Чёрные руины

Восьмая глава

Потом Марина увидела в своих руках стул. Уставилась на него: «А при чём тут ужин? И зачем я взяла этот стул, когда пошла открывать дверь на стук? Неужели думала мебелью драться?» А потом дошло, что она пытается думать обо всём сразу, улыбнулась и поставила стул в стороне от двери. «В следующий раз буду держать его так, чтобы всем пришедшим были сразу видны мои уголовно-преступные намерения!» — решила Марина.

Только было пробежала мимо комнаты Синей Бороды, как встала на месте, закусила губу: «А если заглянуть?» И, не додумав, на цыпочках подошла к двери, смущённо улыбаясь. Сначала прислонилась ухом к самой двери. Тихо. Потом вспомнила, как зашёл в комнату Рассветный Шторм. Дверь он не просто закрыл, а с досадой шарахнул ею. А это значит, есть возможность, что дверь слегка отошла от косяка… Марина отпрянула и пригляделась. Она оказалась права. Небольшой зазор между дверью и косяком имелся. Ни на что не надеясь, она приникла к нему.

Шторм спал.

От неожиданности Марина удивлённо улыбнулась. Она видела лишь его руки, сложенные перед лицом так, словно ведун заслонился от всех тех, кто может увидеть его со стороны. Рукава камзола задрались, и кожа рук пестрела плохо заживающими порезами. Судя по кусочку помещения, которое можно разглядеть в зазор, в комнате стоит такая же кушетка, как у неё в учебной комнате.

Марина отпрянула от зазора и озадаченно задумалась. Он спит здесь, когда устаёт? Или прячется от Риналии? Неплохо, между прочим, выбрал местечко. Где-где, а у официальной невесты, к которой он холодно обращается: «Дорогая», но никак не по имени, его вряд ли будут искать. Хотя Риналия и объявлялась только что… Но это всё же исключение из правил…

Осторожно, чтобы не дай Бог скрипнуть, затаив дыхание, Марина довела дверь до косяка, чтобы жениха не разбудил слишком громкий звук. Они с Риналией и так на повышенных тонах… беседовали. И на цыпочках же удалилась в свою комнату, оставив дверь приоткрытой на всякий случай.

До ужина она успела закончить конспект книги, поиграть с Биллимом. И даже попрактиковаться по своим конспектам. Установленная на краешке стола, слева от окна, небольшая полка, вытащенная из гардеробной, стала тиром. На неё Марина с помощью чего-то похожего на замазку или пластилин, найденный в коробке с хозяйственными мелочами, лепила мелкие предметы, а потом пыталась сбить их комочками силы, которые девушка скатывала, посмеиваясь, словно снежки из рыхлого снега — так хорошо она теперь чувствовала силу. В процессе тренировки выяснила главное: надо верить! И тогда целиться необязательно. Только задать направление и видеть цель. И комочек силы сам летит в заданный предмет.

— У тебя неплохо получается, — равнодушно сказали за спиной. — Шемар научил?

Гадес стоял у приоткрытой двери. Лицо справа чуть смятое — спал на правом боку, и это было так… По-детски!

А Марина обрадовалась, хоть ведун на это и не рассчитывал. Зато отмазку её невесть откуда появившейся силе он придумал сам! И как хорошо, что она делает маленькие комочки, так что он наверняка решит, что силы есть, но слабенькие!

— Нет, Мелинда, — ответила она, машинально продолжая лепить новый снежок.

— А тебе нравится? — помедлив, спросил он. — Заниматься с силой? Раньше ты ничем не интересовалась.

Интересно, а наглая ложь его не смутит?

— После того как я упала с лестницы, я чувствую себя совершенно иной! — уверенно заявила она. — А после аварии мне постоянно хочется чем-то заниматься! Я тут прочитала кое-что про клиническую смерть и нашла почти про себя. Говорят, активность после такой смерти — это психологическая травма, в основе которой боязнь скорой смерти, из-за которой чего-то не успеешь в жизни сделать. Или чего-то взять от жизни. Так что… — Она перевела дух и с сомнением подумала, не слишком ли она сложно выражается для «той Марины»? — Мелинда подсказала, как можно расширить приём Шемара. Мне кажется, у меня получается.

