому вновь повторяю уже давно заученные слова. А от меня все это слышать было нелепо вдвойне. Потому, если я считала песню дурацкой, то я была дурой в квадрате, крича эти слова на весь Нью-Йорк.

— И ты выглядишь куда симпатичнее, когда у тебя что-то во рту… — Кажется, я грубо выругалась, когда наткнулась на препятствие.

Я отвлеклась достаточно со всеми своими движениями в стиле гоу-гоу вперемешку с R`n`B. А еще эти слова… ну короче, я так утанцевалась, что налетела на твердую стену.

А потом, через бесконечных три секунды, она поднялась под моими руками и лбом, заставляя мозг резко отключится от анестезирующих слов песни и направить мысли в иное русло. Да, я уже не думала об этой «детке», посасывающей свой палец.

И меня почему-то накрыло разочарование. В ушах еще звучали слова песни, в голосе был все тот же азарт и задор, тогда как я сделала осторожный шаг назад, шаг в сторону, потом много, очень много быстрых шагов вперед, так и не поднимая головы, прежде чем я зашла за ближайший угол, уходя с этой проклятой улицы.

Кажется, я успела пробормотать это жалкое «сожалею». Не знаю, за что извинялась перед тем человеком. За то, что влетела в него со всей силы своего безумия и одержимости. Или за то, что напугала бедолагу своими воплями, и теперь он абсолютно точно будет лечить свое нервное расстройство. Наверняка, я его отвратила своим «пением» от всей музыкальной братии.

Ну и черт с ним. Мне теперь тоже было не весело.

Потерев под носом, я чихнула, зажмуриваясь. Этот странный запах прилип ко мне… тот, что исходил от того человека, на которого я наткнулась. Жженой сладкой травы. Знаете, словно он работал в языческом храме, где воскуряли пряные благовония. Наверняка так оно и было.

Ой, да ладно. В конце концов, не все так страшно. И теперь мне абсолютно не хотелось кричать Манхеттену о том, как какая-то (будем называть вещи своими именами) шлюха, выглядит лучше с «чем-то» во рту.

Совершенно не хотелось. А потом я опять вышла на Пятое Авеню с ее вечными мрачными обитателями…

— Ты взрываешь танцпол, милая…