— Да, ты изменилась, — медленно сказал он. — Раньше ты бы не подумала завести ручную зверушку. И учиться чему-то.

И замолчал, рассеянно разглядывая полку, приспособленную для тира.

— Шторм, — решилась Марина, хотя ноги дрогнули от страха. — Почему ты не хочешь избавиться от этих шрамов и порезов?

— Тебе не нравится смотреть на них? — Он даже чуть оскалился, уродуя лицо ещё больше, и тут же поморщился. Сухие края порезов, кажется, всё же напоминали о себе.

— Нет, не в этом дело. Я становлюсь ко всему прочему ещё и практичной, — с облегчением сказала Марина: не обозлился, не вспыхнул, как она боялась. — Но ведь тебе же самому неудобно! Я как представлю… Постоянно чувствовать травмированную кожу на лице — мешает же! А ваши… наши целители сделают всё быстро.

Но он думал о другом, не обратив внимания на её оговорку. Даже, скорее, на другом зациклился. И потому смотрел оценивающе — со своей башни.

— Не нравится, — констатировал он и развернулся к двери, собираясь уходить.

— Стой!

Кажется, она сумела его поразить повелительными интонациями. Он не то что встал на месте, но рывком обернулся к ней.

Задача оказалась легче, едва она снова вспомнила свою придумку о том, что он рыцарь в сияющих доспехах, вернувшийся домой после страшной битвы с драконом или с последней битвы с врагами, защищая свою родину, свой замок, своих людей, которые на него надеются. Он покрыт боевыми шрамами, но они лишь доказательство его смелости и упорства в достижении цели. Хотя… зачем ей эта задумка. Он ведь… И шрамов она его не замечала никогда — не Риналия, которая смотрит в сторону, разговаривая с ним. Разве что Марина жалела, что они и впрямь ему мешают, хоть с ними он и выглядит как потрёпанный в битве воин… И даже маленький шрам, раздвоивший его нижнюю губу, выглядел притягательным.

Поэтому Марина шагнула к нему, положила руки на его плечи, пользуясь тем, что он ошарашен уже первым её шагом. И, пока он с недоумением и вынужденно смотрел на неё сверху вниз, девушка, привстав на цыпочках, потянулась к его рту. Она успела заметить, как шевельнулись, хмурясь, его белые брови, испугалась, что отодвинет, и ещё крепче прижалась к нему…

У этих губ, сухих и мягких, терпкий вкус упрямства. Марину что-то на подсознательном уровне изумило, и она прихватила своим ртом и его верхнюю губу, пробуя её (а он и сам склоняется к ней? Поэтому она сумела дотянуться?). Потом она почувствовала его ладонь у себя на спине… Глаза всё ещё удивлённые — и близко-близко над нею… Потом поняла, что его рука на её спине — это опора, и с облегчением подняла ладонь, другую — погладить его по неровной коже лица, одновременно уже ощущая чувственный отклик его рта, вдыхая его тёплую сдержанность и плывя в странном тумане… Потом какое-то движение, которого она не поняла, но целовать его стало легче и вкусней. А ещё стало легче гладить его ладонями по лицу, пальчиками где шаловливо, а где всерьёз пытаясь разгладить порезы или утишить боль из-за них, хотя она знала, что они неболезненны… И вообще, она теперь чувствовала, как раскрывается сама под его напором, в том странном томительном состоянии, которое можно назвать только одним тёплым: «Я принимаю тебя…» Она не сводила взгляда с его глаз, которые вдруг колдовски потемнели, волнуясь непроницаемой синью, и жёстко держали её под странным контролем, который она, почуяв, старалась — правда, легкомысленно, пересилить, хоть и не понимала — как. И эти глаза заставляли её счастливо улыбаться, несмотря на то что теперь его губы жадно и ненасытно сминали её рот и улыбку своим напором, как будто доказывали: «Моё, моё… Для меня…»

Внезапный холодок отсутствия.

— Хватит… — издалека выдохнул он ей в рот.

Она чуть не расплакалась: почему он, такой тёплый и сильный, отодвинулся?! И крепче сжала руки вокруг его шеи, прижавшись к нему, будто он объявил, что уходит, бросая её прямо сейчас…

И пришла в себя, с ужасом осознавая, что сидит на его ладони, обхватив его талию ногами. И уже хочется спрыгнуть, но… пошевелиться на этой ладони!..

— Прости… — бессвязно забормотала она ему в ухо еле слышным шёпотом. — Я не подумала… Пожалуйста, прости… Я не думала, что так…

Он сам осторожно ссадил её с себя, поставив на ноги, будто догадался о той неловкости, которую она сейчас в смятении чувствовала. Марина страшно боялась на него смотреть. Но её так тянуло увидеть его лицо впервые очень близко, что она снова не удержалась и подняла глаза.

— Ты понимаешь, что ты делаешь? — задыхаясь, спросил он, странно держа руки по швам. — Нет, — медленно покачал он головой, глядя на неё и облизывая пересохшие от горячего дыхания губы. — Тебя не предупреждали, не так ли?

— Я понимаю только одно, — прошептала Марина, не отрывая глаз от его губ, и он, поневоле склонивший к ней голову, чтобы расслышать шёпот, сам уставился на её рот. — Я целовала мужчину, который мне нравится. Очень.

— Я успокоюсь и приду, — серьёзно сказал он, снова глядя сверху вниз.

— Приходи, — прошептала она, метнув взгляд на общую комнату.

— Ты не понимаешь, — повторил он, вздохнув, уже явно успокоившись и глядя на неё с какой-то странной досадой и даже сердито — она теперь всё замечала в неправильных движениях его лица, даже испорченных порезами. — Я приду объяснить, почему нельзя с ведуном так… Ты всё испортишь, если до объяснения снова…

Он сглотнул, не договорив. А сам смотрел на её рот…

У-у… Жадина… Собака на сене…

Марина всем телом подалась к нему, поднимая руку…

Пристукнув каблуками ботинок, как солдат, он резко развернулся и вышел.

Оставив её, обиженную. Негодующую, что оставил. Обозлённую, что оставил.

Мгновения пустоты вокруг.

— Штормит… — шмыгнув носом, пробормотала она, машинально вспомнив любимую присказку из старенького мультика своего детства. — Баллов семь.

И неожиданно — нервно расхохоталась. До слёз.

Бедненький Шторм! Он прятался в её апартаментах от Риналии! Где теперь ему прятаться ещё и от неё, от Марины?!

А когда успокоилась — сообразила, почему он не хочет избавляться от шрамов. Всё дело в Риналии. Она брезгует им, изуродованным. И достаёт уже не так активно.

Марина вздохнула. Ну и устроила она Шторму встряску. Неужели он и правда придёт с объяснениями, почему с ведунами так нельзя? Что-то девушке показалось, она его слишком здорово напугала своим поцелуем, чтобы он появился в её апартаментах в ближайшие часы… Марина уселась на кушетку, ближе к стене, к которой прислонилась. Биллим, словно кошка, тут же устроился на её коленях.

Итак, она выполнила первое желание, которое заставляло её нервничать долгое время. Она поцеловала своего жениха.

Когда это желание появилось, она отнеслась к нему очень серьёзно и попыталась проанализировать себя и свои чувства. Почему ей хочется поцеловать Шторма? Первое объяснение ей самой понравилось: чтобы не так страшно было выходить за него замуж. Ведь если она будет чувствовать к нему хоть какую-то симпатию в замужестве, легче и со всем остальным. Ну, не считая последнего пункта договора.

Она задумчиво помяла пальцем губы, всё ещё горячие. Хм… Начала-то она, но Шторм инициативу перехватил. И, кажется, ему понравилось целоваться с нею.